Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
— Нас задержал старик.
— «С высоты небесной…»
— Мне очень неприятно, что ты так долго ждал.
— А, ладно!
— «…Льешь» что-то там такое…
— Что это с ним?
— Почем я знаю.
Беннет начал раздеваться, швыряя одежду на пол.
— «От сердца полноты», — сказал он. — Ну да, от полноты сердца.
— Тебе что-нибудь нужно, Джерри?
Он покосился на Беннета.
— Да не обращай ты на него внимания, бога ради.
— Вот-вот! Говорите. А на меня внимания не обращайте. Будто меня тут и нет.
— Если бы ты заткнулся, может быть, нам было бы легче в это поверить.
Я снял шинель и повесил ее на дверь.
— Как ты думаешь, майор даст мне отпуск?
— Что? Сейчас?
— Да.
Он стоял, сунув в карманы крепко сжатые кулаки. Теперь он вытащил одну руку из кармана и протянул мне листок.
— Это что?
Я взял листок, и он засунул руку назад в карман.
— Если вы меня извините, дамы и господа, я отойду ко сну! — Беннет забрался в свой блошник и закрыл глаза. — Я сплю, — объявил он. — Не слышу злого, не говорю злого, не вижу злого. Аминь!
— Сядь, Джерри.
Он присел на край моей кровати.
Я развернул листок. Это было письмо. Слова выстроились напряженно прямые по бледно-голубым строчкам. Буквы были крупные, кудрявые, тщательно выписанные. Черные, но иногда вдруг в середине слова почти серые — перо тут следовало еще раз обмакнуть в чернила.
«Сыночек миленький не знаю что с нами будет один офицер написал что твой отец пропал без вести. Как мы будем жить когда деньги перестанут приходить прямо не знаю только я очень за него тревожусь. Может они все равно будут платить только вот не знаю. Пропал без вести ведь не убит твержу себе днем и ночью потому что не могу спать все думаю. Не годится чтоб человек помирал так далеко от дома и может без священника. А потому если он только пропал без вести сыночек миленький так я вот думаю может ты его разыщешь а как разыщешь так может вернешься домой а то я не справляюсь без вас обоих. Да благословит тебя бог сынок да пошлет тебе разыскать отца. Погода очень плохая твоя любящая мать».
Я прочел письмо еще раз — главным образом потому, что не знал, что сказать Джерри, — потом сложил его по прежним сгибам. Я подошел к Джерри и отдал ему письмо. Его пальцы коснулись моих. Они были ледяные.
— Я думаю, что все-таки нет.
— Нет? — Он посмотрел на меня с недоумением.
— Гленденнинг. Отпуск. Ты же спросил.
— А… да. Я было подумал… Ты прав. Да, он вряд ли даст.
— Конечно, я могу пойти и спросить, — сказал я без всякой охоты. — И сразу напишу отцу.
— Это-то зачем?
— Ну… я подумал, что раз есть финансовые…
— Брось, Алек… Но вот если бы ты сходил…
— Ты думаешь…
— Да. Она же хочет, чтобы я его разыскал.
— Джерри, но у тебя нет никаких шансов его найти. Скорее всего он…
— Не важно. Она хочет, чтобы я его нашел. Если он убит, ей дадут пенсию. Спросишь, а? Если он ранен, так, может, я помогу как-нибудь.
— Хорошо. Я схожу сейчас же.
Мне отчаянно претила мысль о холоде, о темноте, о майоре, еще более холодном и темном, чем ночь. Я снова надел шинель. Джерри стоял, не двигаясь. Я помешкал у двери, проверяя, хочет ли он пойти со мной.
— Я подожду тут. Если он не против.
— Он спит.
Выходя, я услышал, что Джерри, запел. Очень тихо. Слов я не разобрал. Его руки, стиснутые в кулаки, были засунуты в карманы.
Майор Гленденнинг играл в вист с тремя друзьями, а может быть, мне следует сказать — с тремя собратьями офицерами. Меня удивило, что они сидели за карточным столиком с зеленым суконным верхом. Кто-нибудь привез его из Англии? Или его вежливо реквизировали в одном из поместий по соседству? — подумал я. В четырех тщательно протертых бокалах было виски с содовой, и денщик на заднем плане незаметно следил за уровнем жидкости в них. Майор указал мне на стул и продолжал играть. Выпить он мне не предложил. В очаге горел уголь, и от его жара мои болячки начали невыносимо зудеть, что было к лучшему, так как иначе я заснул бы. Минут через десять настал черед майора Гленденнинга быть болваном. Он взял свой бокал и подошел ко мне. Я встал.
— Итак, мистер Мур? — Судя по его тону, мне лучше было бы не приходить.
— Извините, что я беспокою вас, сэр, но один из солдат получил письмо из дома с сообщением, что его отец пропал без вести. Я… э… подумал, нельзя ли дать ему отпуск по семейным обстоятельствам на два-три дня?
Он долго молча смотрел на меня.
— Какой же это солдат?
— Рядовой Кроу, сэр.
Он чуть отпил из бокала. Его лицо ничего не выражало.
— А да, Кроу. Разумеется.
