Дэвид Лодж - Райские новости
Урсула просто не вынесет таких условий, да у меня даже и в мыслях нет обречь ее на подобное. Но очевидно, именно здесь заканчивают свои дни старые и больные этого рая, если у них нет родных, способных за ними ухаживать, если они недостаточно богаты, что-бы купить себе достойный уход, или недостаточно бедны, чтобы иметь право на государственное социальное обеспечение. Отдел уцененных товаров среди частных интернатов для престарелых. Моя сопровождающая все понимает и не скрывает этого. Выражение ее лица и тон ее голоса говорят мне: если бы мы оба с вами больше преуспели в жизни, я бы не работала в этой дыре, а вы бы не думали о том, чтобы поместить сюда свою тетку. По окончании обхода я благодарю ее и ухожу, из вежливости взяв брошюрку и листок с расценками.
Второй интернат не добавил мне оптимизма, к тому же свободных мест не было в обоих. Трудно поверить, что может быть список ожидающих очереди в столь гнетущее и наводящее уныние место.
Погрузившись в такое же весьма угнетенное и унылое состояние, я вернулся в Вайкики и сел на пляже. Ошибка. Солнце палило немилосердно, и несколько лоскутков тени под пальмами позади пляжа были заняты. От воды шло ослепительное сияние, а по песку было больно идти босиком. Отдыхающие, в большинстве своем, спасались благодаря резиновым шлепанцам с ремешками между пальцами и лежали на соломенных ковриках, хотя, как они могут лежать распластавшись под этим зверским солнцем, для меня непостижимо. Пот струйками стекал по бокам из подмышек, но я не решился снять рубашку, опасаясь солнечных ожогов. Я закатал штанины в традиционно британском курортном стиле и шел некоторое время босиком по кромке прибоя. Вода была теплой и мутной. Волны выносили на зернистый песок обрывки бумаги и пластиковый мусор. Нескончаемая процессия людей, пытавшихся охладиться таким же образом, тащилась в обе стороны вдоль края воды — вне зависимости от возраста, комплекции и роста, многие с напитками, мороженым или хот-догами. Американцы, видимо, любят есть на ходу, как пасущийся скот. Разумеется, большинство было в купальных костюмах, которые отнюдь не красили пожилых и тучных. Странно, но молодые мужчины, похоже, отдают предпочтение довольно мешковатым купальным трусам длиной до колена, которые во влажном состоянии облепляют ляжки, причиняя неудобство, в то время как купальники молодых женщин элегантны и с высоким вырезом на бедрах. За полчаса мимо меня дважды прошли очень профессионального вида служители пляжа, увешанные сумками и мешками: в специальных наушниках они с помощью электронных металлоискателей проверяли песок на предмет погребенных в нем ценностей.
Ветерок был легкий. В отдалении на воде виднелись пловцы, которые без особого успеха пытались качаться на гребне слабых волн, а еще дальше сидели на своих досках в ожидании большой волны серфингисты. На якоре у берега, чуть дальше по пляжу, стоял большой катамаран с желтым парусом и гребцами-полинезийцами, чья кожа блестела, как намазанное маслом тиковое дерево; гудки из предмета, похожего на увеличенную копию морской раковины, оповещали об отплытии в круиз. По направлению к Алмазной голове в каноэ с выносными уключинами плыли люди, сами сидевшие на веслах или с гребцами, а под парашютом, который тащился по небу за быстроходным катером, висела крохотная фигурка. Вид этих безобидных, хоть и бессмысленных развлечений не вязался со стоящими у меня перед глазами картинами интернатов, которые я только что посетил, а эти купающиеся и загорающие во всем великолепии своей плоти люди — с теми слюнявыми, изнуренными изгоями, что слонялись по ужасным палатам и коридорам всего в паре миль отсюда. Я чувствовал себя лишившимся дара речи пророком, который вернулся из царства мертвых и должен был то ли прочитать проповедь, то ли изречь предостережение, но не знал, что сказать — разве что: «Пользуйтесь средством от загара с защитным фактором пятнадцать», однако люди на пляже, по-видимому, уже знали об этом, поскольку без конца обильно намазывали свои мертвые или умирающие клетки кожи различными кремами и лосьонами.
Пока я стоял в теплом мелководье, прищурившись на море, в нескольких ярдах от меня внезапно всплыл, как подводная лодка, один из купальщиков и стал пятясь выходить из воды. Он был в маске для плаванья под водой, а изо рта у него торчала пластиковая трубка. Внезапно он споткнулся и резко замахал руками, так что поначалу я подумал, что ему требуется помощь; но потом он снял маску, и я узнал Роджера Шелдрейка. Неловкими шагами — ему мешали огромные резиновые ласты — он направился ко мне, напоминая вышедшее на сушу морское животное. Похоже, он очень обрадовался, увидев меня.
