Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма
Беньямин насупился.
— Что бы это значило?
— Да ничего. Когда бросишь совать нос не в свое дело, пойди начисти медь на входной двери.
— Мне еще картошку кидать. Может, ты сама… — Он умолк, заметив, что Гудрун под своим громадным несколько неопрятным фартуком против обыкновения слишком нарядилась. — Что это ты?
— Займись дверью, — сказала Гудрун. — Вон соль и мука. — Она взялась за бутыль. — Брысь с дороги. Намешаю с уксусом, чтоб получилась паста. Как намажешь, дальше придется попотеть. Фрау доктор Бройер любит, чтоб в именную табличку смотреться можно было. — Гудрун глянула на часы. — А если явится кто, звони в колокольчик и провожай в гостиную.
— Кто явится?
Рот у Гудрун захлопнулся, как капкан. Поскольку ее теперь никак уж не разговорить, Беньямин неохотно принял выданные чистящие средства и устроился на крыльце. Бабья это работа, подумал он и, хотя взялся за порученное привычным манером — желая все сделать бодро и от души, — остро осознавал, что парочка молодых служанок, проходя мимо, хихикает и пихает друг дружку локтями. Наспех придуманная политура для меди почти не снимала пятнистой вуали, предтечи ярь-медянки, со зловредным упорством застрявшей в каждой букве имени Бройера и его титуле. Беньямин ковырял, тер и скоблил, тихо кляня все на свете. Мысли у него болтались вокруг мелкой домашней мести, но затем уплыли в будущее столь блистательное, что все горести забылись.
Услыхав покашливание у себя за спиной, Беньямин дернулся так сильно, что пролил остатки мерзкого снадобья Гудрун. Оно растеклось по ступеням грязно-белым пометом исполинского голубя, почти добравшись до носков на славу начищенных ботинок гостя. Подняв взгляд, Беньямин с ужасом признал востролицего полицейского, отправившего его домой вечером, проведенным в возлияниях со старым другом Хуго Бессером в Леопольдштадте. Хорошо еще, того великана с мрачной рожей, столь грозно нависавшего над Беньямином, не видать: вместо него этого проныру сопровождали крепкий молодой человек в очках и еще один тип, низенький, рыжий и во многих веснушках, вряд ли старше Беньямина, неуклюжий в своем вопиюще новом мундире.
— Инспектор, — пробормотал Беньямин. — Чем могу служить?
— Шеф-инспектор, — поправил его молодой крепыш, суровея лицом. — Шеф-инспектор Кирхманн. — Он вынул из кармана часы и одобрительно кивнул. — Мы пришли повидать фрау Гштальтнер и герра доктора Бройера, ровно по часам, как условлено. Будьте любезны нас объявить.
Его начальник вскинул аккуратную маленькую лапку.
— Минуточку, Брюнн, погодите. Мы с юным Беньямином старые друзья. Может, он сам нам что-нибудь расскажет о загадочной девушке.
— Это о какой же? — переспросил Беньямин, пытаясь выглядеть глубоко растерянным. — А, — сказал он, словно внезапно осененный, — вы про Хедду, судомойку Гроссманов, которая пропала. Чего ж в ней загадочного? Кухарка сказала, уехала домой. Не понравилась ей Вена. Знать, по свиньям соскучилась.
Кирхманн прищурился, но ничего не ответил. Перешагнув через пролитую жижу, красноречиво остановился у двери, и Беньямин, как ему было велено, позвонил в колокольчик, а затем пригласил гостей внутрь. Шеф-инспектор обернулся на пороге и выставил руку, исключая младшего офицера из визита.
— А вы, Штумпф, останетесь здесь и будете наблюдать. К тому ж, возможно, дополнительные расспросы освежат в нашем юном друге воспоминания об интересующей нас фройляйн. — Кирхманн обернулся и ответил на бурные приветствия Гудрун. — А, фрау Гштальтнер, вот мы и встретились. Герр доктор…
Дверь перед носом у Штумпфа закрылась с глухим стуком, и его повело от раздражения. Он выпрямился, но все равно едва доставал Беньямину до плеча.
— У меня есть чем заняться, — объявил Беньямин, берясь за тряпку.
— Да и мне, — сказал Штумпф, извлекая блокнот. Усмехнулся. — Я-то думал, убирать крыльцо и драить медяшку — работа кухарки.
— А мне всегда казалось, что собирать сплетни — это к старым бабкам, — скривился Беньямин, с тихим весельем наблюдая, что рыжевласый служака теперь стоял в луже пролитого чистящего средства, а оно, упрямо отказываясь снимать налет с медной таблички, с гуталином справилось быстро.
