Ольга Карпович - Семейная тайна
– Этого я и не отрицаю, – раздраженно подтвердил Андрей. – Если быть точным, не с родителями, а с матерью. В тот вечер она позвонила мне в общежитие, на вахту, попросила, чтобы я срочно приехал. Я думал, что-то с Алексеем Михайловичем, раз он не звонит сам, и примчался, как только смог. Твоя мать уже ждала меня на платформе, ходила туда-сюда. И я понял, что случилось что-то на самом деле ужасное – в жизни не видел, чтобы Лидия Сергеевна находилась на улице одна в такой поздний час. Она поблагодарила меня за то, что приехал, и рассказала все. Про Америку. Про то, что через неделю у тебя самолет, что ты мечтала об этой поездке многие годы, старалась, работала ради этого. Что ты очень хочешь лететь, но боишься, что я не смогу тебя понять, разочаруюсь, брошу… Я совершенно охренел от всего этого. Я же ничего не знал, для меня эта Америка была как обу-хом по голове. Твоя мать… Она утешала меня, просила не сердиться на тебя: ты, мол, слишком боялась мне сказать. Она сказала тогда: «Андрей, я полагаюсь на тебя. Если ты по-настоящему ее любишь, ты должен ее поддержать, успокоить, сказать, что, когда она уедет, все между вами останется по-прежнему. Ты будешь ждать ее столько, сколько потребуется. Она, конечно, будет протестовать, уверять тебя, что не хочет ехать. Но мы же с тобой знаем, как на самом деле обстоят дела. Она мечтала об этой поездке всю жизнь, и, если сейчас откажется, пожертвует ею ради тебя, она никогда потом не простит ни тебя, ни себя. Андрей, вы ведь только начинаете жизнь, а эта поездка будет всегда стоять между вами. Не допусти этого. Пускай она едет – в конце концов, это всего два года, вы все еще наверстаете!»
Саша слушала его как оглушенная.
Не было сомнений, что Новиков говорил правду.
Так похоже имитировать речь ее матери он бы не смог, Александра буквально узнавала знакомые интонации. Но – господи! – это значило, что мама нарочно все это подстроила.
Зачем?
– И ты поверил, – глухо произнесла она. – Ты ей поверил?
– Как я мог не поверить, Саша? – возразил Андрей. – Все это было так похоже на тебя. Ты же была отличница, медалистка, такая целеустремленная, четко идущая к цели. Вся эта наша история явно не вписывалась в план твоей жизни, тормозила тебя, доставляла неудобства. Конечно, я поверил, что ты не знаешь, как аккуратнее мне объяснить, что очень хочешь свалить от меня в свою Америку. И – черт бы меня побрал, если бы я позволил себе встать у тебя на пути…
– Я ничего не понимаю, – растерянно пробормотала Александра. – В тот день отец пригрозил мне, что, если я не уеду, он пошлет нас с тобой куда подальше, что ты можешь забыть об интернатуре – он тебя и близко не подпустит к санаторию! А мать все твердила, что ты со мной только ради того, чтобы поближе подобраться к отцу. Я поссорилась с ними, убежала из дома, пришла к тебе в общагу, но тебя там не было. А наутро ты пришел и сказал, что говорил с моими родителями и что я должна ехать. И я уверена была, что отец тебе пригрозил и ты согласился на его условия.
– Саша, ты это серьезно? – ошарашенно произнес Андрей. – Мы же встречались больше года, ты хорошо меня знала… Ты в самом деле решила, что я мог так поступить?
– Не знаю, я не знаю, – в отчаянии вскрикнула она. – Все так сложилось, одно к одному. Тогда мне казалось, что все так и есть.
– А мое письмо? – требовательно спросил Андрей. – То, на которое ты ответила, что не собираешься возвращаться?
– Я его не читала… – простонала Саша.
Она сгорбилась на скамейке и закрыла лицо руками.
Голова кружилась, обрывки мыслей и чувств неслись в каком-то бешеном хороводе. Все, что она до сих пор считала истинным и неизменным, вдруг оказалось ложью, заблуждением. Неужели она сама, своими руками все разрушила, поддалась своим страхам и комплексам, уничтожила то единственное, что было тогда ценным в ее жизни?!
Как она могла поверить?
Она ведь знала отца, знала, что тот – человек вспыльчивый, несдержанный, но честный и прямой. Он может пригрозить, разнести в пух и прах, но использовать шантаж для достижения своих целей никогда не станет.
Андрей…
Ведь она верила ему, любила, больше года ходила за ним как привязанная и вдруг в один день позволила себе решить, что все это было притворством с его стороны!
А мать…
Почему, почему она так поступила?
Саша почувствовала, как Андрей подходит ближе, отрывает ее руки от лица и берет их в свои ладони. Они такие теплые, всегда теплые.
Господи, ее, кажется, трясет…
Андрей наклонился к ней, прошептал, тычась горячими губами в висок:
– Шурка моя, ну, что ты? Не надо… Мы просто… Просто, как обычно, не поняли друг друга, испугались чего-то… Струсили… Я так любил тебя, родная.
Он притянул ее ближе и принялся целовать – жарко, страстно, словно спеша отыграться за все эти потерянные годы. Губы его то приникали к ее губам, то прижимались к виску, щеке, то очерчивали линию подбородка. Руки скользили по ее плечам, прижимая, впечатывая ее в твердые мышцы груди, даря ощущение тепла и уверенности.
– Получил то твое письмо – и думал, под поезд сигану от боли. Напился страшно, – сдавленно шептал Андрей. – И все эти годы… Видеть тебя так редко и не сметь прикоснуться… Мне так было плохо без тебя. Я только теперь это понимаю.
Саша чувствовала, как к горлу подступают слезы.
Сердце отяжелело, словно разбухло, и ему стало тесно в груди. Она не могла разобрать, чего больше в этих исступленных поцелуях – боли или наслаждения. Все было слишком ярко, слишком сильно, слишком – больно…
И, не выдержав, она рванулась из рук Андрея, отлетела в сторону, выглядя, должно быть, как сумасшедшая – волосы в разные стороны, губы припухли, грудь вздымается, а глаза отчаянные, наполненные слезами.
Она тысячу лет не плакала!
– Я не могу, Андрей, не могу, – хрипло прошептала она. – Слишком поздно. У нас все равно ничего не выйдет. Я…
И, не договорив, бросилась прочь из беседки, спотыкаясь в разросшейся здесь, давно не стриженной траве.
Она еще дважды подворачивала ноги, пока спешила к дому.
Александра уже трижды прокляла себя за то, что не удосужилась взять в поездку удобной одежды. Почему-то казалось, что делового костюма, в котором она прилетела, и простого строгого платья на смену будет достаточно, не говоря уже о единственной паре туфель. Она рассчитывала пробыть здесь день-два и сразу улететь и уж точно не собиралась разгуливать по окрестностям.
А теперь…
Теперь все так спуталось, смешалось.
Она сама уже не понимала, что происходит. Ей казалось, что она тонет в нахлынувших вдруг эмоциях. Словно ледяная плотина, которую Саша выстраивала у себя внутри много лет, вдруг треснула, развалилась на куски, и чувства хлынули наружу бурным потоком…
