Дарья Симонова - Свингующие
– Нет, не могу! – вырвалось у Каспара. – Я вообще не верю больше в подаренные квартиры. Это миф! Или, как говорит мой друг детства, рекламная кампания от Господа Бога.
– Не горячитесь, – улыбнулась Валентина. – Есть хорошие времена, а есть плохие времена. И в хорошие времена мы разбрасываем наши камни. А в плохие времена их подбирает кто-то другой. Почему бы не подарить одну квартиру, если у тебя есть пара-тройка других? А Боря в этом смысле был завидным женихом: ему повезло с бабушками-тетушками, и когда-то – в хорошие времена – ему и в голову не могло прийти, что он будет нуждаться в недвижимости. Однако, не преумножая, мы уменьшаем, а когда стоим на месте, пятимся назад. Вот и у Бори так: вроде все квартиры должны были достаться ему, а достались ушлой седьмой воде на киселе. То тетушка божий одуванчик отпишет квартиру ухаживавшим за ней соседям с тремя детьми – и это как гром среди ясного неба для родни. То двоюродная бабушка, одинокий обломок империи, вспомнит о своей давно забытой крестнице. Но Борис в ус не дул. Жил с больной мамой, занимался своей любимой структурной лингвистикой и держался барином. Одно дело – терять свое, кровью и потом выстраданное. Это всем не по нраву. Другое дело – терять то, что лишь могло бы стать твоим. Из-за этого рвать на себе волосы – удел предприимчивых. А Борька – типичный баловень-интеллигент. Такие разоряются величественно и великодушно. Он вздорный, но не жадный. Может, как с вами, многоуважаемый доктор, для острастки потребовать свои деньги назад, но настаивать не будет.
Из дальнейшего повествования Каспар понял, что категорически ошибся в диагнозе. Но Валентина велела не торопиться с выводами:
– Я же предупредила: помните о скрытых течениях! Людям свойственно прикрывать их внешней материей. И потому жизнь их ничему не учит.
Под внешней материей надо было понимать то, что Фаныча окончательно выжили из дома. Сестра с семьей разошлась с мужем и вернулась к маме. Бориса, конечно, никто не гнал на улицу, но жизненного пространства категорически не хватало. Он перебрался в коммунальную комнату – объедки от некогда шикарного недвижимого наследства – и загрустил. Тогда ему и вспомнилось давнее обещание отца. Вероломного и высокопоставленного, который ушел из семьи, когда дети еще были маленькими. Когда вероломный состарился, он вспомнил о непутевом невысокопоставленном сыне и пообещал ему: родишь наследника – отдам тебе дачу на Истре. Это была, конечно, непростая дача – так же, как и отец Фаныча был непростым отцом.
– Я вижу, что все в этой семье непросто. Но экскурс в семейную историю предлагаю считать закрытым, – угрюмо сдал позиции Каспар. – Я и так чувствую, что с Борисом спорол лажу. Человек просто решал свои жилищные проблемы матримониальным способом. У него родилась дочь, а нужен был сын, ведь так? Он стремительно женился, но ребенок не получался по каким-то причинам. Но это в данном случае не важно – главное, что все нагромождения по части его фобий – полная чушь.
– А почему ребенок не получался, подумайте, – требовала Валентина и сама же отвечала: – А потому, что сын в данном случае удобная отговорка. Ведь может снова получиться дочь! Что дает возможность избегать деторождения вообще, а в том, что плод любви так и не появляется, винить женщин. Ах, дескать, опять не та! Не тот единственный свет очей… То бесхозяйственная, то корыстная, то глупая. Я их всех видела. Всех этих барышень, которые пытались осчастливить непутевого Бориса. Так уж у нас повелось – Борька все мне рассказывал и жаловался. Ноль в ноль – как жаловался на меня же когда-то. А жаловаться-то было грех! Да, они все были разные. Но, уж поверьте мне, среди них не было ни корыстных, ни глупых! Потому что, во-первых, если бы хоть одна оказалась хищницей, то Борю бы окрутили с потрохами, и даже без долгожданного сына. А во-вторых, если бы хоть одна оказалась дурочкой, то она бросилась бы рожать от него, поверив в сказку о дачном двухэтажном дворце со всеми удобствами и домработницей. И проиграла бы. На такие приманки обычно ловятся мелкие рыбки…
– И что же, никто не захотел батюшке-царю родить богатыря просто так? А как же древнейший материнский инстинкт, наконец? Или это уже совсем не актуально?
