Алексей Слаповский - Пыльная зима (сборник)
Оборвав пение, она вскинула на Неделина злобные глаза, рванула руками кофту на груди и завопила:
– На, бей меня! Бей в мою бессмертную и прекрасную душу, бей в мою розу, в мою грудь, бей и убей! Бей в мою молодость и драгоценную красоту! Бей, как ты умеешь бить, сучий сволочь! Бей, мужчина! Ты же мужчина! Покажи силу, бей!
Горя, причиненного себе песней, было мало женщине, ей хотелось физической боли, чтобы окончательно захлебнуться печалью. Так понял Неделин странный бунт ее.
– Пойдем спать, – сказал он.
– Спать? – язвительно закричала женщина. – А радио слушать? Для тех, кто не спит? Как это ты заснешь, чтобы надо мной не поиздеваться, радио не включить? А?
Выкрикнув это, женщина понурилась. Потом апатично достала из-под кофты пузырек, вылила в кружку вторую половину, но пить не стала, разбавила и отнесла в комнату. Вернулась на кухню и, покопавшись в углу, неизвестно откуда извлекла целый огурец.
– Вот, сохранила! – укоризненно сказала она. – Для тебя берегла. Сидела тут и ждала тебя, по хозяйству все сделала! – Женщина неопределенно повела рукой вокруг, но Неделин не мог усмотреть ни одной приметы, которая доказывала бы хозяйственную деятельность женщины. В кухне было мусорно, мойка завалена посудой, на газовой плите – ни кастрюли, ни сковородки, клеенчатый стол липок и пуст. Лишь огурец был козырем хозяйки, и она предъявила его с гордостью, ежесекундно меняясь пьяным лицом – ласковым по отношению к огурцу и оскорбленным по отношению к Неделину.
– Надо еще малосольненьких сделать. Любишь ведь, гад?
– Люблю, – сказал Неделин.
– Ну вот. Пошли, что ли, лягем. Радио, в самом деле, послушаем…
«Что за страсть такая к слушанию радио? – подумал Неделин. – Но ведь и в самом деле, хорошо бы сейчас полежать, лелея в себе хмельную дремоту под бормотание радио».
Он пошел вслед за женщиной в комнату. Превозмогая брезгливость, хотел лечь.
– Ты в одежде, что ль, собрался? – проворчала женщина. – Придумал! На чистую постель в лохмотьях своих!
Из-под подушки она достала такое же, как у себя, одеяло. Неделин, отбросив сомнения, разделся, оказавшись в длинных черных трусах, и лег, радуясь тому, что не чувствует других запахов, кроме одеколонного.
– Давай найди что-нибудь. Какую-нибудь музыку, что ли.
В изголовье на ящике из-под вина или пива стояло то, что когда-то называлось радиолой: с вертушкой проигрывателя наверху, под деревянной крышкой. Неделин покрутил ручку, зажегся зеленый глазок. Стал крутить ручку настройки. Сначала было хрипение, потом морзянка, опять хрипение, потом вдруг издалека сквозь помехи зазвучал, то усиливаясь, то почти пропадая, заунывный голос, распевающий мусульманскую молитву. Неделин вслушался, представляя, о чем эта молитва, и кто поет ее, и для кого она предназначена, он закрыл глаза и увидел мечети и минареты, пыльную, прожаренную солнцем площадь, на ней – люди в белых одеждах, в чалмах, а дальше – зеленый лес, поднимающийся в гору, гора кончается снежной вершиной, а над вершиной синее-синее небо… Стоило чуть повернуть круглую ручку настройки – и молитва пропала, возник тревожный голос, что-то быстро говорящий на незнакомом языке.
– Французский, что ли? – спросила женщина.
– Нет, вроде испанский. Или португальский.
– Так Португалия-то в Испании, чудак!
– Разве? (Неделин не хотел спорить.)
– Знать надо!
Неделин крутил ручку дальше. Шорохи, свист, морзянка, иноязычное лопотание – и вдруг полилась явственная, но негромкая скрипичная музыка. Неделин взглянул на женщину, думая, что она будет против, но та шевельнула рукой: пусть.
