Тони Хендра - Отец Джо
— Секс — причастие?!
— Т-т-только не вздумай говорить аббату.
— Так значит, половые отношения не греховны?
— Они бывают греховны, бывают. Вот только гораздо реже, чем нам кажется. Все зависит от конкретной ситуации. Если ты вступаешь в интимные отношения, чтобы сделать другому больно, использовать его или доставить удовольствие себе и только себе, не отдавая другому столько же, а то и больше… да, в таком случае это грех. Мы, монахи, перед Господом и общиной даем обет безбрачия. Вступить в интимную связь для нас все равно что предать Господа и собственных братьев по вере. И дело тут не столько в самом сексе, сколько в нарушении обета — вот что является грехом, также как и нарушение супружеской клятвы, ранящее другого. Согласись — сексуальные грехи объявили самыми тяжкими из всех грехов. А все потому, что чувственная любовь обладает огромной силой. Люди попросту страшатся ее! Мы должны освободить секс от страха!
В 1958-м, когда Второй Вселенский Собор лишь мелькнул в глазах Папы Римского Иоанна и тут же погас, когда церковные уставы, правила, уложения и таинства, касавшиеся интимных отношений, все еще оставались жесткими и неизменными в своей косности, подобные взгляды выглядели передовыми.
Я всегда поражался тому, что отец Джо, ни разу не спавший ни с мужчиной, ни с женщиной, выбравший для себя затворничество еще в юношеском возрасте, имел такие познания в области, которую твердо поклялся не знать. По крайней мере, «не знать» в современном значении этого слова — не владеть никакими лабораторными данными и никаким практическим опытом. У него не было ни того, ни другого, и в то же время он знал. Ничто его не ужасало и не удивляло, он всегда схватывал самую суть и всегда давал дельный совет о том, как разрешить проблему. Что для меня оставалось загадкой. Старинное предписание «О чем проповедуешь, то и практикуй» он перевернул с ног на голову. Отец Джо проповедовал — и делал это блестяще — о том, что ни при каких обстоятельствах не мог практиковать.
В тот же день мы вернулись к теме разговора, только подошли к ней кружным путем. Недавно я прочитал критические эссе Элиота, через которые открыл для себя Данте. Чтобы справиться с великолепными терцинами, я принялся изучать итальянский.
Так что я ответил отцу Джо тем, что дал ему почувствовать вкус «Ада». Мы брели по дубовой роще, разбрасывая опавшую листву. Отец Джо обожал слушать итальянскую речь, хотя на тот момент знал язык совсем плохо; он повторял за мной несколько строк, которые я успел выучить.
Я дошел до Франчески и Петрарки — обреченных любовников, которые были застигнуты вместе и убиты, — до того самого места, где Франческа говорит с Данте, а на фоне их разговора слышны скорбные возгласы Петрарки.
Amor ch’а nullo amato amar perdona
mi prese del costui piacer si forte
che come vedi ancor non m’ahbandona[32]
А дальше — любимые строки Элиота:
…Nessun maggior dolore
che ricordarsi del tempo felice
ne la miseria…[33]
Отец Джо, закрыв глаза и шевеля губами, будто пробующими слова на вкус, с безупречным произношением повторял за мной слова.
— Отец Джо, да вы говорите не хуже тосканца из четырнадцатого века.
— Ну-ка, попробую перевести… Nessun maggior dolore… «страждет высшей мукой…» ricordarsi… «помнит»?
— Да-да…
— «радостные помнит времена в несчастии». Так, да?
— Отлично!
— Спасибо, дорогой мой. Ты знаешь, это все благодаря латыни. Прямо столоверчение какое-то, сошествие в ад. Как будто он и в самом деле побывал там.
— А что, обязательно было сходить в ад, чтобы заняться любовью?
— В тринадцатом веке? Очень даже может быть.
— А теперь?
— Скорее всего, нет.
— Несправедливо как-то.
— Да, но Данте и в самом деле обошелся с влюбленными по-доброму. Он ведь не разлучил их, так? Piacer si forte che come vedi ancor non m’abbandona. «Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым». Между ними сохраняется связь, их любовь никуда не делась. Проявление божественности. Даже в аду. Вот что интересно.
— Человеческая любовь божественна?
— А как же! Мне всегда казалось, что настоящая любовь, возникающая между двумя, приходит от Святого Духа. А может, она и есть этот Святой Дух. Х-х-хотя… не уверен, что аббат согласится со мной. Любовь между простыми смертными может быть такой же святой как и любовь святых. Столько супружеских пар вполне заслуживают канонизации.
