He как у людей - Хардиман Ребекка
С Эйдин с ее бунтарским характером станется — от нее же чего угодно можно ожидать.
Кевин пытается снова сосредоточиться на словах Мика — тот как раз несет самую упоительную похабщину о ночном свидании на столе издателя в их бывшей конторе. Для Кевина этот рассказ представляет особый интерес, поскольку в нем фигурирует его бывший босс Джон Бирн, напыщенное самоуверенное трепло с масляной рожей. Так что Кевину ужасно хочется дослушать до конца — посмаковать эту грязную интрижку со всеми ее отвратительными подробностями.
— Ты, может, помнишь еще, а может, и нет, — понижает голос Мик, — но наш уважаемый издатель — большой любитель ролевых игр, и не в смысле Шекспира по ролям читать. — Мик ухмыляется. — Ты не поверишь, какой у него любимый сюжет. Кроме шуток: непослушный ученик старательно выпрашивает, чтобы ему хорошенько надрали задницу.
Мик хохочет, показывая потемневшие клыки.
Кевин реагирует как положено, убедительно изображает подходящее к случаю выражение лица, но из головы все никак не идет незнакомый номер — и тут он вспыхивает на экране в третий раз.
— Погоди-ка минутку, Мик, — говорит Кевин. И уже в телефон: — Кевин Гогарти.
Хотя Кевин не так давно сидит без работы, он уже взял манеру с наигранным техасским акцентом именовать себя «временным отцом-домохозяином» — однако по телефону до сих пор отвечает так, словно ждет звонки из типографии, от креативного директора или менеджера по продажам.
— Мистер Гогарти? Это сержант Брайан О'Коннор из полицейского участка Дун-Лаэра.
Кевин обмирает.
— Что? С Эйдин все в порядке?
— С Эйдин? Какой Эйдин? Нет-нет. Сожалею, что приходится вас беспокоить, но у нас здесь ваша матушка. Не могли бы вы подъехать и забрать ее? Она немного не в себе.
— Что? — Кевин затыкает свободное ухо большим пальцем. — Что с ней? Что случилось?
Девицы, расслышав встревоженные нотки в голосе Кевина, тут же прекращают разговор и оглядываются, но теперь они сами для него — лишь мутный фон.
— Она что, упала?
— Нет-нет, с ней все в порядке, — говорит О’Коннор. — Извините, если напугал. Нет, она в полном порядке — физически, я имею в виду. Просто… у нас тут произошел небольшой инцидент. К сожалению, ее задержали с крадеными вещами в сумке.
Кевин выдерживает длинную паузу и за это время успевает пройти привычную эмоциональную дугу: первоначальное раздражение перерастает в жгучую ярость, но та вскоре спадает, и остается лишь тоненькая струйка жалости к самому себе. Кевин благодарит полицейского, сбрасывает звонок и смотрит на Мика. Хорошо ему, холостяку — все тревоги лишь о том, где заказать очередную пинту пива, кого еще затащить в постель и какой футболист станет главным героем страницы сплетен. У Мика же нет семьи с кучей детей — а у него, у Кевина, четверо: две девочки и два мальчика! За восемнадцать лет Кевин так и не привык к тяготам жизни многодетного отца: лежи без сна, изводись тревогой в три часа ночи, присматривай, корми и воспитывай из них достойных членов общества. Не говоря уже о фокусах матушки-клептоманки, которую в очередной раз придется вытаскивать из неприятностей. Он допивает пиво и встает.
— Извини, Мик. Надо идти.
— Ничего серьезного?
— Да нет, самая заурядная херня, — с горечью говорит Кевин. — Мою мать только что задержали за кражу в магазине. Сидит в участке с полицейскими и наверняка уже довела их до грани массового самоубийства. Помнишь этого, как его там — Джима Джонса? Ну так ему до Милли Гогарти — как до луны.
3
В трех километрах к югу от Дун-Лаэра, в милом прибрежном городке Долки, Эйдин Гогарти, сидя за отцовским ноутбуком, вводит в строку поиска на сайте thesaurus.com слово «томиться». Она сочиняет стихи для Чёткого. Чёткий, последняя сенсация в мире современной ирландской поп-музыки, в основном перепевает хиты софт-рока середины семидесятых и начала восьмидесятых. На самом деле Чёткий — бородатый детина баскетбольного роста с лохматой отбеленной гривой, забавно контрастирующий с четверкой скромненьких и аккуратненьких бэк-вокалистов. Просмотрев синонимы (изнывать, изнемогать, страдать, убиваться, млеть, тосковать, маяться, мучиться, вздыхать, скучать, тяготиться, грустить, печалиться, скорбеть, горевать, жаждать, алкать, терзаться, сохнуть, мыкаться, мытариться), Эйдин отвергает все по очереди: все звучат по-дурацки, и вообще хрень какая-то.
