Леонид Габышев - Из зоны в зону
На другой день поехал в аэропорт. Железнодорожный билет у него пропал. На билеты, купленные администрацией колонии, кассир ставит штамп: билеты возврату не подлежат.
Коля в аэропорту Внуково! За свою жизнь не был ни на одном аэродроме и не видел вблизи даже маленького самолета.
В салоне его место возле окна. Душу, переполняет радость свободы и восторг первого полета. Скорей бы взлет!
ТУ-134 медленно выруливает и включаются турбины. Лайнер гудит и трясется, а у него сердце вырывается из груди: скоро самолет оторвется от земли, и он окажется в другом, неизведанном мире. Он, как ребенок, делает открытия: первое утро свободы, первый взлет…
Лайнер взмыл в воздух! Он смотрит в иллюминатор на удаляющуюся землю.
Самолет на предельной скорости, но ему кажется: они летят медленно.
Волгоград! Лицо обдало горячим воздухом.
На автобусе добирается до железнодорожного вокзала и садится в электропоезд.
Не проехав и половину пути, спрашивает соседа:
— До Шпалопропитки далеко?
Но вот и мост через Волго-Донской канал!
Сходит на своей станции и спешит к сестре, думая: если встретит знакомых, ему обрадуются и будут жать руку.
Навстречу соседка. И хотя он в очках, соседка его узнала. Поздоровались, а на ее лице нет восторга. Она говорит ободряющие слова, но видно — спешит. Разве можно в нашей стране удивить человека тюрьмой, тем более освобождением? Соседка за свою жизнь привыкла: кто-то освобождается, кто-то снова попадает в тюрьму. Она чуть ли не в галоп сорвалась с места и растворилась в жарком воздухе.
Соседка охладила кипевшую радостью душу. Медленно вошел в подъезд и нажал на кнопку звонка. Дверь открыла мать. Поздоровались. Мать, хоть и рада, но сильного восторга не проявляет — ждала со дня на день. Вот если б неожиданно!
Пришли с работы сестра с мужем, поздравляют, и сестра, улыбаясь, идет готовить ужин.
Мать работала в домоуправлении дворником и получила комнату в семейном общежитии. А сестре с мужем, когда соседи вселились в новую квартиру. ЖКО отдал освободившуюся комнату.
Рассказал: был в гостях у Ольги Сомовой.
— Пошли к Сомовым, — сказала после ужина мать.
У родственников шла гулянка. Двоюродный брат матери встал, и произнес тост в честь племянника.
Все выпили, за исключением Коли и матери.
— Ты что не пьешь?
— Первое время не буду.
Родственники обиделись.
Ночевать мать пошла в общежитие, а он остался у сестры. Хотелось первую ночь переночевать в знакомой квартире.
Утром ушел в общежитие. Мать жила с дочерью. Сестра училась в институте, у нее был жених, и она собиралась замуж.
В шестнадцатиметровке стоял новый диван, шифоньер, кровать, стол и журнальный полированный столик. Хотели купить холодильник, но его без знакомств достать невозможно.
Спать лег на диван, мать на кровать, а сестра постелила себе на полу.
Утром поехал в областную больницу, и ему подобрали стеклянный глаз-протез, а вечером пошел к каналу — погулять.
Около продовольственного магазина кучковались ханыги, и он скользнул по ним взглядом. Невдалеке стоял чернявый симпатичный парень в серых брюках и розовой рубашке с закатанными, по локоть рукавами. Посмотрев пристально, встретился взглядом. Чернявый улыбнулся, подошел и протянул пятерню в наколках.
— С какой зоны откинулся?
— Не отсюда.
— Сколько оттянул?
— Пять.
— По какой?
— Сто сорок шестой.
— Так что мы торчим? — зыркнув по прохожим, сказал чернявый. — Катим. Тебя как зовут?
— Коля.
— Меня Кавказ. Я три месяца как откинулся. А ты уже сколько?
— Восьмой день.
— Ха, так ты еще не погулял! Щас устроим сабантуй. За нашу свободу. В кармане что есть?
— Рубль.
— И у меня не больше. Но гульнуть надо. Я последний срок три оттянул, а всего восемь.
Кавказу меньше тридцати. Он говорил, поблескивая золотой коронкой.
