Ференц Шанта - Пятая печать
— Вы так думаете? — спросил Дюрица.
— Да, папочка… Как раз настолько я проживу дольше вас… Ни кирпич мне на голову не свалится, ни машиной не задавит, ни грибами не отравлюсь… Я буду тихо умирать от старости, когда ваши братья вас давно уже утащат в ад!
— А вы уверены, что вам кирпич на голову не свалятся?
— Уверен, мой ангел… потому что я не хожу под самыми крышами и не вылезаю на самую середину улицы.
— И грибов не едите?
— Тоже нет! Что вы на это скажете? Грибов не ем.
— Вот это разговор, коллега Бела! — воскликнул книготорговец. — Грибов не есть, под крышами не стоять, по мостовым не шляться… Это здорово!
— Ну, естественно… иначе — каюк! — ответил хозяин кабачка.
Ковач прокашлялся и, воспользовавшись паузой, обратился к часовщику:
— Если позволите, господин Дюрица, я хотел бы у вас кое о чем спросить…
Кирай подмигнул хозяину кабачка:
— Благовоспитанный человек, а? Если позволите спросить… и прочее! Вас как-нибудь в рамку вставят, мастер Ковач! Ей-богу, вставят. Вот видите! — кивнул он Дюрице. — Он уж точно не умрет, а сподобится благодати. Ангелы вознесут его на небо, как деву Марию…
— Одним словом, — продолжал Ковач, — я хотел только спросить, в связи со вчерашним разговором… в общем, насчет смерти и прочего…
— А-а-а… — вздохнул хозяин кабачка, — так вы, дружище, все о том же?! Господи, вы и впрямь отправитесь на небо!
— А что я говорил! — подхватил книготорговец. — Разве я уже не говорил?
Дюрица вынул свой мундштук:
— Так о чем вы, господин Ковач?
От мундштука вновь запахло на всю комнату, и Кирай! подальше откинулся на спинку стула:
— Скажите, мастер, неужели у вас другого нет, чтоб не так вонял? И что вам предложить вместо этого сортира?
— Я уже говорил, — ответствовал Дюрица, — когда буду умирать, я подарю его вам…
Трактирщик поднял руку:
— Вы не так говорили! Вы сказали, что в свои смертный час разорвете его…
— Пусть будет так… — согласился Дюрица, — Так короче — о чем речь? — обратился он к столяру.
— О том, что… — начал было Ковач. Кирай перебил:
— А вы вообще спали этой ночью?
— Откровенно говоря, — продолжал столяр, — я очень много размышлял над тем делом…
— Мил человек… — положил ему на плечо руку коллега Бела. — Вас ведь и в самом деле должны на небо вознести? Не стыдитесь признаться — так прямо и скажите…
Ковач смущенно оглянулся, потом, как человек, твердо что-то решивший, быстро заговорил:
— Я пришел к убеждению, что не очень правильно ставить человека в тупик таким вопросом. Да и вообще — сам вопрос тоже не очень правильный…
Швунг захлопал в ладоши:
— Да что вы говорите? Честное слово, вы на самом деле до этого додумались?
— Вы великий гений! — объявил коллега Бела. — Ради этого стоило целую ночь не смыкать глаз!
— Пожалуйста, дайте досказать до конца! — взмолился Ковач, и в его голосе послышалась обида.
— Продолжайте, только не волнуйтесь! — сказал Дюрица. — Не обращайте на них внимания!
— Одним словом, — продолжал Ковач, подаваясь вперед, — на мой Взгляд, вопрос этот потому неправилен, что порядочным человеком может быть не только тот, кто живет именно так, как Дюдю, а мерзавцем — не только тот, кто ведет жизнь, как у того второго, Томотаки, или как там его зовут. Мне действительно далеко до Какатити, и все же я не смею назвать себя совсем безгрешным человеком. А что касается Дюдю, то у меня совсем другие обстоятельства, чем у него, и, однако, я бы не назвал себя мерзавцем. К сожалению, я не умею объяснять понятнее, хочу только сказать, что я, если можно так выразиться, простой маленький человек, не очень добрый, но и не подлец, не мерзавец. Такой же человек, как и другие! И если поразмыслить — все мы здесь, на мой взгляд, такие же люди, как и прочие. Никому на свете не приказываем, а уж властвовать и подавно ни над кем не властвуем…
— Об этом стоило бы спросить у жены коллеги Белы! — вставил слово Кирай и рассмеялся.
— Давайте помолчим, малыш, а? — обратился к нему коллега Бела.
— Мы такие же люди, — продолжал столяр, — как и не знаю, сколько уж миллионов других! Не лучше и не хуже, и я не считаю это презренным делом! Человека без недостатков не бывает. Все от того зависит, хватит ли у него достоинств, чтоб недостатки перевесить. Вот что-то такое я и хотел сказать. Не знаю, понятно ли это?
— Как не понять! — отвечал хозяин кабачка. — Паровозы мы не крадем и на стол не гадим. Чего же лучше!
— Об этом и речь! — подхватил Кирай.