— Вам, отец Джо, надо бы поговорить с новым папой.
— Непременно, дорогой мой, непременно. Вот вернемся с прогулки, и я позвоню ему. Так, Тони… пока не забыл. Я ведь еще не наложил на тебя епитимью.
Утром я был на исповеди, где каялся в своих недавних плотских одержимостях, и отец Джо конечно же не определил мне наказанье, хотя наказывал он обычно нестрого. Я было решил, что чист и кары удастся избежать.
— Вот тебе мой наказ — вечером отправляйся куда-нибудь с хорошенькой девушкой.
— Что?! Я же готовлюсь стать монахом!
— Тогда считай, что это одно из подготовительных заданий. Не бери пример с нас, стариков, не отказывайся от того, чего никогда не имел.
— Это все из-за моей влюбленности в статую?
— Потанцуй с девушкой… в общем, развлекитесь.
— Только потанцевать?
— Ну, и поцелуй на прощанье.
— Мне что, обязательно делать это?
— Послушание, дорогой мой, послушание. Первая заповедь в уставе святого Бенедикта.
Я не был знаком с хорошенькими девушками. Я даже не был знаком с дурнушками. Я вообще не водил знакомство с женским полом. Мама на какие только хитрости ни пускалась, чтобы отвратить меня от моего монашеского призвания. В качестве нянь для младших детей она нанимала достигших брачного возраста девиц, а сама с отцом уходила из дома. Беседы с такими девицами у меня не клеились. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, для чего родители брали нянь в семью с нескладным семнадцатилетним парнем. Неужели в обязанности этих нянь входило нянчиться со мной?
Недалеко от нас жили наши родственники, среди которых хватало двоюродных и троюродных сестер; одна из них отличалась симпатичной внешностью. Родственники часто устраивали вечеринки для младшего поколения, на которых присутствовал весь выводок племянниц. Мне неизменно передавали приглашение, а я неизменно отказывался. Но когда приглашение пришло в очередной раз, я, следуя монастырскому предписанию, принял его.
Что тут случилось с матерью! На какие траты она пошла, чтобы только я выглядел прилично. Даже наказала отцу подвезти меня. Ее прямо лихорадило. Когда дело касалось меня, морганатический брак не был помехой. Они с отцом собирались в спальне, и я услышал мамин громкий шепот:
— Ну, пошли дела на поправку!
Во время танца ее сестра, мать моей двоюродной сестры, громко шепнула матери:
— Ну, пошли дела на поправку!
На следующий день остальные сестры моей матери перезванивались друг с другом и громко шептали:
— Ну, пошли дела на поправку!
Так же, как и я, моя симпатичная кузина и слышать не желала о супружеском хомуте. И вообще, я признался, что действую в соответствии с особыми распоряжениями монастырского начальства. Она как добрая католичка восприняла это с восторгом.
— Ну надо же! Впервые оказываюсь чьим-то наказанием!
Она забросала меня вопросами о монастыре; мы немного выпили. Она научила меня танцевать рок-н-ролл, сначала под Билла Хейли, затем — под песню, в которой хором пели:
«Поздно уже и нам пора домой
Поздно уже и нам пора домой
Поздно уже и нам пора домой».
Отличное «свидание» — решили мы. На этом все и закончилось.
Осенью 1958-го пошел второй год моей учебы в старших классах, соответствовавший двенадцатому классу американской школы. Класс был выпускным В конце года мне должно было исполниться восемнадцать.
Учить приходилось очень много. Под конец надо было сдавать экзамены по выбранным предметам, а уж из оценок становилось ясно, поступаешь ли ты в университет и если поступаешь, то в какой именно. Многие также сдавали и экзамены повышенной сложности — на стипендию, которая позволяла выбрать более престижный университет. Подготовка сразу к обоим экзаменам изнуряла. Были еще и вступительные экзамены в Оксфорд и Кембридж, но это считалось уже высшим пилотажем, для горстки избранных.
Я обещал отцу, что закончу школу. И собирался сдержать обещание, полагая, что в моем случае это означает сдачу экзаменов по предметам и на стипендию. После я намерен был подать прошение о вступлении в общину Квэра, уверенный, что при моем усердном труде, стойкости и медленном, но верном духовном прогрессе отец Джо даст согласие.
Если вдруг в какой-то момент община решит, что мне необходимо поступить в университет, у меня будет отсрочка в три года, как раз для принятия вечных обетов — так я понимал Устав святого Бенедикта.
