Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
Третья новость — отвратительная. Опять сцепилась с Рубиным, и опять не смогла огрызнуться.
Когда все после урока вышли, он подсел ко мне:
— Зря вы это…
— Что — зря?
— Морозову пятерку поставили. Он же троечник. А мне вот — четыре…
— Почему зря? Каждый получил то, что заслужил. Я за Юру очень рада. Молодец, подтягивается. А что, у него еще два года, время есть. Или боишься, что опередит и твое место займет?
Глупость, конечно, сказала. Рубин за нее моментально зацепился:
— Мне бояться нечего: мое при мне будет… А вы знаете поговорку: каждый сверчок знай свой шесток? Морозову четверка за счастье. И не надо его портить, а то ведь и вправду подумает, что дорогой товар.
— И пусть подумает. Глядишь, в люди выйдет. Своей головой начнет соображать.
— Не выйдет. Потому что слабак и должен свое место знать. Каждый должен свое место знать. Нечего вперед лезть. Там своих много.
— А кто это определяет: свой — не свой?
— Есть такие… — Рубин многозначительно прищурился. — А то вы не знаете…
Я начала закипать:
— Не знаю. Уж просвети, пожалуйста.
— Свои, конечно. Вы вот, например, впереди никогда не будете.
— Это почему же?
Взять бы линейку и — по лбу!
— Вы — человек ограниченный…
Чуть удержалась!
— …в смысле: много вокруг себя ограничений выставляете. Отец правильно говорит: шире надо смотреть на вещи.
— То есть наплевать на все?! На закон, мораль, совесть?
— Ну вот опять… Шире, Елена Константиновна, шире…
Весь вечер была злая. Мальчишку не смогла на место поставить! Вот тебе и высшее образование! А может, он прав насчет ограничений? Веду дискуссии, вместо того чтобы схамить и отшить раз и навсегда.
И что бы я сказала? Что дело не во взглядах, а в форме языка и готовности вылизывать им у «своих» известное место?
Нет, не умею и не хочу. Мерзко это. Тем более что с него станется: включит диктофончик — доказывай потом, что у тебя «широкие» взгляды. Пакостник тот еще.
21 января
Весь день в голове вертелся разговор с Рубиным. Даже речь репетировала — пыталась доказать…
Чтобы успокоиться, решила почитать. Как назло, под руку попалась книжка про судьбы великих женщин.
Полистала. И вдруг поняла: большинство тех, кого мы считаем великими, преступили и мораль, и закон. Женщины в том числе. Клеопатра, Елизавета Английская, Екатерина II — кем бы они были, если бы не мстили, не обманывали, не убивали? Да никем. Их бы в истории просто не было. Монро, Шанель и вся прочая богема вообще без комментариев. Но об ошибках и подлостях — в лучшем случае мимоходом, между описанием реальных и вымышленных заслуг. А иные ухитряются и гнусности выдать за благочестивые дела.
За что же такое почтение? А за то, что не просто пошли наперекор, а сумели установить свои правила, свои законы. По которым не только сами, но и другие стали жить. Победили, вот и попали в великие. А не потянули бы, остались как все — получили бы за свои ошибки по полной программе.
Неужели Рубин прав?
Есть еще, конечно, мать Тереза и Дева Мария. Но известных и благочестивых — по пальцам перечесть.
Удивительное дело получается: почитаем нравственность, а вперед ставим тех, кто безнравственен. Оговариваемся, конечно: цель оправдывает средства, победителей не судят, кто без греха…
Это и есть — шире смотреть на вещи?
«Успокоилась», называется…
25 января
Приходили дядя Витя и Леонид Петрович. В командировку они приехали на целую неделю, ну и, конечно, сразу заглянули. Мама порхала вокруг стола мотыльком, мне даже стало немножко неудобно. Умом понимаю: осуждать не имею права, но чувствовала себя неловко. Все-таки не девочка.
После ужина дядя Витя зашел ко мне в комнату. Может, действительно хотел поболтать, но, подозреваю, больше для того, чтобы оставить маму наедине со своим приятелем.
Несколько минут он рассматривал висевшую на стене карту, полку, заставленную игрушками (им в основном и подаренными), явно выискивая повод для разговора. Наконец, подойдя к столу, взял один из учебников:
— Ну-ка, посмотрим, чему вы, мадемуазель, детишек учите.
Он опустился в кресло и открыл книжку. Полистал, на чем-то задержался, почитал, опять полистал… Чем дольше он сидел, тем мрачнее становился. В конце концов раздраженно отшвырнул учебник:
— Голову детям морочите! Ну не ты лично, а вот эти, — спохватившись, добавил он, ткнув пальцем в верхнюю часть обложки, туда, где стояли фамилии авторов. — Правда никогда не была нужна, но, грешным делом, думал, хоть сейчас… Все-таки «демократия»…
Явное мое непонимание заставило его снова взять учебник:
— Ты только послушай…
Он нашел нужную страницу и прочитал:
— «Члены ГКЧП были арестованы. Ослабление центральной власти привело к усилению сепаратистских настроений в руководстве республик. Большинство республик после событий августа 1991 г. отказались от подписания Союзного договора. В декабре 1991 г. лидеры Российской Федерации, Украины и Белоруссии заявили о прекращении действия Союзного договора 1922 г. и намерении создать Содружество Независимых государств (СНГ)». Во как! — Он захлопнул книжку с такой силой, словно хотел вытряхнуть из нее все, что считал неверным. — Лидеры хреновы… Главные сепаратисты — вот они кто! А что же ни строчки про референдум 17 марта?! Когда народ сказал: хотим жить вместе! Не три человека, а сто с лишним миллионов заявили: хотим жить пусть в обновленном, но в СССР! Азербайджан, вся Средняя Азия проголосовала «за», процент за девяносто зашкалил! Средний по Союзу получился в пределах семидесяти шести… Ты-то это знаешь? — посмотрел он на меня.
— В общих чертах, — призналась я.
— Правильно, зачем про тот референдум в учебниках писать… Иначе придется признать, что мнение народа уже тогда для власти было пустым звуком. Деньги на референдум выбросили, а Союз через полгода развалили, растащили… ГКЧП они, видите ли, испугались!.. Такую страну в клочки разодрали! Что ее разворовать не дадут — вот чего они испугались! Когда еще выпадет шанс стать удельными князьками… Ты пойми, не обязательно врать, иногда достаточно промолчать, и все кажется иным.
— Сразу воровать… Только и слышно. Как-то это… — Я пыталась найти слово помягче. — Примитивно, что ли…
— А ты свою книжку внимательнее почитай. Народ приватизацию прихватизацией обозвал, а у вас тут… — Он еще раз нашел нужную страницу. — Нет, ты только послушай! «У подавляющего большинства населения средств для покупки акций не было. Вот почему правительство решило каждому гражданину выдать приватизационный чек. Ваучер можно было обменять на определенное количество акций. Номинальная стоимость ваучера…» Ну тут дальше расчеты… Вот: «Ваучер, таким образом, был оценен в 10 тыс. российских рублей. Всего за первый год реформ были приватизированы 24 тыс. предприятий, 160 тыс. фермерских хозяйств, 15 % всех предприятий торговли. Главная цель была достигнута: в стране быстрыми темпами формировался слой собственников». Ну прямо не приватизация, а Божья благодать! — сердито постучал он пальцем по странице. — А кто акции-то скупал? Я? Может, вы с матерью? Да простой народ тогда с голода пух! Кто у кормушки был, тот и хапал. А у вас тут все гладенько, сладенько… Тьфу!
