Тина Юбель - Это я, Дюк
Проклятие, говорю я телефону, fuck you, Дюк, говорю я Дюку, и мне плевать, что он меня не слышит. Я кладу трубку и больше не звоню. Кстати сказать, телефон говорит ту-ту-ту, но это я уже говорил.
50Скучно и дождливо, говорю я. Проклятая осень. Да, говорит Дюк и больше ничего не говорит. Он сидит напротив меня на своей кухне и больше ничего не говорит и курит. Я смотрю, как он курит. Он смотрит в окно, за которым идет дождь. Давай поиграем, Дюк, говорю я. Или свари еще кофе. Сам вари кофе, говорит Дюк и аккуратно действует мне на нервы. Я говорю, это твоя работа, ты у себя дома. Ах да, говорит Дюк окну, тогда верни мне ключ, который все еще у тебя. Как так, говорю я; я говорю, нет. Дело в том, что кто-то побывал в моей квартире и украл моего ската, говорит Дюк в окно, и дело в том, что я тебе не доверяю. Он прав, думаю я, я побывал в его квартире и украл его ската, который, кстати, лежал у него во встроенном шкафу; мне казалось, что это похоже на трогательный задвиган какой-нибудь домохозяйки. И я тебе не доверяю, говорю я и смотрю в окно, чтобы посмотреть, что там интересного. Там идет дождь, ничего интересного, зато надолго. Проклятая осень. Ты меня достал, говорит Дюк и с трудом убивает сигарету в пепельнице, но тут же зажигает следующую. Ты меня тоже. Дай мне хоть сколько-нибудь удовлетворительное объяснение, зачем он тебе, и ты получишь его обратно; по имеющейся в моем распоряжении информации ты не наркоман и не страдаешь от нарушений сна. Убирайся вон, навсегда, говорит Дюк; пошел ты, говорю я; верни мне мой ключ, говорит он; нет, говорю я, и мне жутко хочется запустить в него своей чашкой, чего я, впрочем, не делаю, — театральные жесты мне не идут. Убирайся говорит Дюк; нет, говорю я. На улице идет дождь и постепенно темнеет.
51Давай поиграем, Дюк, говорю я, как будто я в тебя стреляю, как тебе? Это уже было, говорит Дюк; плевать, говорю я. Мы могли бы устроить дуэль, говорит Дюк, давай поиграем в дуэль. Ну хорошо, говорю я, обсудим условия. Я не знаю, пыльная деревенская улица, палящее солнце и зажмуренные глаза, говорит Дюк. Двенадцать часов дня, наверное. Я пробую зажмурить глаза и размышляю. Нет, говорю я, как насчет лесной просеки в предрассветных сумерках. Да, говорит Дюк, тоже хорошо. Кто бросает перчатку, а кто выбирает оружие. Я выбираю оружие, говорю я; шпаги или пистолеты, говорит он. Пистолеты, думаю я; пистолеты, ведь шпагой трудно кого-нибудь застрелить. Точно, говорит Дюк. А кто наши секунданты? Без разницы, говорю я. Дюк стоит сзади. Прижавшись спиной к моей спине. Через рубашки я чувствую, как он дышит. Последняя сигарета, спрашиваю я его; еще не поступила в продажу, говорит он. Точно, говорю я. По краям нашей просеки стоят темные сросшиеся деревья без листьев. Трудно сказать какие, я плохо разбираюсь в деревьях. В мокрой траве лежат мокрые ветки. Наверное, самое время для грибов, думаю я. Хотя на самом деле я еще ни разу не ходил за грибами, вернее, ходил, только за галлюциногенами, но это не совсем то. Ты знаешь, что грибы — это не растения и не животные, говорю я Дюку. Да, говорит Дюк. Я чувствую, как он дышит. Воздух сырой и прохладный. Я еще ни разу по-настоящему не ходил за грибами, говорю я Дюку. Я тоже, говорит Дюк, понятия не имею, какие из них съедобные, а какие нет. Я тоже, говорю я. Я спрашиваю, до скольки будем считать. До десяти, говорит Дюк. Я говорю, о'кей. Пистолет у меня в руке тяжелый и смотрится по-дурацки, но те, которые заряжаются с дула, всегда смешные, тут и думать нечего, дело привычки. Раз, говорит Дюк; два, говорим мы