«Поплавал под водой, — объяснил Шелдрейк, освобождаясь от снаряжения. — Часть полевой работы».
Я спросил его, видел ли он какую-нибудь интересную рыбу, и он ответил — нет, только пластиковые пакеты, но условия у берега так себе — вода слишком мутная. По другую сторону от Алмазной головы есть место, которое ему рекомендовали, — Ханаума-бэй. «Может, присоединитесь как-нибудь?» Я сказал, что в настоящее время дел у меня невпроворот, и конспективно изложил все произошедшее с момента нашего прилета на Гавайи. Он сочувственно поцокал языком. «Тем не менее вам стоит немного отвлечься от своих гериатрических[39] обязанностей — пойдемте ко мне в отель, выпьем. Руководство все время присылает мне шампанское. У меня образовался изрядный запас». Я извинился, сказав, что до ужина с Миллерами мне еще нужно позвонить в обе больницы, поэтому он купил мне в пляжном киоске огромный бумажный стакан какой-то бурды с запахом фруктов — по-видимому, местный деликатес, известный как «пьяный лед». Мой «лед» растаял под палящими лучами солнца задолго до того, как я добрался до дна. В этой стране все порции слишком большие: бифштекс, салат, мороженое. Вы устаете от них, прежде чем успеваете съесть.
Поглощая наш «пьяный лед», мы посидели рядышком на соломенном коврике, на котором Шелдрейк оставил свою одежду, и я спросил, как продвигаются его исследования. Он сказал, что вполне удовлетворительно, что он уже собрал значительное количество упоминаний слова «рай». Достав из кармана блокнот, Шелдрейк прошелся по списку: «Райская цветочная лавка», «Райское золото», «Райская упаковка заказов», «Райские напитки», «Райские кровельные материалы», «Райская подержанная мебель», «Райская служба по уничтожению термитов и крыс»… Эти названия попались ему на зданиях, на фургончиках или в газетной рекламе. Я спросил его, не проще ли посмотреть раздел в телефонном справочнике Гонолулу на слово «райский», и он обиделся. «Так полевая работа не делается, — сказал он. — Цель — полностью идентифицировать себя с объектами своего исследования, слиться с окружающей средой, как это делают местные жители, в данном случае позволить слову „райский“ постепенно овладевать твоим сознанием путем медленного накопления». Я предположил, что мне, видимо, не стоит сообщать ему о каких-либо «райских» темах, с которыми я столкнулся, но он, судя по всему, не склонен был слишком строго следовать правилам, поэтому я сказал ему о «Райской пасте», и он записал это название в свой блокнотик потекшей от жары шариковой ручкой.
Согласно теории Шелдрейка, простое повторение темы рая «промывает мозги» туристам, убеждая их, что они действительно побывали в оном, несмотря на несоответствие между реальностью и архетипом. Пляж, где мы сидели, и правда был не слишком похож на «пляж с обложки брошюры „Тревелуайз“». «На самом деле, — сказал Шелдрейк, когда я отметил это, — Вайкики является сегодня одним из наиболее густонаселенных мест на Земле. Его площадь составляет всего одну седьмую квадратной мили, что меньше, чем главная взлетно-посадочная полоса аэропорта Гонолулу, но в каждый отдельно взятый момент здесь проживает сто тысяч человек».
«В то же время это одно из самых изолированных мест на Земле, — сказал я, вспомнив, как внезапно появились огни Гонолулу из черной бездны тихоокеанской ночи. — Именно изолированность превращает Вайкики в довольно мифическое место, несмотря на все эти толпы и коммерциализацию».
Шелдрейк насторожился при слове «мифический». «Подобно саду Гесперид[40] или островам Блаженных в классической мифологии, — уточнил я. — Обитель счастливых умерших, где царит вечное лето. Предполагалось, что она находится на крайнем западе известного мира».
Он очень оживился и попросил меня дать ссылки. Я порекомендовал ему посмотреть Гесиода[41] и Пиндара[42], и он записал эти имена в свой блокнот, перепачкав чернилами пальцы.
«Если вдуматься, — продолжил я, — идея о рае как об острове, по существу, языческая, а не иудео-христианская. Эдем не был островом. Некоторые ученые полагают, что Insule Fortunatae[43] это на самом деле Канарские острова».
