Аллен Курцвейл - Часы зла
Познакомились мы, когда я учился на первом курсе библиотечного колледжа. Я пытался разобраться в таксономических несоответствиях англо-американской каталожной системы, изучал опыт Мелвила Дьюи и Сэмюэла Джонсона и как раз в это время начал коллекционировать бланки требований. Параллельно работал техническим сотрудником библиотеки, где в один прекрасный день, толкая перед собой тележку с книгами, переехал колесом ногу моей будущей жены. И разумеется, рассыпался в извинениях, а чтобы загладить вину, предложил помочь ей сориентироваться.
Ник представилась. Говорила она по-английски с сильным акцентом, но тем не менее сумела объяснить, что хочет научиться делать boules de neige,[5] эдакие китчевые снежные шарики, которые почему-то нравятся многим людям. Компания по производству лыжного инвентаря сделала заказ на разработку новой серии рождественских сувениров, и Ник хотелось придать своим бумажным конструкциям оригинальный шарообразный вид, да еще с пузырьками и маленьким лыжником внутри. Проблема заключалась лишь в том, что ей никак не удавалось подобрать жидкость для суспензии. Она перепробовала все — воду из-под крана, спирт, разного рода отбеливатели. Но желаемого эффекта не получалось — крохотные лыжные шапочки и перчатки упрямо всплывали на поверхность.
Необычность запроса, а также серьезность, с которой Ник поведала о своей проблеме, произвели на меня не меньшее впечатление, чем ее красота. И вот не прошло и часа, как мы отыскали требуемую формулу — это оказалась незамысловатая смесь глицерина с антифризом — и записали пропорции.
Ник принялась благодарить меня в самых цветистых выражениях, не преминула отметить также, что ни одна французская библиотека не способна предоставить услуг на должном уровне. И завершила эти формальные изъявления благодарности многозначительным подмигиванием.
Два дня спустя мы встретились снова — на сей раз в отделе периодики. Ник склонилась над подборкой журналов под названием «Стереоскопия».
— Как нога? — осведомился я.
Она смотрела на меня через очки в бумажной оправе, один глаз затенен красной линзой, другой — зеленой.
— Нога? Он хорошо. Хочешь смотреть? — И она кокетливо выставила ногу и пошевелила носком балетной туфельки на шелковых лентах.
— Мне следовало быть осторожнее.
— Au contraire,[6] — возразила она, глядя на меня поверх своих смешных очков. — Тогда бы мы не познакомиться.
На следующий день Ник снова появилась в библиотеке и презентовала мне конверт. В нем лежала «снежная» открытка-шарик с миниатюрными книжками внутри. Я потряс шариком, книжки вспорхнули и закружились точно снежинки.
— Это мне?
— Evidemment.[7]
— Прелесть! Прямо не знаю, как вас благо… Подождите секундочку, я сейчас!
Я нырнул в ближайший проход между стеллажами и стал искать книгу, которая могла бы сразить ее наповал. Сначала нацелился на редкий фолиант формата «элефант» с нарисованными от руки планетами, которые вращались по орбитам на тоненьких золотых кренгельсах. Но пришлось отказаться от этой идеи, поскольку редкое издание предназначалось для отправки в хранилище, о чем свидетельствовал прицепленный к книге ярлычок. Еще несколько минут напряженных поисков, и я наткнулся на куда более впечатляющий образчик — факсимильное издание Меггендорфера «Цирк».
— Extraordinaire![8] — воскликнула Ник, когда на стол перед ней легла книга.
Мой выбор оказался верным, задел самые сокровенные струны в ее душе, ибо не было на свете ничего милее сердцу Ник, чем карусель жизни, состоящая из бесконечных интермедий. Ну и, разумеется, я тоже немедленно стал мил ее сердцу, поскольку именно я нашел эту книгу. Весь остаток дня Ник изучала раскладные картинки, перерисовывала с них скачущих жеребцов, изогнувшихся в самых невероятных позах акробатов и клоунов в пышных воротниках а-ля ван Дейк. Ко времени закрытия мы с Ник буквально утонули в потоке замечательных и редких иллюстрированных изданий. Надо сказать, что рисунки самой Ник ничуть не уступали всем этим великолепным иллюстрациям.
Я показал работы Ник другу, Джорджу Спиайту, куратору библиотечного Центра материальной культуры.
— И это сделал для тебя какой-то читатель? — В голосе его я уловил зависть. Он еще раз встряхнул шарик и стал наблюдать за тем, как медленно оседают вспорхнувшие крохотные книжечки.
— Да, вон та блондинка в гаремных шароварах.