вместе. Наших шагов почти не слышно в высокой траве. Прозрачный воздух ударяет мне в голову, мне нужно бы почаще вставать так рано, думаю я, мне нравятся предрассветные сумерки. Небо еще затянуто, трудно поверить, что позже оно будет светлым. Жаль, что не видно солнца. Пять, шесть, говорим мы. Я делаю шаги, похоже, как будто я измеряю комнату метровыми шагами, правда, сейчас они чуть покороче, наверное, сантиметров восемьдесят. Я делаю шаг номер восемь и шаг номер девять и думаю, как удивительно, что грибы-это не растения и не животные. Мы говорим «Десять», поворачиваемся и смотрим друг на друга. Дюк стоит напротив меня на расстоянии в двадцать шагов; это меньше, чем двадцать метров, думаю я. Легкий туман, который потом растает. Мы целимся друг в друга и стреляем друг в друга. Один из нас выигрывает.
52Вы говорите с автоответчиком, говорит мне Сабинин автоответчик; привет, Сабина, говорю я автоответчику, это я. Я даже не знаю, что мне от тебя нужно, но это срочно, может быть, я тебя раздражаю. Извини, говорю я и на самом деле понятия не имею, чего я хочу от Сабины. Я говорю, если это тебя не раздражает, перезвони, я бы хотел с тобой поговорить. Я бы хотел поговорить с Сабиной, думаю я. Как можно скорее, даже если я не знаю, о чем. Может быть, это ее действительно раздражает. Может быть, мы могли бы встретиться; пип, говорит автоответчик и отключается. Я тоже отключаюсь. Может быть, мы могли бы встретиться, думаю я, но, может быть, это ее раздражает. Я размышляю, о чем же я хочу с ней поговорить или хочу ли я с ней поговорить, но почему бы и нет, и с кем же еще… Поскольку я все еще держу в руке трубку, я-не пропадать же добру-набираю номер Дюка, но там никто не подходит, похоже, даже автоответчика нет дома. Хотя я все еще держу в руке проклятую телефонную трубку — не пропадать же добру, — я не знаю, кому позвонить и зачем, поэтому бросаю это дело и иду куда-нибудь, где есть другие люди и где пьют, и я тоже пью. Я думаю, не поговорить ли с другими людьми, но не могу придумать тему для беседы, поэтому бросаю это дело и еду домой.
53Мне скучно, Дюк, говорю я, давай поиграем, но Дюка нет; давай играть в пихание людей под поезд, говорю я, это всегда в тему. Это уже было, говорит Дюк или сказал бы Дюк, если бы он был здесь, но его же нет. Какая разница, думаю я. Я стою на платформе, курю и жду электричку. Электрички нет. Вокруг меня толпятся люди и ждут и все такое. Ждут электричку, как и я. Я ведь тоже один из ожидателей электрички, не будем притворяться, говорит один из нас. Я курю, и электрички нет. Давай поиграем, говорю я, давай пихнем кого-нибудь. Неужели ты собираешься кого-то пихнуть? Вон того, говорю я и показываю на мужика, который надежно спрятался среди других людей, но стоит слишком близко у края платформы. Наверняка. Я хочу это видеть. Увидишь, говорю я. Швыряю сигарету на рельсы. Рельсы гудят. Я смотрю в туннель, из которого появляется ветер, чтобы дуть мимо меня, а потом два огонька, которые приближаются и становятся больше. Гудение становится громче. Электричка идет, электричка подходит ближе. Я играю в пихание под электричку человека, которого электричка переедет и разбросает отдельные детали во все стороны. Это смешно и очень громко. А я смотрю. На меня, кстати, никто не смотрит, я ведь всего-навсего один из ожидателей электрички. Не будем притворяться. Давай поиграем во что-нибудь другое, говорю я Дюку, но Дюк не здесь, он где-то в другом месте. Давай пойдем куда-нибудь в другое место, говорю я и иду куда-нибудь в другое место, потому что в этот момент мне не приходит в голову ничего лучше.