Гудрун привела Лили пред очи Йозефа, утверждая, что девушка попросила о встрече с ним, чему Йозеф удивился — в особенности оттого, что, как быстро выяснилось, ни о чем таком Лили не просила. Она, правда, и не противилась — хоть в этом гран утешения, и Йозеф ему обрадовался, — но хватило и ее растерянного вида, ощущения, что ее выхватили из пространства, кое завораживало ее куда сильнее. Легкая дрожь — скорее настороженности, нежели страха — обвила ему спину. Что-то Гудрун замышляет, затевается что-то новенькое. Покамест он терялся в догадках о сути этих замыслов, но в ее теперешнем настроении любое отклонение от привычной колеи требовало разбирательства.
Тем не менее подобные скучные заботы пусть подождут. Перед ним Лили. А раз она явилась незваной, похоже, самое время коснуться темы терапевтического массажа. Йозеф облизнул губы. Размял пальцы, спрятав руки под столом, и старался избегать взгляда на портрет отца, проговаривая про себя, что для неловкости нет оснований. Его намерение — ускорить процесс оздоровления, а нисколько не личная корысть. Из его опыта с Бертой… и другими… Йозеф знал, что наложение рук основательно воздействовало на эмоциональное состояние прекрасного пола, усиливало связь между пациентом и врачом гораздо глубже и выше одних лишь разговоров. И потому он продолжал применять этот метод, независимо от того, какие наветы возводили на массаж его презрительные коллеги, приравнивавшие этот метод к потным процедурам спортивного зала; он не забывал, что массаж применяют более двух тысячелетий, а его действенность признана самим Гиппократом, отцом медицины, а также античным врачом Клавдием Галеном, пространно писавшим о пользе массажа в своем труде «De Sanitate Tuenda»[112].
Но вопреки любым самооправданиям Йозеф все равно боролся с ощущением собственной недостойности — оно путало ему слова и сковывало язык. Он едва преодолел вступительные обобщения, когда грохот башмаков по плитке в коридоре дал ему повод бросить эти попытки. Он быстро встал с места и направился к двери. И тут же столкнулся с непривычно осанистой Гудрун, наряженной в свое почти лучшее платье. Она без всякого приглашения ввела к нему двоих мужчин.
— Герр доктор, к вам пришли…
— Это я вижу. — Йозеф с нехорошим предощущением заметил, что один посетитель облачен в угрюмо-серые цвета городской полиции. Человек, стоявший поближе, протянул руку.
— Герр доктор Бройер. Рад возобновить знакомство.
— Взаимно, сударь. — Йозеф попытался вспомнить имя: эти точеные черты и чрезвычайно длинный нос должны были бы запомниться. Всплыли смутные воспоминания о какой-то светской оказии, но имя по-прежнему ускользало. Тонкие черты лица преобразила улыбка, искупив их неказистость.
— Спасибо еще раз за вашу доброту той кошмарной ночью, герр доктор. Моя жена часто ее вспоминает. — Он потупился. — И мы оба очень ценим заботу, с какой ваш паренек, Беньямин, отвез нас домой.
А, вот оно что. Йозеф кивнул. Жену этого человека, столь же пухлую, сколь он тощий, разморило от жары и избытка вина. Он дал им свою коляску. Беньямин потом вознаградил его байками о шумном настырном брюзжании, увенчавшем неспособность той толстухи справиться со ступеньками коляски. Все завершилось ссорой на тротуаре.
— Шеф-инспектор Кирхманн. Нежданное удовольствие. — Кирхманн представил своего коллегу, инспектора Брюнна, и Йозеф, склонив голову в приветствии, пригласил всех сесть, нахмурившись при виде Гудрун, собравшейся присоединиться. — Фрау Гштальтнер, кофе для гостей, будьте так любезны.
— Уже готов, — сказала Гудрун, по-королевски отбывая в кухню.
Вновь обратив все внимание к полицейским, Йозеф обнаружил, что оба таращатся на Лили, а та словно не замечает их присутствия. Он откашлялся.
— Чем могу служить?
— Фрау Гштальтнер… — Кирхманн умолк: Гудрун вернулась с подносом. Разместив его на столе, она приготовилась разлить кофе.
— Спасибо, — сказал Йозеф, приметив еще двух пегих бабочек, влетевших вслед за Гудрун. Чертовки уже повсюду. Придется опять дать указания Беньямину. — Мы сами.
— Но… — возразила Гудрун.
— На этом все, фрау Гштальтнер, спасибо.
— А она останется? — поинтересовалась Гудрун, бросив ядовитый взгляд на Лили.
— Благодарю вас, — повторил Йозеф, сопровождая ее до двери и закрывая за ней накрепко; он дождался приятного щелчка: Беньямин сменил защелку. Когда он устроился за столом, Кирхманн перехватил его взгляд и изобразил лицом сочувствие. Поскольку Йозеф отметил эту мину лишь намеком на кивок, шеф-инспектор перешел к объяснению своего присутствия.
