Работа легкой не бывает - Цумура Кикуко
– Я не против. Здесь я самая новенькая, так что все по-честному. Можно считать, что это обряд посвящения.
– Это вы сейчас так говорите, а представляете, сколько вам придется заниматься сортировкой, если примутся заказывать доставку все наши сотрудники – более пятидесяти человек? Получится серьезная помеха для ваших постоянных обязанностей.
– Неужели здесь правда работают более пятидесяти человек?
Безусловно, в трехэтажном здании места хватило бы такому количеству сотрудников, но единственными, кого я здесь когда-либо видела, были господин Сомэя, госпожа Оидзуми и женщина из подвального магазина, потому в многочисленность местного персонала поверила не сразу.
– Угу. – Господин Сомэя кивнул, бросил взгляд на отчет, потом снова посмотрел на меня и негромко заключил: – Так что прошу меня простить, но офис и впредь останется зоной, где доставка под запретом.
Он откашлялся и снова занялся отчетом. Не сумев выдвинуть более убедительных возражений, я вышла из комнаты. В этом здании не было больших помещений с открытой планировкой, как в обычной компании. Наоборот, оно было поделено на множество комнатушек – вероятно, чтобы помочь сотрудникам сосредоточиться на своих задачах. Я слышала, что по мере продвижения по служебной лестнице нас переводят в комнаты размером побольше, но я работала только вторую неделю, еще находилась на испытательном сроке и потому сидела в одной комнате с госпожой Оидзуми.
По длинному пустому коридору, приуныв пуще прежнего под его слепящими лампами, я вернулась к себе в комнату. Нажала кнопку воспроизведения и увидела, как Ямаэ Ямамото, по-видимому, закончив работу, включил телевизор и начал смотреть записанную серию «Морской полиции». Женщина-спецагент была не из «Моссада», так что серия должна быть первой или второй. Я смотрела только те серии «Морской полиции», которые были уже после моссадовки, поэтому некоторое время щурилась, вглядываясь в экран Ямаэ Ямамото, и пыталась понять, что там происходит, но без звука разобрать, что к чему, было практически невозможно. Те, кто устанавливал в квартире Ямаэ Ямамото систему наблюдения, подключили и микрофоны, но оказалось, что они неисправны.
Пока я сидела, мрачно размышляя о том, что не могу заказать себе чай с доставкой, и вдобавок не знаю, какой сезон «Морской полиции» смотрит мой объект – первый или второй, Ямаэ Ямамото поставил запись на паузу и сорвался к входной двери, оставив меня наедине с моей печалью. В отличие от эпизода с печеньем, на этот раз он принес доставленный ему бумажный пакет на свой письменный стол, вынул из него квадратную коробочку и принялся заинтересованно изучать. Сбоку на коробочке виднелась крупная наклейка: «Мате». Я вдруг обнаружила, что непроизвольно оскалила зубы и нахмурилась, всем видом выражая предельную неприязнь. Из всех товаров мира он взял да и заказал единственный, который я хотела и не могла получить. Так и подмывало позвонить ему и завопить в трубку: «Отдай этот мате сейчас же!» Но откуда у меня возьмется его номер?
Ямаэ Ямамото вертел коробочку в руках, подробно вчитываясь в мелкий шрифт. Прямо передача из зоопарка: мартышка и мате! Как будто он вообще в первый раз видел его вживую. Прочитав все, что было написано на коробке со всех сторон, он поставил ее на видное место и стал любоваться с расстояния. «Слушай, от этого мате в коробке не прибавится, – попыталась вразумить его я. – И чашку чая так ты тоже не получишь».
Сопровождая натужными остротами каждое действие Ямаэ Ямамото, я вдруг вспомнила, что в этой коробке мате вполне может оказаться свежая партия контрабанды, увеличила изображение и впилась в него взглядом прищуренных глаз. Ямаэ Ямамото перенес коробку на письменный стол, подключился к вайфаю и открыл браузер. В поисковик, который выскакивал у него при загрузке, он вбил слова «чай мате». «Треклятой работой займись, парень». Но Ямаэ Ямамото проигнорировал меня, прокручивая список сайтов, имеющих отношение к мате, открывая один за другим, вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть их, помечая закладками некоторые страницы. Я не сомневалась, что к целям моего наблюдения они не имеют отношения, но на всякий случай увеличила изображение и увидела статью о том, что уругвайцы выпивают ежемесячно более двух килограммов мате. Ого, невольно восхитилась я. Выхлестать столько мате за месяц – это жуть как много.
