Эмма Донохью - Комната
— Давай посмотрим еще одну, ведь сегодня мой день рождения. Ну пожалуйста!
Ма открывает рот, а потом закрывает. Она говорит:
— Хорошо, давай посмотрим. — Она выключает звук во время рекламы, потому что реклама съедает мозги гораздо быстрее, чем все другие передачи, а если звука нет, то она не попадает в уши.
По телевизору показывают игрушки, отличный грузовик, трамплин и биониклы. Два мальчика воюют, держа в руках трансформеры, но я вижу, что это дружеская схватка, а не драка плохих мальчишек.
После этого начинается новая передача, это «Губка Боб — Квадратные штаны». Я подбегаю, чтобы потрогать его и еще Патрика, морскую звезду, но не головоногого моллюска — от него меня бросает в дрожь. Это страшная история об огромном карандаше, и я смотрю ее сквозь мамины пальцы, которые в два раза длиннее моих.
Ма никого не боится, за исключением разве что Старого Ника. Большей частью она называет его просто «он». Я даже не знал его имени, пока не увидел мультфильм о старике, который приходит ночью и которого зовут Старый Ник. Я называю так реального человека, потому что он тоже приходит ночью, но он совсем не похож на парня в телевизоре — у того есть борода. Однажды я спросил у Ма, действительно ли Ник старый, и она ответила, что он почти в два раза старше ее, а это очень много.
Как только передача заканчивается, Ма встает и выключает телевизор.
Моя моча желтая от витаминов. Я сажусь покакать и говорю какашкам:
— До свидания, плывите в море. — Смыв их, я смотрю, как со звуком бабл-гёгл-вёбл бачок заполняется водой. Потом я тру свои руки до тех пор, пока мне не начинает казаться, что с них вот-вот слезет кожа. Так я узнаю, что хорошо вымыл руки. — Под столом — паутина, — говорю я, хотя совсем не собирался этого делать. — Там паук, он настоящий. Я видел его два раза.
Ма улыбается, но не по-настоящему.
— Пожалуйста, не смахивай ее веником. Потому что паука на ней нет, но он может вернуться.
Ма становится на колени и смотрит под стол. Я не вижу ее лица, пока она не закладывает волосы за уши.
— Знаешь что? Я оставлю паутину до уборки, хорошо?
Уборка бывает по вторникам, значит, еще три дня до нее.
— Хорошо.
— Знаешь что? — Она встает. — Давай-ка отметим твой рост, ведь тебе уже пять.
Я подпрыгиваю от радости.
Обычно Ма не разрешает мне рисовать на стенах или мебели. Когда мне было два, я нацарапал что-то на ножке кровати, около шкафа, и теперь, когда мы делаем уборку, она всякий раз стучит по этой ножке и говорит:
— Посмотри, эта надпись останется здесь навсегда.
Но отметки моего роста — это совсем другое дело. Это крошечные цифры на косяке двери: черная четверка и черная тройка под ней, а двойка имеет цвет пасты из старой ручки, которая уже давно закончилась. В самом низу — красная цифра «один».
— Стань прямо, — говорит Ма. Она кладет ручку мне на голову.
Когда я делаю шаг от стены, то чуть выше цифры «четыре» вижу черную цифру «пять». Я люблю эту цифру больше всех остальных; у меня пять пальцев на руках и столько же на ногах. То же самое и у Ма, мы ведь с ней точные копии друг друга. Зато я терпеть не могу цифру «девять».
— Ну и какой же я длины?
— Не длины, а роста. Ну, я точно не знаю, — отвечает Ма. — Может быть, как-нибудь попросим Старого Ника принести нам сантиметр, в качестве воскресного подарка?
А я-то думал, что сантиметры бывают только в телевизоре.
— Нет, лучше попросим шоколаду. — Я кладу палец на цифру «четыре» и стою, уткнувшись в нее лицом. Палец лежит на моих волосах. — Я очень мало вырос за этот год.
— Это нормально.
— Что такое нормально?
— Ну. — Ма жует губу. — Это означает, что все в порядке. Никаких проблем.
— Зато посмотри, какие у меня мышцы.
Я прыгаю по кровати, представляя себя Джеком — Великаном в семимильных сапогах.
— Большие, — говорит Ма.
— Гигантские.
— Массивные.
— Здоровенные.
— Огромные, — говорит Ма.
— Огромассные.
Это слово-бутерброд. Оно образуется, когда мы складываем два слова вместе.
— Хорошо сказано.
— Знаешь что? — говорю я ей. — Когда мне будет десять, я буду уже выросшим.
— Да?
— Я буду становиться все больше, и больше, и больше, пока не превращусь в человека.
— Но ты уже и так человек, — возражает Ма. — Мы с тобой оба люди.
Я думаю, что это слово к нам не подходит. Люди в телевизоре сделаны из цвета.