— Так, здесь остановимся.
Они стали на углу дома.
— Надо насшибать рубля три. Купим пару противотанковых для начала. И на канал.
Коля засмотрелся на девушек, и Кавказ сказал:
— Хорэ глазеть. Мне как захочется, я партюху[1] двину, и в норме. Щас главное — вмазать.
Просить деньги не хотелось, но сказать Кавказу не решился.
Мимо проходил здоровый парень.
— Охо, привет! — окликнул Кавказ. — Вмазать хочешь?
— Хочу.
По парню видно: не шустрый и в зоне не бывал. Но для отмазки такой здоровяк и нужен.
— У нас деньги есть, но маловато. Щас насшибаем. У тебя-то пятаки есть?
— Рубля два.
— В норме. Стойте здесь, — бросил он и остановил прохожего.
— Эй, друган, дело есть. У нас двадцать копеек не хватает…
Парень взглянул на него, потом на Колю и здоровяка и полез в карман. Достав несколько монет, разжал руку. Мелочи около полтинника, и Кавказ, не дожидаясь, пока он отдаст двадцать копеек, сгреб монеты и сказав: «Благодарю», подошел к ребятам.
— Микола, ты сними очки, твой, шрам впечатляет.
Коля сунул очки в карман, а Кавказ оседлал троих ребят, забрав у каждого по двадцать копеек.
Он, не стесняясь, просил у прохожих мелочь. Кто возражал, разговаривал на жаргоне, давая понять, что он и те двое с зоны и терять нечего. «Лучше удружите двадцать копеек, и я поблагодарю».
Быстро насшибал более трех рублей. Шел шикарно одетый парень, и его тормознул. Пока базарили, подошли два друга и спросили:
— Что ему надо?
— Да мелочи. На бутылку не хватает.
Ребята высокого роста и спортивного сложения.
— Работать надо, побираешься тут, — злобно сказал один.
Затея принимала плохой оборот. Кавказ мог получить в морду. Коля сказал здоровяку: «Подвалим», и шагнул. Ребята продолжали переть на Кавказа, а тот, кривляясь, старался замазать оплошность.
— Да что вы, в натуре, не хватит у вас когда и если у меня будут, всегда добавлю или пузырь возьму, из-за чего шуметь? — говорил он, сверкая коронкой, и вся мимика его подтверждала: я извиняюсь перед вами и давайте завяжем.
Было не ясно, чем кончится, но Колю кто-то крепко взял сзади за локти и подтолкнул вперед. Он обернулся: Гена, жених сестры. Галя стояла рядом с друзьями.
— Ты срочно нужен, — сказал Гена, — пошли с нами на канал, — и взял его под руку, — погуляем. Что вы завариваете? Вас сходу заметут.
У «Книжного мира» остановился.
— Не хочу на канал. Поеду домой.
Вернулся на то же место, где оставил в трудной ситуации Кавказа. На углу дома никого не было.
Втиснувшись в переполненный трамвай, проехал две остановки.
Нехорошее предчувствие сдавило сердце и, ступив на Бродвей [2], пошел в сторону дома. Знакомство с Кавказом и сшибание пятаков было явно не по душе, и он, все ускоряя шаг, под раскидистыми деревьями семенил по Бродвею. Ему так хотелось взглянуть на мать, и он побежал. Мелькали деревья и люди, и сзади раздавалось шлепанье подошв. Но что это: позади слышит шлепанье подошв уже не одной пары сандалий, будто идущие вслед рванули наперегонки. Припустил сильнее, но топот не отставал. Он слышит шлепанье подошв слева и справа от себя, по обе стороны широкого проспекта, будто кто по краям обходит, и он, глянув вправо, сквозь деревья увидел: его обгоняют несколько человек; глянул влево, заметил: его обходят поджарые молодые ребята. Ничего не понял, и чуть замедлив бег, обернулся: растянувшись во всю ширину Бродвея, бежали мужчины с красными повязками на рукавах. Теперь ясно: бегут за ним и обкладывают со всех сторон. Остановился. Кольцо сжималось. Первыми подбежали двое мужчин с красными повязками на рукавах, и тяжело дыша, взяли за руки выше локтей.
