Рене-Виктор Пий - Обличитель
В конечном счете всеобщая ненависть сосредоточивается на генеральном директоре французского филиала «Россериз и Митчелл» Анри Сен-Раме — возмутителе спокойствия, добровольном агенте сатаны, превратившем, по его словам, розыгрыш некоего студента в эксперимент по испытанию нервов предприятия.
«Бунт» Сен-Раме — характерный признак ситуации, когда «верхи не могут» жить по-старому. Генерального директора выделяет среди его сослуживцев гораздо более широкий кругозор — то, что называется общей культурой. Он видит то, чего не видят другие, а именно что в масштабе человеческой истории философия, которую исповедуют его коллеги, поражает своим редкостным убожеством и бесперспективностью. Сен-Раме убежден, что «эра технократии подходит к концу», но не в том смысле, что технократы утрачивают свои позиции в структуре экономики, а в том, что культурный контекст будет иметь значительно большее значение, чем сейчас. Как он полагает, будут восстановлены в своих правах «чувство и слово» — и не любое слово, а «красное». Сейчас технократы стремятся упразднить эти понятия оттого, что «красноречие и чувства не поддаются подсчетам и тормозят экспорт».
Кстати говоря, красноречия в романе Р.-В. Пия более чем достаточно, и оно направлено как раз не против, а в защиту технократии. До поры до времени и генеральный директор, и директор по проблемам человеческих взаимоотношений произносят длинные цветистые речи, восхваляющие фирму «Россериз и Митчелл» и науку современного менеджмента. Но это уже авторская ирония. Менеджеров американских и транснациональных корпораций отличает сугубо деловой язык, говорить красно они не любят и не умеют. Красноречие руководителей «Россериз и Митчелл» — как бы дань вековым традициям Франции, страны, где всегда придавали особое значение искусству речи. Только здесь традиционное галльское красноречие выхолощено и превращено в праздное пустословие; пожалуй, автор даже несколько переходит границы, заставляя своих персонажей предаваться ироническому витийству, — слишком много в романе длинных и многословных разглагольствований.
Чтобы наполнить слово содержанием, чувством, надо призвать на помощь воображение, считает Сен-Раме. Силу воображения он противопоставляет логике, отождествляемой с прикладной логикой современного утилитаризма. Как говорит директор по проблемам человеческих взаимоотношений, во многом единомышленник генерального директора, воображать — значит «отказаться от строгой логики и привыкнуть вглядываться в немыслимое, непостижимое…». Эта апелляция к воображению имеет свою ахиллесову пяту: технократические порядки представляются неоспоримыми с точки зрения строгой логики.
Но Сен-Раме и не намерен ставить их под сомнение. Напротив, — он хотел бы их спасти, чтобы они не выглядели столь одиозными, столь бесчеловечными и античеловечными. Он сам говорит, что все его действия «имеют лишь одну цель: вскрыть наши болезни, прежде чем революционные потрясения пришлют своих врачей на наше место». Коллеги Сен-Раме, однако, не желают вскрывать болезни, опасаясь дискредитировать «ценности», воплощаемые «Россериз и Митчелл» и подобными ей транснациональными гигантами. «Вы говорите как коммунист, Сен-Раме, замолчите!» — обрывает своего подчиненного президент компании Макгэнтер. Никаких уступок! А если сатана будет упорствовать в своих кознях — изловить сатану, схватить за длинный облезлый хвост!
Нет, кошмарный сон, приснившийся директору по проблемам человеческих взаимоотношений в период коматозного состояния, не может быть вещим. Никакие призраки, никакие мистические трещины не смогут нарушить привычного распорядка в зданиях из стекла и стали, подобных зданию «Россериз и Митчелл», ни тем более заставить их рухнуть. Никакой реальной опасности для транснациональных или иных корпораций с этой стороны нет. Но и позабыть сон, отмахнуться от него тоже не удастся. Потому что кошмарные сны и видения, схожие с теми, о которых рассказано в романе Пия, будут повторяться снова и снова — до тех пор, пока существует капиталистическое общество, не только лишающее большинство людей возможностей сколько-нибудь полноценного существования, но и уродующее жизнь тех, кто «наверху», наполняя ее бессмыслицей, каковая, по выражению Салтыкова-Щедрина, «заменяет своим суматошеством реальную и плодотворную жизнь», загоняя жизненную сущность «в такие глубины, из которых ей нелегко будет вынырнуть даже в минуту воссияния».
