Марина Золотаревская - Доктор Бартек и его учительница
Пошатнулся атаман, грохнулся оземь и прохрипел:
— Дохтура мне! Самого лучшего!
Помчались двое разбойников в город и вернулись с доктором Бартеком. Не силой приволокли его — своею волей поехал с ними доктор, когда услышал, что случилось.
Как увидел его атаман — просипел:
— Спаси!
Посмотрел доктор куда-то в сторону, будто переглянулся с кем, вздохнул и промолвил:
— Постараюсь.
Потом обернулся к разбойникам:
— Водка есть?
— Есть, а как же! — отвечал один, вынимая фляжку. — Только, может, сначала полечишь, а потом хлебнёшь?
Тут Бартек как заорёт на него:
— Я что, выпить у тебя просил, дурья башка?! Руки, руки я должен протереть водкой! Грязными руками в рану не лезут, олух!
Дней десять спустя стараниями Бартека сделался атаман здоровее прежнего.
— Больше я тебе не нужен, — сказал доктор и стал собираться.
Протянул ему атаман набитый кошель:
— Держи! Знай мою щедрость!
Покачал Бартек головой:
— Нет, не надо мне твоих денег. Они добыты разбоем, на них кровь безвинных!
Ахнула вся шайка, кое-кто за оружие схватился. Ахнул и сам атаман:
— Как же так, дохтур? Ведь рана моя тоже добыта разбоем, а ты мне жизнь спас.
Бартек пожал плечами:
— Это другое дело: я врач. Прощайте, господа разбойники!
Сумку свою докторскую на плечо вскинул, повернулся и пошёл прочь, а в спину ему нацелились десять ружей.
— Не сметь! — гаркнул вдруг атаман. — Кто дохтура тронет, башку прострелю!
Рассказывают, будто с той поры стала его мучить совесть, и скоро он шайку свою разогнал, сокровища награбленные отдал монастырю и сам в монахи пошёл. Жаль только, что всё это неправда. Вовсе он не раскаялся — разбойничал и дальше. В конце концов, лопнуло у людей терпение: устроили облаву, поймали и его самого, и всю шайку да всех и повесили.
А доктор тоже продолжал своё: лечил людей. Он уже считался едва ли не чудотворцем. Приходилось ему слышать, как родные говорят больному и друг другу: «Бартек на порог — беда за порог!»
Его не радовали такие речи. Покамест ему и впрямь удавалось отводить беду от своих пациентов; однако за все эти годы Смерть ни разу не показывалась у их изголовья. Но он понимал: рано или поздно это случится, и тогда напрасно человек будет ждать от него спасения; бесполезными окажутся все познания доктора Бартека и бессильным — его сострадание.
Один раз возвращался он верхом от больного; путь был неблизкий. Бартек уже подъезжал к своему дому, и конюх вышел принять лошадь, как вдруг выскочила из-за угла маленькая фигурка и метнулась навстречу доктору. Каким-то чудом он успел натянуть поводья. Глянул и видит: мальчик лет десяти, судя по одежде — деревенский. Спрыгнул Бартек с седла — и к нему:
— Ты что, парень?! Я ведь тебя чуть не сшиб!
Тот не отвечал, только затрясся от плача. Наклонился доктор, обнял его за плечи:
— Ты за мной? Заболел кто-то?
— Отец… помирает, — всхлипнул мальчик. — Велели мне — за попом беги. А я — к тебе…
— Что с отцом-то?!
— Деревом его придавило… Дровосек он. Крикнул Бартек конюху:
— Седлай свежую лошадь! Скорей, пожалуйста!
Пять минут спустя он снова был в седле, мальца перед собой посадил:
— Показывай дорогу!
И уже по пути спросил:
— Матушка твоя, наверно, с больным осталась?
— Нет у нас матушки… Померла зимой.
Бартек только крепче прижал ребёнка к себе. Лошадь будто чуяла, что надо спешить, — без понукания мчалась во весь опор. Доехали они быстро. Доктор первым вбежал в дом, да так и замер на месте.
В бедной комнате он увидел четверых.
У очага играли чурочками двое малышей. На единственной кровати лежал больной. А в головах у него стояла Смерть.
Старший сынишка бросился к отцу:
— Батюшка, батюшка! Доктор Бартек приехал! Бартек подошёл следом. Несчастный дровосек был ещё в памяти.
— Доктор, — проговорил он еле слышно, — птенцов моих пожалей… пропадут они…
Глаза его закатились.
— Вот что, парень, — обратился Бартек к старшему мальчику. — Бери-ка братишек, и ступайте все на улицу поиграть.
Мальчик повиновался, только, уходя, так умоляюще глянул на доктора, что у того душа перевернулась.
— Ты правильно поступил, — заметила Смерть, когда дети ушли.
Она не двинулась с места, даже не шевельнулась, но больной стал задыхаться, и на его губах выступила кровавая пена. Бартек опустился на колени и хотел его приподнять.
