Карин Альвтеген - Стыд
— Что мы будем делать, если они не придут?
Да, что им в таком случае делать? Май-Бритт не знала. Что делать во вторник вечером, когда тебе восемнадцать и ты только что понял, что твоя тайная любовь больше не тайна, что предмет твоей любви стоит рядом и все его секреты тоже раскрыты. Май-Бритт не знала, что делать. Но именно в это мгновение пошел дождь, и им обоим почему-то стало легче, потому что ни он, ни она не хотели уходить. А пошел не просто дождь, а сокрушительный ливень, налетевший внезапно и неизвестно откуда. Хозяин стал спешно закрывать магазин и сворачивать навес, под которым они могли спрятаться, и никакого другого укрытия поблизости не было.
Первым начал смеяться Йоран. Он попытался было сдержаться — издавал звуки, похожие на приглушенные стоны, но потом дождь совсем разошелся, и Йоран тоже не смог больше сдерживаться. И она начала смеяться вместе с ним. Охваченная ощущением собственной свободы, она позволила ему взять себя за руку, и, накрывшись его курткой, они побежали под дождем.
— Если хочешь, мы можем зайти ко мне домой?
— А можно?
Они остановились на перекрестке, где их пути должны были разойтись. Вопрос его удивил.
— А почему нет?
Не ответив, она смущенно улыбнулась. У других все так просто.
— У меня собственный вход, так что, если не хочешь, с моими родителями можно даже не встречаться.
Секунду поколебавшись, она все же кивнула, не желая прерывать то удивительное, что сейчас происходило.
У него действительно был свой вход. Дверь сбоку дома, и сразу лестница на второй этаж. Здесь была даже собственная плитка на две конфорки — получалось что-то вроде отдельной квартиры. А что — ему двадцать, если понадобится, он вообще может жить самостоятельно. И она тоже.
Но для нее это просто немыслимо.
Он протянул ей махровое полотенце, достав из встроенного шкафа в прихожей. Мокрую куртку повесил на спинку стула и придвинул его к радиатору. Небольшая прихожая и комната. Темно-синяя низкая полка с книгами, неубранная постель, стул и письменный стол. Звук работающего у родителей телевизора — в доме хорошая слышимость.
— Я не знал, что ты придешь.
Он накрыл постель пледом.
— Чай будешь?
— Да, спасибо.
Плитка стояла на книжной полке, он принес кастрюлю.
— Присаживайся.
Он вышел в прихожую и скрылся, по-видимому в туалете, она слышала плеск спускаемой воды и звон фаянса. Огляделась по сторонам, думая, куда сесть. Стул рядом с радиатором и наспех застеленная кровать. Она так и не решилась. Но чуть позже, когда чайник вскипел и он протянул ей чашку, приглашая сесть рядом, она согласилась. Они пили чай, говорил по большей части он. Рассказывал о своих планах на будущее, о том, что хочет уехать и поступить в музыкальный институт в Стокгольме или Гётеборге, что ему надоела эта дыра, где они живут. А она — ведь у нее такой сильный голос — она никогда не думала о том, чтобы как-то употребить свои музыкальные способности? И она позволила себе увлечься его мечтами, зачарованная всеми новыми возможностями, которые он раскидывал перед нею. Ей уже исполнилось восемнадцать, она совершеннолетняя, но ей и в голову не приходило, что можно построить жизнь иначе — не так, как предлагает Община. Она даже не задумывалась над тем, что она полноценный гражданин и имеет право распоряжаться собственной жизнью самостоятельно. Впрочем, единственное, чего ей хотелось, — это быть рядом с ним. Пить чай в его комнате. Остальное не имело никакого значения.
После этого вечера ее жизнь изменилась. Шли месяцы, и, хотя внешне все выглядело прежним, в душе у нее произошла перемена. Теперь там царило непокорное любопытство, заставлявшее ее раздвигать границы. Когда она поняла, что имеет на это право, перед ней развернулась совершенно иная дорога, совсем не похожая на ту, которую она видела перед собой раньше.
Ни один Бог на свете не мог противиться тому, что она сейчас переживала. И Бог родителей — тоже.
Но все-таки лучше им ничего не знать.
17
На седьмой день после несчастья позвонила Осе. За это время Моника покидала квартиру всего один раз — когда отвозила мать на кладбище и заезжала в магазин за новыми книгами. Она уже почти дошла до XIX века, запомнив все до деталей. Факты она всегда усваивала легко.
— Мне жаль, что я не позвонила раньше, у меня просто не было сил. Хочу вас поблагодарить. Сама я бы не решилась позвонить Бёрье, у него ведь уже был микроинфаркт, и неизвестно, смог бы он выдержать такой разговор.
Осе говорила усталым, бесцветным голосом. Невозможно представить, что это был тот же самый человек.
— Я должна была приехать.
На какое-то время повисло молчание. Моника продолжала читать о неурожае 1771 года.
— Я была там вчера.
— На месте катастрофы?
Моника перевернула страницу.
— Нет, у нее. У Перниллы.
Моника прервала чтение.
— Вы были там?
— Мне казалось, я должна это сделать, иначе мне будет трудно. Я хотела посмотреть ей в глаза, рассказать, какое горе испытываю.
Моника отложила книгу.
— И как она вас встретила?
— Это было ужасно.
Нужно узнать больше. Нужно вытащить из Осе подробности, которыми потом можно воспользоваться.
— А сама она как?
— Ну, как сказать. Печальна. Но в каком-то смысле собранна. Мне кажется, она принимает успокоительное, чтобы как-то пережить первое время. А вот девочка… — Ее голос пресекся. — Она ползала на полу и смеялась, и невозможно было… представить, что это я виновата в том, что с ней случилось.
— Осе, вы ни в чем не виноваты, если на дорогу вот так выбегает лось, сделать ничего нельзя.
— Мне следовало ехать медленнее. Я же не знала, что там нет ограждения.
Моника колебалась. Нет, на Осе нет вины. Так было задумано. Просто пассажиром случайно оказался другой человек.
Снова повисла тишина, Осе взяла себя в руки. Несколько раз всхлипнула и прекратила плакать.
— Приезжали родители Маттиаса, но уже уехали, они живут в Испании. Отец Перниллы жив, но у него, по-видимому, старческое слабоумие, и он находится в каком-то специальном учреждении, мать умерла десять лет назад. Но муниципалитет выделил ей помощь. К ней приходят волонтеры из кризисной группы, гуляют с ребенком, чтобы она могла отдохнуть.
Моника встрепенулась. Волонтеры из кризисной группы?
— Вы знаете, что это за группа?
— Нет.
Она написала «КРИЗИСНАЯ ГРУППА????» рядом со статьей о Якобе Магнусе Спренгпортене — военном и политическом деятеле эпохи Густава III — и несколько раз подчеркнула.
