Михаил Мамаев - Босфор
Должно быть, в моем ответе Наташе имели бы место некоторые красивости.
Но с женщиной и надо говорить красиво.
Чтобы она верила тебе и шла за тобой до конца.
— Видишь ли, Ика, я бесстыдно транжирю жизнь. Я изгой, хулиган, моральный калека… Я кладбище собственных пьяных надежд… В кармане у меня ни гроша…
Ненавидел себя, что так говорю с ней. Лучше уж совсем заткнуться, чем нести девушке такое. Только я не затыкался.
— Да и вообще…, — продолжал я, с грохотом ворочая затопленными меланхолией пьяными мозгами. — Настройщики деревьев редко бывают богатыми.
— Что-что? Как ты себя назвал?
Ика от души рассмеялась.
— В первый раз слышу об этой профессии. Настройщик деревьев, да? Ну и как, интересная работа?
— Да. Только никому не нужная. Особенно в последнее время.
— Расскажи, как ты это делаешь. Очень хочется знать!
— В другой раз. Давай будем просто танцевать…
Она взяла меня за руку. Мы вышли на палубу над носовым баром.
Внизу, вокруг бассейна сидели туристы.
Вода в бассейне была освещена, как сцена или эшафот. Если это не одно и тоже.
Захотелось нырнуть на глазах у всех.
Или умереть.
— Обленились, — сказала Ика. — Покажи им!
— Позже. Когда напьюсь.
— Хочешь напиться?
— Не знаю.
Я смотрел на пассажиров.
Пьют вино, играют в карты, смотрят на море.
Спят.
Морские котики.
Нет, я не морской котик.
Я дельфин.
И я все переживу.
— Идем со мной, — сказала Ика.
По верхней палубе обошли корабль и спустились на бак. Здесь было ветрено и непривычно.
Ика спряталась за мою спину.
Вокруг не было ни души.
Над головой горели звезды.
Звенело в ушах, от чего казалось, что это звезды звенят, задевая в темноте друг друга.
— Эй, ты где? — крикнула Ика.
Она развернула меня и заглянула в глаза. Ее тонкие длинные пальцы крепко держали за ворот рубахи. Губы ждали. Я чувствовал в теле Ики напряжение. У нее было стройное спортивное тело. Оно возбуждало. Но еще тревожило воспоминания. Глупо, но в тот момент было трудно с этим совладать.
Не найдя ничего лучше, я стал насвистывать идиотский мотивчик, что придумывал на ходу. Наверное, если Бог в тот момент за нами наблюдал, он очень смеялся.
— Почему? — спросила Ика. — Разве я тебе не нравлюсь?
— Нравишься.
— Что же мешает?
— Море. Если я начну, корабль перевернется.
Ика не улыбнулась.
— Когда мужчина так говорит, значит, женщина ему не нравится, — сказала она, как будто все еще чего-то ждала.
— Неужели не может быть других причин?
— Нет.
Я обнял Ику. Она была очень хорошая. Я не хотел ее обижать. Женщину вообще обижать нельзя. Ни при каких условиях. Как бы она к тебе ни относилась, и сколько бы ей не было лет. Но что я мог поделать? Любой новый шаг, любое неосторожное слово могли превратить нас в неодушевленные разноименно заряженные частицы, что, как известно, притягиваются. И еще как!
Конечно, я был полный кретин. Но в тот момент близость грозила разрушением того, что я бережно хранил от всех, а порой, и от самого себя. Чему не торопился давать названия. Что потихоньку выстраиваешь внутри и пытаешься нести среди идущих рядом. Что в конечном итоге отличает нас от животных и предметов, составляющих пейзаж вокруг. И друг от друга.
Ранним утром корабль пришел в порт.
Игорь помог мне быстро получить визу. Остальным пассажирам на руки выдавались туристические карточки с правом пребывания на острове в течение дня.
Я попрощался у трапа.
— Мы снова будем здесь через месяц, — сказал Игорь. — Если что, приходи, поможем.
Володя бегал вокруг и снимал на камеру. Я никогда не видел его после и не имел возможности посмотреть кассету. Было бы интересно.
Одна ночь вместе. А мне было жаль с ними расставаться, честное слово. Это были первые русские, к которым я вернулся после Турции. И они не отбили охоту возвращаться домой.
Возможно, тогда, в то утро, я вдруг понял, что в моем случае возвращение — это как ныряние в кусочек моря, в котором больше акул, чем в других местах, и электрических скатов больше, и вообще всякого дерьма. Но ты все равно стараешься попасть именно туда, ведь когда-то именно там ты научился смеяться, любить и время от времени обводить весь этот мир вокруг пальца.