Неделин слушал музыку – не думая, он не примерял ее к себе и не пытался услышать в ней что-то такое, что есть в нем самом, он слушал только то, что есть в самой музыке, – и ему скоро показалось, будто он сам ведет эту музыку, дирижирует ею и знает, что сейчас будет так, а сейчас так, и этой музыкой он рассказывает всем и самому себе о жизни… «Вы слушали…» – начал диктор, но Неделин уже крутил ручку, ему не хотелось знать, что это было – прелюдия, концерт или как там еще, он хотел остаться в уверенности, что слышал музыку про свою жизнь, которую нельзя назвать сонатой, квартетом и так далее. Взглянул на женщину – она плакала. Хорошо было бы для ее утешения найти что-то легкое, эстрадное. И нашлось – зазвучал голос модной певицы, исполняющей модную песню. Сразу же появилось чувство праздника, представился разноцветный концертный зал, нарядная публика, нарядная певица – и все друг другу очень рады. Женщина подняла руки и стала прищелкивать пальцами в такт, покачиваться, лежа на спине, и хоть пьяное жалкое лицо ее было некрасиво, убого, Неделин смотрел на нее уже без прежнего отвращения, он вполне разделял ее веселье и испытывал удовольствие от общности настроения. Прослушав песню, он продолжал путешествие по эфиру. Дикторы читали:
«Новый цех вступил в действие на Опрятьевском сталелитейном комбинате…»
«На очередной сессии Верховного Совета РСФСР обсуждались вопросы…»
«Завершился шестой круг чемпионата страны по гандболу…»
«Несмотря на разнузданный полицейский террор, силы народного сопротивления…» «Колонна микроавтобусов и легковых машин окружила территорию авиабазы морской пехоты США Футэма в районе города Гинован на Окинаве…»
«Как сообщают информационные агентства из Дакки, в столице Бангладеш прошли массовые митинги…»
Эти сообщения, которые обычно проходили мимо ушей, сейчас показались Неделину крайне важными, он вслушивался в них с острым чувством сопричастности, ему казалось, что его касается и то, что вступил в действие новый цех Опрятьевского комбината, и что обсуждались вопросы на сессии Верховного Совета, и что завершился шестой круг чемпионата страны по гандболу, он с волнением слушал и про разнузданный полицейский террор (хотелось попасть туда и выразить негодование), и про демонстрацию в районе города Гинован на Окинаве (а где это? – не там ли, где лазурное море и какие-нибудь пальмы, и там было бы интересно побывать, побороться за мир), и про массовые митинги в столице Бангладеш (чего им надо, спрашивается?). Все новости касались Неделина, все он выслушал с необыкновенным интересом, и женщина, судя по выражению ее лица, разделяла этот интерес.
Вот мы лежим, маленькие частные люди, затерянные среди пространств земли, в темноте, размышлял Неделин, над нами в воздухе летают тысячи голосов, десятки тысяч звуков, и все это – для нас, все они попадают в этот ящик и рассказывают нам о мире, хотят повлиять на нас, а раз так, то мы им нужны, и вообще – безмерно сложна и прекрасна жизнь!
Он понял своего предшественника, понял его страсть, она открылась ему легко – стоит только лечь выпив, и включить радио, и ты проникаешься ощущением величественной огромности жизни, которая тебя окружает – и не в масштабах этого городка, а в масштабе мировом, глобальном. Равнодушное дневное ухо не понимает важности этих обычных сообщений, которыми пичкают с утра до вечера. «Прислушивайтесь, глупцы! Представьте, что Бангладеш – это не просто название, мелькнувшее в суматохе дня, а страна с миллионами жителей, что сейчас, быть может, решается ее судьба, остановитесь, задумайтесь!»
И Неделин продолжал крутить ручку, задерживаясь, когда слышал хоть что-то внятное, ему одинаково интересна была речь на любом языке, он заслушивался любой музыкой, и даже азбука Морзе стала говорить ему что-то, и женщина тоже вслушивалась в нее, серьезно сдвинув брови, будто понимала смысл.
Размягченные, довольные друг другом, они допили одеколон, причем Неделин уже не содрогался, с удивлением отметил, что по накатанному пути жидкость пролилась почти безболезненно.
Послушав еще немного радио, они заснули.
ГЛАВА 33
Неделин просыпался – не желая просыпаться. Мысли неотвратимо яснели, но он этого не хотел. Он лежал лицом к стене, открыв глаза, рассматривая пятно на обоях, очертаниями похожее на Антарктиду, и думал о том, как холодно на Антарктиде, вспоминал, как покоряли этот материк, как Скотт лежал в своей палатке умирающий и писал: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Он позавидовал Скотту. Закрыв глаза, думал о том, что в Антарктиде бушует вьюга, а здесь тепло – и уже одно это счастье. Ни о чем не надо помнить, только об этом счастье – и задремать, опять уснуть. Но мутная дремота не переходила в сон. Неделин пошевелил языком, обнаружил в чужом рту всего несколько целых зубов, остальные – обломки. Медленно, как перебитую, он подтянул руку к лицу, стал рассматривать чужую кисть. Грязь въелась в морщины. До чего довел себя человек. Но кому это важно, кроме него самого? Вот мысль! КОМУ ЭТО ВАЖНО, КРОМЕ НЕГО САМОГО? И еще одна мысль: если он этого ужаса не чувствовал, значит, ужаса и не было.
Рядом зашевелилось. Он вспомнил – жена алкоголика. Или так, подруга. Наверное, тоже приходит в себя и тоже хочет опять заснуть, а заснуть невозможно, надо вставать, надо что-то делать.