Он долго разглядывал Ник, а затем сказал:
— И ты, разумеется, хочешь добавить этот редкостный экземпляр к своей коллекции?
— Считаешь, такая девушка позволит себя добавить?
— Брось ты эту затею, Шорт. Помнишь, что было в прошлом году? Ну, тот аукцион, организованный для «Книжного фонда»… Кто затеял борьбу ставок с девицами из отдела редких изданий? В результате каждая приобретенная тобой книга обошлась нам в три раза дороже. Уж поверь мне, такая женщина с первого взгляда отличит редкое издание от типового.
Но я вовсе не нуждался в одобрении Спиайта, чтобы начать встречаться с Ник. Прошло несколько дней, и мы уже бойко обменивались бланками требований, а также планами на будущее и личными амбициями.
— Страшно хотелось бы кое-что соорудить изо всех этих бланков, — признался я как-то раз во время одной из наших ранних энциклопедических бесед.
Ник спросила, что я имею в виду под словом «соорудить». Не носит ли оно инженерного или конструкторского подтекста?
— Как-то не задумывался в этом плане, но почему бы нет?
— Parfite.[9] Тогда сделай то, что замыслил, а я все это оформлю. Красиво подошью.
Наш первый совместный проект оказался самым успешным. Мы собрали все имеющиеся у нас бланки требований и переложили их листами чистой белой бумаги. Затем я сопроводил каждое из требований аннотацией, дословной записью беседы с заказчиком, а также комментарием по поводу самого произведения. Со своей стороны, Ник соорудила обложку из плотного гофрированного картона и скрепила все листки с помощью проволочки.
Наш регистрационный журнал вызвал у начальства самую положительную реакцию.
— Это значительно расширяет материальные возможности печатного слова! — кудахтал Спиайт. — Удивляюсь, как это ты до сих пор не догадался пожертвовать свое изобретение моему Центру?
— Сделаю, как только Ник полностью закончит оформление обложки.
— И какое дадите название?
— «Бланки любви».
Первое, что сделала Ник, переехав ко мне, — переделала цветовую гамму квартиры. Теперь вся она так и взрывалась цветом: на подоконниках тюльпаны в пустых молочных бутылках, лампы задрапированы тканью самых экзотических расцветок, повсюду расставлены блюда с тропическими фруктами. (Как-то застав мышь за неблаговидным занятием, то есть грызущую манго, Ник поместила этот натюрморт в холодильник.)
Вначале я был просто очарован этими новшествами. Редкие моменты несогласия всегда заканчивались взрывами смеха, или же любовными утехами, или просто добродушным обменом шутками. После одной из таких стычек я подарил Ник копию весьма редкого издания — «Метание ножа как современный спорт». Она отблагодарила меня, создав фривольный журнальчик, основой для которого послужили требники бенедиктинцев, коими мы не раз восхищались, просматривая рукописные издания.
Мне следовало бы догадаться, что́ у нее на уме, особенно когда она задала вполне невинный вопрос: почему это средневековые духовники пристегивали к сутанам или держали за поясом молитвенники? «Чтобы гарантировать себе духовную близость к Богу», — ответил я тогда.
Использовав кожу от найденных на помойке старых армейских ботинок и бумагу ручной работы в очаровательный мелкий пупырышек, Ник соорудила потрясающую копию такой книжечки, но состоящую из чистых листков для записей. Я мог прикреплять ее к одежде, как делали монахи около пятисот лет тому назад. Довольно долго я не решался туда что-либо записывать — смущала поразительная красота и искусность поделки. Но, увидев это, Ник ненавязчиво и мягко настояла, чтобы я использовал ее подарок по предназначению.
На следующий день я отправился на работу с этой книжечкой. Она держалась на крючочке, искусно пропущенном в петлю для пуговицы на лацкане пиджака. По дороге мне пришлось перепрыгивать через груды раздавленных ампул, использованных шприцев и презервативов — мрачные свидетельства того, какие услуги предоставлялись по ночам проживающим в нашем доме людям. Эта картина преследовала меня на протяжении всего дня. И вот тем же вечером я внес в мою книжечку первые стоящие записи. А к концу недели удалось составить каталог обитателей нашего подъезда, который я обозначил буквой «П».
После этого дело пошло споро: я составлял списки наиболее заметных читателей (куда под литерой «Джей» вошел и Джессон), сумел создать каталог наиболее распространенных библиотечных звуков, полный список бумажных творений Ник, записывал также и наблюдения о новых поступлениях. И вскоре страшно привязался к этой своей книжице, и она стала для меня куда более необходимым предметом туалета, чем шнурок ботинка.