54Нет так нет, говорю я телефону, который пытается вывести меня из себя, снова и снова говоря мне ту-ту-ту, но это мы уже проходили, дубль. Давай посмотрим, у кого из нас дыхалка лучше, говорю я телефону, но имею в виду Дюка. Ту-ту-ту, говорит телефон. Я говорю, что зайду. Я иду пешком. Нужно бы починить машину, думаю я. Или завести новый велосипед. Может быть. Или это слишком дорого. Я мерзну и курю. Холодно, но снега нет, кажется, зимой теперь никогда не будет снега, наверное, по этому поводу я что-то где-то читал. Снег. Откуда это? Хороший вопрос, наверное, рождественская сказка. В детстве я ненавидел рождественские сказки, в те времена молодые женщины с квакающими голосами все время играли, как будто они Кот в сапогах или Маленький Мук или как будто маленьких детей можно обмануть вот так, за здорово живешь. Может быть, и можно, понятия не имею, я не очень в этом разбираюсь. Холодно. Дюк, тебе звонят в дверь, говорю я, что ты делаешь. Я звоню в дверь Дюка, но больше ничего не происходит. Наверное, его нет. Может быть. Окно кухни темное. Я открываю дверь в парадную, поднимаюсь по лестнице и открываю дверь в квартиру, но дверь в квартиру не открывается. По крайней мере у меня. Или у моего ключа — все равно, что в лоб, что по лбу. Нет так нет, говорю я замку, который явно новый и, не открываясь, пытается вывести меня из себя. Я стучу и прошу Дюка открыть. Но ничего не происходит. Наверное, его нет. Может быть. Все зависит от того, у кого дыхалка лучше. Я сажусь на ступеньку и закуриваю сигарету. Через какое-то время свет на лестнице гаснет, клак, делает он тихонько. Я курю и жду.
55Вы разговариваете с автоответчиком, говорит мне Сабинин автоответчик; привет, Сабина, говорю я автоответчику, это я. Не хочу тебя раздражать, извини, говорю я, но я все равно решил позвонить, просто так. Извини, если я действую тебе на нервы. У меня ничего особенного, но, может быть, ты очень раздражена, тогда мне жаль, или ты уехала куда-нибудь. Может быть, она уехала, думаю я. Куда-нибудь. Я отключаюсь от автоответчика, положив трубку, пока он не отключился от меня. Я закуриваю и, коль скоро уж собрался кому-нибудь позвонить, звоню Зое, просто так. Дзинь, говорит телефон. Алло, говорит мне кто-то; Зоя, это я, говорю я; Зоя здесь больше не живет, говорят мне. Ах, говорю я. Меня спрашивают, не хочу ли я записать ее новый номер; нет, говорю я, спасибо, кладу трубку и звоню кому-то еще. Алло, говорит мама, вот так сюрприз. Она права. Для меня это тоже сюрприз, думаю я; и думаю, что этого не может быть, — зачем я звоню маме, это абсолютно невероятно. Почему ты звонишь, спрашивает мама; просто так, говорю я, чтобы услышать, как у тебя дела. Хорошо, говорит мама; прекрасно, говорю я. Она желает мне веселого Рождества и все такое. Я тоже желаю ей веселого Рождества и все такое. Заходи как-нибудь, говорит она; да, говорю я. Возможно, я вру. И все равно она радуется. Сейчас у меня еще кое-какие дела, говорю я, что тоже вранье; она говорит, передавай привет своей подружке; да, говорю я. Я еще раз желаю ей веселого Рождества, чтобы уж наверняка, и кладу трубку. Я, кстати, даже сам себя раздражаю, замечаю я. У меня сейчас еще кое-какие дела, говорю я сам себе; и сам себе не верю.
