Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь
— Можно внешность сменить, чтоб не узнали, — задумчиво предложил Никита. — Волосы перекрасить, под щёки специальные подушечки подложить, грим, ещё парафин можно…
— Я не хочу волосы перекрашивать и подушечки тоже не хочу, — тревожно возразила Маринка. — Да и родители меня за волосы убьют.
— У неё на даче инопланетянка живёт, в поезде шпана караулит, а она за волосы трясётся. Девчонка! — Никита пренебрежительно сплюнул на сторону.
— А сам-то!.. — моментально вспыхнула Маринка. — А сам-то!…
— Детектив хренов! — поддержала Капризка.
— Погодите, — Витёк примиряюще поднял руку. — Если мы сейчас перегрызёмся, делу это не поможет. Аи одну оставлять нельзя, это ясно. Тем более что она же не знает про наши приключения. Если никто не приедет, она может сама куда-нибудь двинуться, и кто знает, что из этого выйдет. Девчонкам ездить не надо — опасно. Буду пока ездить я один. Один человек менее заметен…
— Ага, и справиться с ним легче, — фыркнула Капризка. — Я — с тобой! Кто-то же должен милицию вызывать, не всегда же бабки с котами попадаться будут. Да и не слабее я тебя, если разобраться!
— А потом надо придумать что-нибудь ещё, — продолжил Витёк, как бы не замечая воинственных речей Капризки. — Может, ещё у кого дача есть? В другом месте?
— У Баобаба, — вспомнил Никита. — Баобаб не болтун, вроде некоторых, — мальчик мстительно покосился на Маринку.
— Не годится, — отмёл Витёк. — Он как раз позавчера нам с Борькой рассказывал, как там отец с друзьями гуляют и кто-то после бани в первом снегу голышом заснул. Утром нашли, синий, не дышит, думали — труп. Принесли в дом, накрыли простынкой, помянули, собрались милицию вызывать. Тут труп садится на лавке и говорит: «Почему без меня пьёте? И мне налить!» — Капризка и Маринка захохотали, Никита остался серьёзным. — И брат у него на днях из Испании приезжает. Значит, ещё и братнины друзья гулять будут. Только Аи там и не хватает…
— Ещё у Альберта дача есть, — вспомнила Маринка. — Хорошая, со всеми делами. Мне Варенец говорил, только я не помню где. Но могу у Варенца прощупать.
— У Альберта я и сам спрошу, — сказал Витёк. — Чем меньше народу, тем лучше. И у Лёвушки Райтерштерна спрошу.
— Дело, — одобрил Никита. — У Лёвушки вся родня на исторической родине, в Израиле, может, от кого дачка бесхозная осталась.
— Ты что-то задумал! — Маринка обвиняюще вытянула палец в сторону Никиты. — Ты говоришь, соглашаешься, а сам — что-то задумал. Я чувствую. Говори — что?
Никита смешался, что-то забормотал насчёт того, что ничего он такого… То, что он не нападал, а оправдывался, косвенным образом подтверждало правоту Маринки.
«Ну и чёрт с ним! — подумал Витёк. — Не до детектива сейчас с его расследованиями. Надо Аи оттуда вытащить, а там — посмотрим».
— Лёвушка с Альбертом — это классно, — усмехнулась Капризка. — Соберётесь вместе и будете задачки решать. Математические гении! Ты Аи ещё задачки не предлагал? В качестве развлечения?
— Не подумал как-то, — серьёзно ответил Витёк. — При случае обязательно предложу. Только это Альберт с Лёвушкой и Варенцом — гении. А я — так, объяснятель. Ты же знаешь…
— На скромных — воду возят! — зло процитировала Капризка высказывание сестры.
— Пускай, — Витёк равнодушно пожал плечами. — Кто-то же должен и воду…
— Ксюша, тебе не кажется, что в седьмом «А» что-то происходит?
— А почему мне-то должно казаться? Ты — классный руководитель, пусть тебе и кажется, и… Максим! Ну сколько раз я просила тебя пожалеть мои нервы и сидеть нормально! В любой же момент могут люди зайти…
— Ксюша, я не понимаю. Ну, вот если бы мы с тобой целовались, тогда, конечно, неудобно вышло бы…
— Максим, прекрати!!! Ты совершенно не чувствуешь субординации, ты ведёшь себя антипедагогично. Педагог должен не только учить дисциплине, но и в первую очередь сам подавать ученикам пример. Всем. От посадки на стуле до оборотов речи и формы одежды. Мы же учим малышей правильно сидеть за партой. Ты знаешь, что у них к шестому классу делается с позвоночниками?!
— Ксюша, я не служил в армии. Я учился в университете. Откуда мне чувствовать субординацию? А вот ты, иногда мне кажется, могла бы сделать армейскую карьеру…
— Максим, ты меня разозлил, и мне хочется расставить точки над «и». Да. Я могла бы сделать карьеру и в армии, и где угодно. И я её сделала. Потому что у меня есть внутренняя, я подчеркиваю, внутренняя дисциплина. А у тебя её нет. Поэтому ты, несмотря на все свои таланты, карьеры не сделал. И не сделаешь никогда… И нечего на меня обижаться!
— Ксюша, милая, да я же не обижаюсь! Ты сама подумай, что обидного в том, что кто-то не хочет или не может делать эту дурацкую карьеру, которая стоила тебе стольких нервов и морщинок вон там, между бровями, и ещё вот тут…
— Максим, прекрати!!!
— Ксюша, почему у тебя нет детей? Ты же была замужем. А ещё раньше ты была первой красавицей и умницей нашего класса. Тебя выбрали секретарем комсомольской организации школы, и комсомольский значок горел на твоём черном переднике, как капелька крови. Я боялся на тебя взглянуть, Ксюша…
— Максим, прекрати!!!
— Ну что ты заладила одно и то же… Я хочу поговорить с тобой о моём классе. У них что-то происходит, а я не могу понять — что. Ты же знаешь, в этом классе один мой клиент — Боб Антуфьев, ну, может, ещё музыкант Левушка. Остальные же меня в упор не видят и не слышат. Что для них история и историк в придачу к ней?! Вспомогательный предмет… Как хочешь, но, из соображений педагогического авторитета, в твоей гимназии классными руководителями должны быть только математики…
— Где же я наберу столько математиков?
— Тогда, может быть, немного переставить акценты? Чтобы те, кто не математические гении, не побеждает на всероссийских и прочих конкурсах, не чувствовали себя второсортными и не комплексовали? Ведь все ваши программы ориентированы на них — на гениев, им — всё внимание и весь педагогический пыл. Остальные — балласт…
— Это вечный педагогический спор, Максим, — нужны ли спецшколы и какими им быть. Мы сейчас с тобой его не разрешим… Хотя… На кого же, по-твоему, должны быть ориентированы программы математической спецшколы, как не на математически одарённых детей? Ладно, ладно, не буду… И что же происходит с твоим классом? Там, между прочим, настоящих математических гениев всего ничего — два с половиной: Варенец, Альберт и половина Райтерштерна… Довольно слабый класс, по нашим, гимназическим меркам. Много детей спонсоров, а с них какой спрос… Потому я тебе его и отдала.