– Вам виднее, что актуально, а что нет, – язвила азартная рассказчица. – Это же у вас новаторские версии о смерти семьи! Эх, Каспар, я ведь не зря углубляюсь в эту историю. Мне, конечно, приятно поплакаться в жилетку, это уж кто спорит. Но сейчас это не главное. Материнский инстинкт никто не упразднял, но он тоже имеет право быть избирательным. От Бориса не рожали, потому что чувствовали – дело нечисто. И к черту дачу! Причина немного глубже квартирного вопроса, хотя и он вечно путается рядом с любовью – читай любовь и бедность… И ваша версия о странной фобии – она близка к истине. Я ведь на своей шкуре все это испытала – только не могла никак назвать это… Борис как будто не выносит сам запах женщины. А младенцев он не выносит еще больше. Я же помню, что творилось, когда родилась дочка… Подобный комплекс, казалось бы, не должен мешать воспроизводству: сплошь и рядом появляются дети от нерадивых отцов. Но здесь ситуация особая, чувствуете?! Злостные алиментщики, у которых дети по всей стране, – они любят женщин, понимаете. И запах, и кровь. Инстинкт! Женщины рожают от сильной мужской особи, если говорить на языке природы. И не рожают от той особи, которая эволюционно не пригодна. А если самец не любит запах самки – он не пригоден!
– Но есть отважные женские особи, не чуждые эксперимента…
– Это вы про меня? – победно улыбалась Валентина. – Да! И слава Небесам, у меня дочь, а не сын, а то наследственность была бы дурная.
Вот они, скрытые течения, приводящие к тому, что дачи на Истре раздают за мальчиков, которым и вовсе не стоит появляться на свет. Потому что они эволюционно не пригодны. Или генетический мусор, как жестоко выразился бы Сашенька. Каспар не разделял подобной категоричности, попахивавшей геноцидом. Но тем не менее хорошо, что Фаныч прикрыл эту гонку за призом в игре, где не может быть победителей, и зажил более или менее спокойно. Смирился «с одним кусочком сахара». И даже слегка подбивает клинья под свою первую жену. Валентина Всеволодовна его жалеет. Точнее, это смесь жалости, благодарности и привязанности на старых дрожжах. А такая смесь чревата ростками свежих чувств… Спасибо рекомендациям зловредного выскочки!
Самолюбие Каспара было умаслено: даже запоздалое признание греет! Тем более что Валентина была беспристрастна и куда больше критиковала, чем хвалила. На то она и руководитель. Первым делом она прочла «Инстинкт и необходимость» и заявила, что его следует на корню переписать. Ибо в своем нынешнем виде он не может быть закончен. Потому что это мякиш без корочки. Мыслепоток без академической оправы. И пусть даже академизм будет косметическим, неглубоким… пусть даже бутафорским! Но на то нам и дается высшее образование: оно прежде всего умение грамотно пустить пыль в глаза.
Здесь Валентина Всеволодовна деликатно откашливалась: мол, не поймите меня правильно, друг мой. Гениальное открытие может сделать и самородок с тремя классами и коридором. Но вот грамотно его подать – для этого нужно оттрубить лет пятнадцать, желательно – плюс аспирантура…
Следовательно, у самой Валентины, с ее теплокровным южнорусским акцентом, отношения с академизмом были прохладные. Эта энергичная любительница Пруста воплощала в себе все лучшее из того, что встречал Каспар в людях: авантюризм и смелость суждений Белозерского, полемическую заостренность Коли Фокусника, методичность и мощный кругозор Зои, не говоря уже о гуманности, порядочности и любви к миру. Особенно к орешкам со сгущенкой – ведь и это Каспару было близко. Но была у Валентины еще одна черта, с которой доселе сталкиваться не приходилось: у нее был Дар результата. Все прочие милые люди – они слишком любили процесс. Дети карнавала – они бесконечно распыляли блестящие идеи, которые никто так и не воплотил. Изящные слова и мысли покрывались пылью и складывались в прекрасное и безумное архитектурное излишество, которое так никогда и не было достроено. Как Саграда Фамилия в Барселоне. С той только разницей, что творение Гауди, пусть и незавершенное, служит земному и небесному. А невостребованные интеллекты и светлые головы так никогда и не являют миру свое величие…
А Валентина не терпела пустоцвет! Она стремилась увидеть плоды исканий. Пусть даже не гарантированно съедобные. Пусть даже блинчики комом. Главное – воплощение! Из рыхлого «Инстинкта и необходимости» она решила сделать тщательную квинтэссенцию и выдать ее за приличный диплом. Каспар долго не решался протестовать, а потом его прорвало: слишком утилитарный замысел! Замах на рубль, удар на копейку. Одно дело – книга. Книга! И совсем другое – диплом. Формальность. Макулатура…