— Да! Что-то вроде и я хотел высказать… — сказал Ковач, которому одобрение друзей придавало все больше смелости. — Мы не суем нос в такие дела, которые нас не касаются, живем своей жизнью — то лучше, то хуже… только и всего. Время идет, и когда нас не станет, никто уже и не узнает, кто мы, собственно, были, в книгах о нас не напишут, — были и дело с концом. Великих свершений, как принято говорить, за нами не числится, не были мы ни героями, ни подлецами, просто старались прожить так, чтобы ладить с людьми и по возможности не причинять им неприятностей. Только и всего. Вы меня поняли, мастер Дюрица?
— Да почему бы ему не понять? — сказал книготорговец, берясь за бутылку. — Конечно, понимает! Чего тут не понять?
— Верно! — согласился трактирщик, протягивая стакан. — Мы — еле заметные соринки на карте мира, и это очень хорошо. Крохотные-прекрохотные сориночки… и не такое уж это последнее дело — быть такими вот соринками. Ведь правда, господин книготорговец?
— Именно так, как вы изволили проблеять! Будьте другом, пододвиньте ваш стакан поближе…
— Разве не так? — спросил Ковач Дюрицу.
— Еще бы! — ответил Дюрица. — Все так! Кирай налил и ему вина со словами:
— Ну, вот и умница! А к чему тогда было шум подымать? Кто как думает да кто как не думает? Поняли теперь, что все время чепуху болтали?
Ковач обратился к нему:
— И вы тоже к такой мысли пришли, господин Кирай?
— Я-то? Полно шутить, господин Ковач, друг дорогой! Вы, верно, думаете, у меня более приятного занятия не было, чем на эти темы размышлять, голову себе ломать? За кого вы меня принимаете?
— Я серьезно спрашиваю, господин Кирай!
— Ну и что? А я разве не серьезно отвечаю? Что я? Член армии спасения, богослов или кто? Будто у меня по ночам более приятного дела нет?
— Особенно когда рядом грудинка! — подхватил трактирщик.
— Скажете тоже! — возмутился книготорговец. — В кои веки удается человеку приличной жратвы достать, в самый раз дома покухарничать, а ему — изволь медитацией заниматься! Вы что, и меня в праздные умы зачислили?
— Сколько было грудинки-то? — спросил трактирщик.
— Как это сколько? Я ведь говорил — Цуцора-Фогараши отдать пришлось…
— Да я не в том смысле! Сколько в ней было весу, в грудинке?..
— А-а! Полтора кило…
— Это уже можно есть! И что вы из нее сделали?.. В самом деле салями начинили?
— Послушайте, коллега Бела! Если вам так уж хочется съязвить, изберите кого-нибудь другого, а со мной эти штучки бросьте! Я вот начинил грудинку салями, и порядок! Но главное — я пришел домой и принялся жарить-парить, не отвлекаясь на то, чтоб медитировать над чепухой да на свой пуп смотреть — когда-де зацветет! Зато по всей кухне божественный аромат, жарятся мясо, скворчит жир — что может быть прекрасней?
— Ничего! — согласился трактирщик. — Вокруг этого и вращается мир!
Ковач посмотрел на хозяина кабачка!
— А вам про это не думалось?
— Как же! До самого утра глаз не сомкнул. Но слышали, как я ворочался с боку на бок? До самого открытия все голову ломал. Разве не видно?
— Я серьезно спрашиваю! — обиделся Ковач и, посмотрев на Дюрицу, снова перевел взгляд на трактирщика.
Коллега Бела взглянул на столяра и, тряхнув головой, засмеялся:
— Вас и впрямь ангелы унесут! Вы, значит, и в самом деле считаете, что я хоть на минуту, а должен был над этим задуматься?
— Я думал, что…
— Я думал, я думал!.. А почему бы вам в медиумы не пойти? Этот часовщик вертит тут вами как хочет. А вы и рады? Лучше бы спросили у него, коли такой любопытный, а чем он по ночам занимается и кого бы он сам выбрал из тех двоих?
Книготорговец вскинул голову и посмотрел на Дюрицу:
— Верно! Очень правильно… Просим, мастер Дюрица, теперь ваше слово!
— Если начистоту, — неуверенно заговорил Ковач, поглядывая на Дюрицу, — это и мне в некотором роде любопытно, мастер Дюрица! Не то чтобы я очень уж настаивал, но все же… словом, я бы тоже хотел знать, кого вы выбрали.
Кирай не сводил с часовщика глаз. Трактирщик, глядя на Дюрицу, ухмылялся во весь рот.
Дюрица пожал плечами:
— Но знаю, мастер Ковач! Понятия не имею.
— То есть как это понятия не имеете? — вскричал книготорговец. — Будьте добры вести себя честно! Это как раз тот случай, когда, по мнению англичан, неприлично держать пари насчет того, в чем сам уже уверен. Только здесь наоборот — речь о том, чтобы вы других… — Он замолчал, потом кивнул в сторону Ковача: — …к примеру, мастера Ковача такими штучками не будоражили, не заставляли отвечать на вопросы, на которые сами ответить не можете. Или играть честно, или совсем не играть!