— Я прочел письмо, сэр. Оно от его матери.
— Не сомневаюсь.
Он уставился на огонь. За столиком кто-то постукивал ногтем по картам.
— Мистер Мур, вам пора полностью прекратить всякие отношения между вами и рядовым Кроу.
— Я полагал, это вполне обоснованная просьба, сэр.
— А вы подумали о том, у скольких солдат английского экспедиционного корпуса отцы, братья, сыновья и другие близкие родственники пропали без вести, ранены, убиты? Убиты? Вы подумали?
— Да нет, сэр… я просто…
— Короче говоря: нет. Кроу завтра отправляется на передовую с остальными своими никчемными дружками.
— Я не думаю…
— Я знаю, что вы не думаете, мистер Мур. Можете идти.
Джерри, конечно, все время прислушивался, не возвращаюсь ли я. Едва я начал подниматься по лестнице, как услышал, что дверь открылась и он спускается мне навстречу. Но когда мы встретились, он даже не остановился, только чуть помедлил и резко прошел мимо.
— Нет, — сказал он. Это не был вопрос.
— Нет, — шепнул я ему вслед. И все.
Утром дождь лил как из ведра, и нам еще никогда не было так трудно построить солдат на поверку. К моему облегчению я увидел Джерри. В плаще, с мешком за плечами он выглядел очень хрупким. Дождь стучал по их каскам, веселыми струйками падал на плечи и с какой-то неуместной игривостью ручьями стекал на землю. Выглядели они как последний сброд. Майор, по-видимому, был того же мнения. Поглядев на них, он недовольно сжал губы, повернулся на каблуках и ушел в дом. Я пошел за ним. Денщик подал ему чай, и он стоял спиной к огню, сжимая в руках кружку. Молоко с сахаром не вызвало у него никакого неудовольствия.
— А, да, Мур. — Он смерил меня долгим брезгливым взглядом, и я понял, что он думает о нашем вчерашнем разговоре.
Я отдал честь.
— Когда мы выступаем, сэр?
Он взглянул на часы.
— Через пятнадцать минут. В такую погоду нам на переход потребуется шесть-семь часов.
— Могу я разрешить солдатам пока разойтись, сэр?
Он посмотрел на меня с удивлением.
— Чтобы они успели выпить чаю и вообще.
— Нет, — сказал он, повернулся к огню и наклонил голову над кружкой. Я знал, что задай этот вопрос Беннет, ответ был бы другим. Или сержант Барри. Как командир, я был бесполезен. Я не умел подчинить солдат себе и не мог ничем им помочь. Я отдал честь его спине и вышел, оставив на полу кольцо дождевой воды.
Наши прежние унылые дни на передовой совершенно не подготовили нас к тому, что значит находиться под огнем. Результаты мы видели вокруг повсюду, и каждый из нас по-своему либо захлебывался от тошнотворного ужаса, либо внутренне цепенел. Теперь у нас не осталось уютных иллюзий, за которыми можно было бы укрыться. Под холодным ветром смерти мы все были равны. Жалости к мертвецам в сердцах живых уже не оставалось никакой — только угрюмая злоба: каждая новая смерть означала, что рухнул еще один барьер, что сделан еще один шаг к тебе самому.
Я пытался держаться спокойно. Я выполнял и передавал приказы. Как машина. Беннет, наоборот, был прямо-таки весел. Его жутковатые шуточки тонули в реве канонады, искрящиеся глаза заволакивал дым. Отсутствие Джерри я заметил лишь бессознательно. Только когда вымотанные, недосчитываясь многих, мы вернулись на ферму, я позволил себе сосредоточиться на факте его отсутствия. Если отсутствие можно назвать фактом.
— Что скорее всего произошло с Джерри? — Я тут же понял, что изложил ситуацию довольно нелепо и переусложненно, но он все равно не услышал. Он хмуро смотрел на сырые французские поленья, которые давали очень мало жара и очень много дыма.
— Беннет!
— У меня начинается грипп. Я чувствую.
— Скажи это старику и посмотри, что последует.
— Я никак не могу согреться. У меня такое ощущение, что кости внутри — сплошной лед. А уж озноб! Ты что-нибудь подобное испытывал?
— Просто шок. Пройдет.
Он не мог заболеть, это я знал твердо.
— Шок? Какой еще шок, черт подери?
— От обстрела. Сам знаешь. У очень многих после обстрела наступает шок.
— По-твоему, я схожу с ума?
— Я вовсе…
— Пять-шесть дней в постели. Каждые два часа пить горячее. И сразу менять грелки, едва начнут остывать. Парочка завлекательных книг, читать которые не обязательно. Топящийся камин в спальне, отблески на потолке, угли, тихо рдеющие всю ночь напролет, так что в комнате царит приятный полумрак. Питание легкое. Как говорится: простуду корми, лихорадку мори голодом. Все только так, как нравится пациенту, а перед сном горячее виски с лимоном. Постель не покидать, за исключением кратких пробежек на шатких ногах в ватерклозет за стеной. Грипп, или инфлюэнца, если ты предпочитаешь называть это так.