— Оставь, — послышался голос Смерти. — Сам видишь, пришёл его час.
— У него трое детей, учительница!
— Что ж, о них ты сможешь позаботиться. Отдашь их в хороший приют, где их не станут обижать и выучат какому-нибудь ремеслу, и совесть твоя будет чиста.
— Самый лучший приют не заменит им отца.
— Бартек, ты помнишь мой последний урок? Доктор поднялся.
— Помню, учительница.
И, ухватившись обеими руками за кровать, развернул её — так, что Смерть оказалась у больного в ногах.
Смерть вздрогнула и отшатнулась.
— Ах, вот ты как! — воскликнула она.
Бартек опустил голову. Тут его взгляд упал на больного, и он не поверил своим глазам. Страшной пены как не бывало, лицо из воскового сделалось просто бледным, а потом даже немного порозовело; человек, только что хрипевший в агонии, сейчас дышал ровно, как спящий. Похоже, он и вправду спал.
— Он будет жить, — проронила Смерть, точно услышав мысли доктора. — На нём остались только ушибы, но они неопасны. Обычно я исцеляю людей иначе.
Бартек глубоко вздохнул.
— Я понял, учительница. Об одном прошу: сделай так, чтобы дети не испугались.
Смерть кивнула:
— Позови их в дом. Я подожду тебя снаружи.
И она медленно прошла через двери, не отворив их.
Выгреб доктор из карманов все деньги, какие были у него при себе, положил на стол; подумав немного, снял свой шерстяной плащ — больше не понадобится! — и укрыл им спящего. Потом выглянул наружу и поманил детей.
— Тише, — торопливо шепнул он старшему, — спит ваш родитель. Он поправится; пусть только полежит денёк-другой. Да скажи ему, чтобы не вздумал топором махать, пока в полную силу не войдёт, и чтобы впредь стерёгся падающих деревьев! А этого, — показал он на деньги, — вам хватит прокормиться, пока отец не окрепнет.
Схватил мальчик руку доктора, тянет к губам; и на этот раз не отнял Бартек руки. Поцеловал он ребёнка в макушку, быстро вышел и поплотнее прикрыл за собой дверь. Его лошадь, непривязанная, бродила у дома. Доктор подошёл было к ней — погладить на прощанье, но она вдруг шарахнулась, заржала дико и умчалась прочь. Рядом с собой Бартек увидел Смерть.
Он повернулся, глянул ей в лицо:
— Я готов, учительница.
Но Смерть медлила.
— Бартек, почему ты ослушался? — спросила она.
— Из жалости, — ответил он честно.
— Из жалости, — повторила Смерть. — Когда-то ты и меня пожалел.
Она умолкла. Прошла минута, другая…
— Ладно! — сказала Смерть. — На первый раз прощаю! Но если ослушаешься снова — прощения не жди!
И она исчезла.
Долго Бартек не мог дозваться своей перепуганной лошадки; когда же дозвался, не сразу сумел взобраться в седло. Домой он ехал шагом, а во время ужина заснул прямо за столом — отродясь с ним этого не бывало. Но назавтра он был таким, как всегда.
Минуло несколько лет. О чудесном докторе прознали в других городах; нередко к нему приезжали из самой столицы. Случалось Бартеку лечить даже вельмож, и многие из них хотели бы оставить его при себе. Одни сулили ему золотые горы, другие обещали, что он получит дворянское звание, если пойдёт к ним в домашние врачи. Но доктор Бартек неизменно отвечал:
— Я бы и к королю в лейб-медики не пошёл. Понадоблюсь тебе опять — позови; приеду, как только смогу.
Мать Бартека постарела, но всё ещё сама вела хозяйство. Каждый свободный час — правда, свободные часы выпадали ему редко — доктор старался проводить с ней. Мать, взяв своё вязанье, усаживалась в глубокое кресло с выдвижной подставкой для ног, купленное для неё сыном на ярмарке; Бартек, обхватив высокие худые колени, устраивался рядом на скамеечке, как в детстве, и рассказывал ей о том о сём.
Обычно она встречала сына в дверях, когда он возвращался от пациента, и всякий раз пыталась — но он не позволял — взять у него тяжёлую докторскую сумку, а потом тащила его к столу:
— Того гляди, опять за тобой придут, поесть не успеешь!
В тот день вызывали его к роженице. Это была жена мельника, годами сама почти дитя. Намучилась она изрядно, но всё обошлось благополучно: на свет появилась здоровенькая девочка, и мельник — хмурый, неласковый с виду человек, много старше жены, — вытирая глаза рукавом, сказал родильнице:
— Я дочку и хотел; спасибо, хозяйка, уважила! Доктор шёл домой, и на душе у него было легко; мысленно он уже рассказывал обо всём матери. Но она не вышла встретить сына. Может быть, отправилась в церковь или на рынок? Да нет же, вот висит её накидка.