Ю. КаграмановОбличитель
(Роман)
I
Я решил рассказать историю крушения и гибели французского филиала транснациональной компании «Россериз и Митчелл», здание которого из стекла и стали еще недавно возвышалось в Париже на углу авеню Республики и улицы Оберкампф, неподалеку от Восточного кладбища.
Во времена грозных потрясений и последовавшей за ними истерии сам я занимал ответственный пост в этом предприятии, будучи заместителем директора по проблемам человеческих взаимоотношений. И хотя по роду своей деятельности я оставался в течение двух лет в стороне от решения главных финансовых, коммерческих и технических вопросов, за несколько дней до появления первой трещины — по знаменательному совпадению обстоятельств — значение моего поста как будто даже возросло.
Сен-Раме, генеральный директор филиала «Россериз и Митчелл-Франс», родом из Пулиньи, что в департаменте Эндр, бывший питомец Школы общественных наук, удостоенный диплома парижского Института политических наук, Master of science and technology[3] Массачусетского института, стажер первой категории Фонда Болла, лауреат Школы администраторов при Гарварде, кавалер французского ордена «За заслуги», — Сен-Раме уже рассматривал вопрос о моем назначении не заместителем, а директором по проблемам человеческих взаимоотношений.
— Дорогой друг, — сказал он мне, — вы увидите, отношения между людьми будут приобретать все большее значение: нервы сотрудников больших компаний слишком перенапряжены.
В самом деле, скоро я и сам в этом убедился и едва не лишился рассудка. Сейчас, в тиши моей маленькой светлой комнаты, обласканный теми, кто обо мне заботится и окружает вниманием, я чувствую себя лучше и мало-помалу преодолеваю свой тяжелый сон.
Я решил рассказать историю крушения и гибели «Россериз и Митчелл» по следующим соображениям: прежде всего я пришел к убеждению, что эксперты выдвинули ложную версию. Конечно, под авеню Республики существовало множество галерей, глубоких подземелий, огромных и сырых ходов. Мне самому был известен такой сырой подземный коридор — он вел из подвалов здания прямо к кладбищенским склепам. Но это ни для кого не было тайной. Во всяком случае, американские и французские специалисты, прежде чем начать строительство, тщательно обследовали грунт. Словом, гипотеза об оседании почвы совершенно неубедительна. В те времена тысячи зданий возводились в Париже и других городах на земельных участках куда более «ненадежных», чем улица Оберкампф. Как можно поверить, чтобы самая мощная в мире компания, построившая множество домов и заводов почти по всей территории нашей планеты, могла допустить такой просчет во Франции, в Париже, строя здание на углу авеню Республики и улицы Оберкампф? Нет, не здесь надо искать истинную причину катастрофы. Умы были взбудоражены еще до того, как треснул фундамент. И тот, кто, подобно мне, занимал ответственный пост в этой фирме, не может согласиться, что волну истерии и разрушение здания следует рассматривать как два самостоятельных явления. Лично я убежден, что первое повлекло за собой второе и что все было продумано заранее. И поэтому мой долг — написать историю этих жестоко наказанных и погибших людей, чтобы миллионы других не поддались тлетворному влиянию коррупции и мещанства.
Итак, я изложил первое соображение, побудившее меня рассказать этот чудовищный эпизод из истории жизни и смерти гигантских предприятий того времени. Но вскоре у меня возникло и второе соображение: близится пора судебных процессов. Американские и французские суды готовятся установить причины, оценить ущерб, определить размеры убытков. Опубликование моего труда поможет судам вскрыть истину. Это вовсе не означает, что я был очевидцем всех событий. Не все я видел и не все слышал. Мне приходится мысленно восстанавливать целые сцены и множество мелких эпизодов. Например, никто на самом деле не знает, что стало с обличителем после того, как сотрудники предприятия принудили его предстать перед судом, а затем пытались заставить отречься от своих показаний. Зато самый факт существования обличений, их содержание, установление личности их автора, его драматические выступления, низость и разложение, которые разрушили компанию изнутри, — все это правда. Я был вовлечен в эти невероятные события, и они до сих пор терзают мой воспаленный мозг.