Она обшаривает книжную полку и груды бумаг на отцовском письменном столе в поисках студенческого тезауруса Роже [2], который до отца принадлежал еще дедушке. На него Эйдин возлагает больше надежд — все-таки вещь, проверенная временем, а значит, настоящая. Эйдин всегда тянется к настоящему… или как там — жаждет? Алчет?
Наткнувшись наконец глазами на обшарпанный переплет, она замечает рядом еще кое-что — фотографию улыбающейся во весь рот веснушчатой девицы в коричневой школьной форме, с ярко-красным ноутбуком в руках. Похоже на обложку рекламного буклета какой-то школы. Фото, конечно, отвратное — какой идиоткой надо быть, чтобы согласиться так тупо пиарить свою школу? — но Эйдин становится любопытно, и она начинает разглядывать другие фотографии, рассыпанные по глянцевой обложке. Стайка девушек с крикетными битами на девственно чистом игровом поле, вскинувших руки в знак победы, «жилая комната» с продуманно разбросанными подушками цвета фуксии и, наконец, самое главное — кованый указатель на заросшем травой холме: «Миллбернская школа для девочек». Ниже школьный девиз: «Честь, лидерство, отличная учеба», хотя Эйдин где-то уже слышала другой: «Выше носы, ниже трусы».
На последней странице Эйдин, к своему изумлению, обнаруживает пришпиленную скобкой собственную фотографию — крошечный, но отвратительный прыщ на переносице сразу бросается в глаза.
Эйдин пытается осознать произошедшее — очевидное и в то же время немыслимое. Но даже про себя она не в силах выговорить ничего, кроме: «Э-э-э?..» Она перебирает в памяти последние семейные стычки и гадает, что же могло стать поводом к такому радикальному шагу у нее за спиной. Да, в последнее время она и впрямь вышла из берегов — нарочно разбила зеркало сестры (так ей и надо!), слишком часто совала нос в мамину сумочку, ну, и в школе есть проблемки. Оценки у нее паршивые, что верно, то верно.
И все-таки… Анкета ведь пока не заполнена — наверное, это хороший знак?
Но фото…
Эйдин слышит крики и видит в окно своего младшего брата Кирана — тот по-обезьяньи кувыркается на брусьях на игровой площадке в саду за домом. За ним на фоне выцветшего дублинского неба четко рисуются хмурые тучи. Ага, а вот и сестрица Нуала (кодовое имя — Чума). Чума медленно бредет к дому, обшаривая взглядом горизонт, несомненно, в поисках парней, и перекидывая свою длиннющую черную русалочью гриву то влево, то вправо, то снова влево — будто с одной стороны улицы на другую. Ни дать ни взять калифорнийская цыпочка из видеоклипа Кэти Перри, а не насквозь фальшивая пустышка из скучного провинциального Долки.
Эйдин проверяет историю браузера на ноутбуке за последнюю неделю, и сердце у нее замирает, и хочется вдруг немедленно зарыться в постель. Да, точно, папа заходит на сайт Миллберна по три-четыре раза на дню.
Пипец.
Эйдин начинает обшаривать отцовские полки и ящики в поисках каких-либо улик — за или против (ну пожалуйста, пусть будет против!) того, что она обречена окончательно и бесповоротно. Миллбери — закрытая школа, где наверняка полно надутых самодовольных девиц, которые мгновенно ее возненавидят. Хлопает дверь черного хода. Эйдин быстро сует брошюру обратно под ворох бумаг — ровно в ту самую секунду, когда в дверях возникает Чума вместе со своим новым, в кои-то веки довольно симпатичным воздыхателем, Гэвином Муни.
Красота сестры — неприятный факт из жизни Эйдин, может быть, даже самый неприятный, особенно потому, что они двойняшки Такое чувство, что их так или иначе сравнивают, явно или исподволь, каждый божий день, и, хотя никто никогда не произносил этого вслух, Эйдин уверена, что если она и умница, то уж точно не красавица. Как-то раз Чуму остановил в Стивенз-Грин охотник за моделями, сунул ей свою визитку, подмигнул и сказал, что она непременно должна сделать несколько фото крупным планом, что она — «готовый образ» (угу, олицетворение редкой стервозности), и что у него в городе студия, где можно организовать съемки. Чума приклеила визитку скотчем к зеркалу и захлебывалась восторгами, пока они не опротивели Эйдин до рвоты (что и привело к расправе с зеркалом). И парни Чуме каждый день названивают.