Ямаэ Ямамото продолжал изучать мате чуть ли не целый час. «Вот потому-то работа у тебя и продвигается так медленно», – наставительно сказала я ему про себя, но тут же осеклась, вспомнив собственные привычки. Для меня обычным делом было, вернувшись домой с работы, убивать драгоценное свободное время, отпущенное мне, за бесконечным просмотром совершенно несущественных вещей в Интернете. Я придвинула к себе блок листочков и записала: «Запомни, каким глупым показался тебе объект, когда впустую тратил время, и сама так не делай».
Я оторвала листочек и сунула в карман.
Собственно говоря, если учесть, чем зарабатывал Ямаэ Ямамото на хлеб, не стоило рубить сплеча, утверждая, что час, проведенный за сбором сведений о мате, был потрачен совершенно впустую. Не знаю, насколько крупным он был писателем, но всякий раз, когда я увеличивала изображение у него на экране, оказывалось, что он пишет что-то новое. Вчера писал о своем любимом ресторане, сегодня – о колониализме. Слова, которые он искал в словаре, тоже были самыми разнообразными – от «коллокативный» до «сверхдостаток». Единственное, что я могла с уверенностью утверждать насчет Ямаэ Ямамото, – он даже не подозревает об оказавшемся у него совершенно запрещенном товаре. Судя по тому, как медленно он продвигался в работе, меланхоличному выражению, с которым изучал свои платежи в банке, и явному отсутствию прогресса с именами в «списке лиц, с которыми надо связаться», у него, безусловно, имелись свои причины для беспокойства, но я никогда не видела, чтобы хоть что-нибудь в его поведении указывало на озабоченность тем, что где-то в его квартире спрятана вожделенная контрабанда.
Как я уже говорила, Ямаэ Ямамото ложился в постель в шесть утра и просыпался в два часа дня. То есть он бодрствовал шестнадцать часов в сутки. Поскольку на работу он не ездил, время его бодрствования было приблизительно равно времени, которое он проводил дома, за исключением двухчасового периода с шести до восьми вечера, когда он обычно отсутствовал. Видимо, в это время он ходил гулять или за продуктами. Просмотр материалов с камер наблюдения, установленных по его привычному пути следования и в его излюбленном супермаркете, был работой госпожи Оидзуми, и она говорила мне, что у него не бывает ни подозрительных встреч, ни других подобных инцидентов. Он просто гулял и размышлял, что бы купить.
Вообще-то я слышала от госпожи Оидзуми, что провести в супермаркете целый час для него дело самое обычное. Она рассказывала, что как-то раз он тридцать минут простоял в отделе консервов, прикидывая, какую из банок кисло-сладких маринованных грибов купить. Он колебался между сравнительно небольшой банкой более дорогих грибов, выращенных в нашей местности, и более вместительной банкой грибов подешевле из Китая. И когда решил выбрать одну и положил ее в свою корзинку, сразу же после этого вернул ее на стеллаж. Он настолько мучился нерешительностью, говорила госпожа Оидзуми, что ее так и подмывало сходить и просто купить ему банку. Насколько я могла судить, лишних денег у госпожи Оидзуми не водилось, так что эти ее слова значили немало. Она работала здесь, чтобы было чем платить за дополнительные занятия дочери, а до того ее уволили с семи других работ на неполный день. Только здесь ей удалось продержаться сравнительно долго. Семь – это своего рода достижение, думала я, не сводя глаз с экранов, когда услышала за спиной голос госпожи Оидзуми:
– Пока, до завтра.
– А, пока… – Я обернулась в кресле и вместо того чтобы спросить, с каких еще работ ее выгнали, сказала: – Кстати, выяснилось, что нам не разрешают получать здесь нашу почту, а я и не знала.