— Ты имел в виду женщину с буквы ж?
— Да, — говорю я, — женщину с мальчиком в яйце в своем животике, и он тоже будет настоящим. Или я вырасту великаном, только добрым, вот такого роста. — И я подпрыгиваю, чтобы дотронуться до того места, где наклонная крыша соединяется со стеной, у которой стоит кровать.
— Звучит отлично, — говорит Ма.
Ее лицо становится скучным, а это означает, что я сказал что-то не то, только я не знаю что.
— Я вылечу через окно в крыше в открытый космос и буду боинг-боинг между планетами, — говорю я. — Я навещу Дору и Губку Боба и всех моих друзей и еще заведу пса по кличке Счастливчик.
Ма улыбается, укладывая ручку на полку.
Я спрашиваю ее:
— А сколько тебе исполнится в твой день рождения?
— Двадцать семь.
— Ух ты!
Но я не думаю, чтобы мой возглас приободрил ее.
Пока в ванну наливается вода, Ма достает со шкафа лабиринт и замок. Мы начали строить лабиринт, когда мне было два года. Он состоит из картонных трубок из-под туалетной бумаги, скрепленных внутри клейкой лентой, которые образуют туннели, изгибающиеся в разные стороны. Мячик очень любит прятаться в лабиринте, и мне приходится звать его оттуда — трясти и поворачивать изгибы в разные стороны и вверх ногами, пока он, наконец, не выкатится назад. Фу! Потом я бросаю внутрь лабиринта разные вещи, вроде ореха, или обломка голубого мелка, или коротких кусочков сухих спагетти. Они гоняются друг за другом в туннелях, стукаясь и крича бу. Я не вижу их, но прислушиваюсь через картон и догадываюсь, где они. Зубная щетка хочет свернуть за угол, но я прошу у нее прощения и говорю, что она слишком длинная. Вместо этого она запрыгивает на башню замка, чтобы сторожить подходы к нему. Замок сделан из консервных банок и бутылочек из-под витаминов, и мы надстраиваем его, когда у нас появляются пустые. Мне хотелось бы брать его с собой в ванну, чтобы он стал островом, но Ма говорит, что в воде лента отклеится и он развалится.
Мы развязываем свои хвосты и пускаем волосы плавать по воде. Я лежу на Ма и молчу — мне нравится слушать стук ее сердца. Когда она вдыхает, мы немного поднимаемся, а когда выдыхает — опускаемся.
Сегодня я именинник, поэтому я выбираю, что нам обоим надеть. Мамина одежда живет в верхнем ящике комода, а моя — в нижнем. Я выбираю ее любимые голубые джинсы с красными стежками на швах. Она надевает их только в особых случаях, поскольку у них на коленях завязки. Для себя я выбираю желтую майку с капюшоном, очень осторожно выдвигая ящик из комода, но его правый край все равно выходит, и Ма приходится толчком задвигать его назад. Мы вдвоем с трудом натягиваем на меня майку с капюшоном.
— Может, немного увеличить вырез? — спрашивает Ма.
— Ни в коем случае, Хозе.
Перед тем, занятые физическими упражнениями, мы снимаем носки, потому что босые ноги меньше скользят. Сегодня для начала я выбираю Дорожку. Мы переворачиваем вверх ногами стол и кладем его на кровать, поверх ставим качалку и закрываем все это ковром. Дорожка проходит вокруг кровати от шкафа до лампы, она нарисована на полу в виде черной буквы «С».
— Эй, посмотри, я могу пробежать ее три раза туда и обратно за шестнадцать секунд.
— Ух ты! А когда тебе было четыре, ты пробегал ее за восемнадцать, помнишь? — говорит Ма. — А сколько раз ты можешь сейчас пробежать туда и обратно, как ты думаешь?
— Пять раз.
— А может, пять раз по пять? Это же твой любимый квадрат.
Мы считаем на пальцах, у меня получается двадцать шесть, а у Ма — двадцать пять, поэтому я пересчитываю и тоже получаю двадцать пять. Ма следит за временем по часам.
— Двенадцать, — кричит она. — Семнадцать. Отличный результат.
Я тяжело дышу ху-ху-ху.
— Быстрее.
Я бегу еще быстрее — лечу, словно супермен.
Теперь мамина очередь бегать, а я должен записывать в разлинованном блокноте для колледжей время, когда она начинает бег, и время, когда заканчивает. После этого мы пересчитываем, с какой скоростью она бежала. Сегодня ее время на девять секунд превышает мое, а это означает, что я победил.
— Давай устроим гонки — кто кого обгонит.
— Устроить-то можно, — отвечает Ма, — но помнишь, мы однажды уже бегали, и я ударилась плечом о комод?
Я иногда забываю какие-то события, но Ма рассказывает мне, и я вспоминаю.
