Леонид Габышев - Из зоны в зону
Втиснувшись в переполненный трамвай, проехал две остановки.
Нехорошее предчувствие сдавило сердце и, ступив на Бродвей [2], пошел в сторону дома. Знакомство с Кавказом и сшибание пятаков было явно не по душе, и он, все ускоряя шаг, под раскидистыми деревьями семенил по Бродвею. Ему так хотелось взглянуть на мать, и он побежал. Мелькали деревья и люди, и сзади раздавалось шлепанье подошв. Но что это: позади слышит шлепанье подошв уже не одной пары сандалий, будто идущие вслед рванули наперегонки. Припустил сильнее, но топот не отставал. Он слышит шлепанье подошв слева и справа от себя, по обе стороны широкого проспекта, будто кто по краям обходит, и он, глянув вправо, сквозь деревья увидел: его обгоняют несколько человек; глянул влево, заметил: его обходят поджарые молодые ребята. Ничего не понял, и чуть замедлив бег, обернулся: растянувшись во всю ширину Бродвея, бежали мужчины с красными повязками на рукавах. Теперь ясно: бегут за ним и обкладывают со всех сторон. Остановился. Кольцо сжималось. Первыми подбежали двое мужчин с красными повязками на рукавах, и тяжело дыша, взяли за руки выше локтей.
— Спокойно, — сказал один из них.
Подбежали остальные и взяли в кольцо.
— Обыщите, — сказал тот же мужчина.
Несколько молодых рук заскользило по одежде, но у него кроме ключа от комнаты и замусоленного рубля ничего не было.
— Это оставьте у него, — командовал все тот же, — пошли.
Колю держали за руки. Дружинники шли сзади, спереди, по бокам.
— За что меня?
— Там объяснят.
Его привели в ДНД. Молодой человек, сев за стол, проницательно посмотрел.
— Кошелек успел выбросить?
— Какой кошелек? — глядя в глаза, спросил Коля.
— Какой в трамвае у женщины вытащил.
— Я никакого кошелька не вытаскивал.
— Не вытаскивал, говоришь? Поехали!
«Воронок» остановился возле Красноармейского РОВД. Человек в штатском завел Колю в милицию и сказал дежурному:
— Обыщите и в камеру.
У него забрали ключ, надорванный рубль, очки и закрыли в камеру. Камер в Красноармейском РОВД всего две.
Смачно выругавшись, прочесал сокамерников злым взглядом. Их пять, лет от двадцати до тридцати, и все желторотые.
— Взяли, падлы, ни за что, а я восьмой день на свободе! Шьют кражу кошелька, а я не щипач.
Он зло говорил, шагая из угла в угол. В камере не было нар, и иногда останавливался у окна, забранного решеткой и с жалюзи, как в тюрьме. В раме не было стекол, но и это не помогало: в камере духотища.
Излив ярость, посмотрел на ребят. Они сидели вдоль стены на лавочке.
— Сколько отсидел? — спросил парень постарше.
— Пять.
— Неужели снова посадят?
— А хер их знает, — ответил он, и тут же: — курево есть?
— Нету, — ответили ему, — забрали.
Не курил больше года, но сейчас хотелось затянуться. Чтоб поплыла камера.
— На выход, — открыв дверь, сказал Коле дежурный.
Тот же в штатском повел Петрова на второй этаж.
За столом сидел мужчина лет сорока пяти. Посверлив глазами зло спросил.
— Фамилия?
Коля ответил.
— Имя, отчество?
Коля назвал.
— Когда освободился?
— Восьмой день.
— Откуда?
— Из Вологды.
— По какой статье и сколько отсидел?
— По сто сорок шестой. Пять.
— Тебя не от нас забирали?
— Нет.
— Где проживаешь?
— Улица Вторая Динамовская, дом, дом… я забыл номер дома и квартиру.
— Это как ты свой адрес забыл?
— Я из Сибири. Мать, пока сидел, сюда переехала. Я отправил ей несколько писем.
Мужчина записал данные матери и вышел. Вернувшись, сел и спросил:
— Куда дел кошелек?
— Я говорил: никакого кошелька не брал.
Мужчина изучающе смотрел на Петрова.
— И все-таки кошелек ты выбросил, когда убегал.
— Ничьего кошелька я не брал и ни от кого не убегал.
— Как! — мужчина вскинул голову. — Не убегал?!
— Да, ни от кого не убегал.
— А зачем несся по проспекту Столетова?
— Как вам понятнее объяснить. Я бежал потому, что мне хотелось быстрее домой. Что-то муторно на душе стало и рванул. Потом увидел: за мной бегут и остановился. Если б вытащил кошелек, разве б бежал по прямой? Что, я соревновался с ребятами? Я бы рванул с проспекта в квартал.
— Если найдут женщину, у которой вытащил кошелек, посмотрим, что тогда скажешь.
— Да скажу то же.
— Может, и денег у прохожих не просили?
Не думал, что в милиции это знают.
— Просили, но просил не я, вы же знаете.
— Какая разница? Бутылку б пили вместе.
— Я восьмой день на свободе, но водки грамма не выпил. А если б захотел — не сшибал бы пятаки, а купил бутылку. У меня с освобождения осталось около сорока рублей.
— Да на два дня твои сорок рублей. А там — воровать или грабить.
— Ни грабить, ни воровать не собираюсь.
— С Кавказом был раньше знаком?
— Сегодня познакомились.
— Рыбак рыбака видит издалека. Он три месяца как освободился, а работать не хочет. Три месяца по нему тюрьма плачет.
Закурив, встал — высокий ростом — и вышел. Вернулся с моложавым мужчиной.
— Пойдем со мной, — сказал моложавый.
Вошли в другой кабинет.
— Садись, — кивнул он, усаживаясь за стол.
На столе кулек с вишнями. Он ел вишню и записывал Колины данные.
— Паспорт думаешь получать?
— Думаю.
— А на работу когда? Или болтаться собираешься?
— Нет, как получу паспорт, сразу на работу.
— Хорошо, иди домой, а как устроишься, зайдешь к Николаю Петровичу Ермолаеву.
— Который со мной разговаривал?
— Да. Это начальник уголовного розыска.
— А как насчет сегодняшнего? Какую-то женщину хотели найти?
— На твое счастье потерпевшую найти не удалось. — Инспектор уголовного розыска встал, протянув Петрову кулек с вишнями.
2
Рядом с колиным общежитием стояло еще три. Вечерами на скамейках многолюдно. Подвыпившие мужики забивали козла, а бабы зубоскалили.
Вечером он собрался на улицу. Через распахнутое окно донесся звон стекла.
Вышел из подъезда. У дверей милицейский «Москвич». Мужики и бабы обсуждали происшествие: кто-то из окна общежития, а может, и с улицы, бросил в машину то ли бутылку, то ли стакан. Менты осмотрели «Москвич», плафон цел, а в темноте не разглядеть, сильно ли попортили облицовку. Менты с бабами обсуждали, из какого дома могли бросить. Выходило из двух. А в одном жил Коля. Худющая баба шепнула ментам: «Вон стоит бывший зек, а его окно на дорогу выходит».
— Поехали, — сказали менты.