И поэтому теперь надеешься, что все обойдется.
А еще потому, что слишком любишь дышать.
В связи с чем в области предполагаемого ума у тебя тоже кусочек легких.
Ика чмокнула в щеку и вложила в ладонь записку.
— Ты хороший, — сказала она. — Там сухумский телефон. Позвони.
В тот момент я не мог предположить, что однажды вновь увижу Ику. Это произойдет в когда-то любимом миллионами россиян хлебосольном абхазском городе Сухуми, теперь жестоко израненном войной. За спиной у меня будут ручной противотанковый гранатомет и долгая дорога в одиночестве и растерянности.
Ика останется прежней, несмотря на войну и быстрое взросление. Она будет смотреть на меня темными сосредоточенными глазами, как будто внутри у нее огромная сжатая пружина, с которой жить не просто.
Присутствие Ики в этом городе оправдает мое пребывание там и все, что с тем пребыванием будет связано. По крайней мере, в глазах деливших со мной солдатский хлеб.
2Месяц на Кипре оказался новым испытанием. Деньги быстро закончились. Постоянную работу я не нашел. Все места давно заняли студенты, приехавшие из Афин на летние каникулы. Ночевал на пляже.
Иногда сотрудничал с грузовиком, собиравшим мусор. Водитель грузовика Саша был грек, смотавшийся из России. Он мечтал однажды стать скаутом модельного агентства и в свободное время фотографировал на пляже. Так мы познакомились.
Я знал когда и куда подойти, чтобы выяснить, нужен ли. Получалось работать два-три раза в неделю.
Саша был жадный, как шакал. Он платил, как если бы мы жили в начале века, когда за пару сотен зеленых можно было купить автомобиль. То есть, я работал за пакетик фисташек…
Он обещал продать меня в качестве модели в Париж. Но за его фотосессию мне пришлось бы пахать на грузовике ближайшие сто лет.
За два дня до истечения визы и моего терпения вернулся Федор Шаляпин.
Игорь встретил тепло, хотя и не так, как провожал.
Это понятно — мы знали друг друга меньше суток.
Главное, он помог. Меня приняли помощником бармена.
— Не расстраивайся, — сказал Игорь. — В Одессе старшего спишем и поставим тебя. Много пьет, собака. Не просыхает. У тебя как с этим?
— Нормально.
— Вот и хорошо. Ближайшие недели — испытательный срок. У нас тоже фирма, кого попало не берем.
У меня теперь был свой угол и постоянная работа.
Не надо было решать, чем заниматься, когда проснусь.
Корабль шел своим путем, и я стал частью этого движения.
Дни были наполнены до краев солнцем, морем, золотистыми телами юных путешественниц, что сбегали от родителей, мужей и любовников на бак — место отдыха членов экипажа. Там был глубокий и чистый бассейн, в котором не плавали куски сандвичей и собачья шерсть.
В каюте нас было трое — Сэм, Джек и я. Сэм и Джек работали крупье в казино. И спекулировали в иностранных портах американскими сигаретами, купленными в Одессе оптом, за бесценок.
Они стали приобщать меня. В день, когда судно прибывало в очередной город, мы надевали облегающие трико и рассовывали пачки по всему телу.
Лучше всех получалось у Сэма. Он был здоров, как мамонт, и умудрялся спрятать на себе до тридцати блоков. Затем одевали широкие спортивные костюмы.
К моменту, когда туристам выдавали гостевые карточки, мы были готовы. Вливались в праздную толпу нетерпеливых соотечественников и преодолевали таможенный пост.
Я нервничал, опасаясь, что таможенники захотят меня раздеть, найдут контрабанду и тогда посадят в тюрьму или даже расстреляют. В такие минуты прибегал к испытанному способу — заранее обижался на них, насвистывал что-нибудь, придуманное на ходу и делал вид, что на все начихать. Таможенники это чувствовали и отвечали тем же, словно я не существую и сам себе приснился.
Дальше начиналась работа. В каком-нибудь Богом забытом переулке содержимое одежды складывалось в спортивные сумки.
Мы занимали точку на одной из оживленных улиц или площадей и приступали к торговле.
Нужно было смотреть в оба, чтобы не увидел кто-нибудь из пассажиров или членов экипажа.
Иногда везло — какой-нибудь местный контрабандист покупал всю партию. Но чаще мы не находили оптовика. Либо он не хотел покупать крупным оптом. Хотя цены были как в детском саду. Тогда целый день мы стояли под палящими лучами, жизнерадостно выкрикивая: «Сигареты, сигареты! Кому американские сигареты? Очень дешево!»
