Стивен Фрай - Теннисные мячики небес
Этой ночью Нед улыбался во сне. К нему вернулось давно забытое воспоминание о добром старике, читавшем ему «Сказки дядюшки Римуса». Что-то такое про Братца Кролика, Смоляное Чучелко и терновый куст. Он не очень хорошо понимал, чем важна для него эта сказка, но понимал, что важна.
Когда Мартин через застекленную дверь ввел в освещенную солнцем комнату явно недовольного пациента, Бэйб поднял глаза от шахматной доски. Гладко выбрит после вчерашнего официального визита, отметил Бэйб. Судя по соломенным волосам и синим глазам, еще один чертов скандинав. Какие же у них испуганные глаза. Ты только помни, испуг может быть и поддельным. Насторожен и внимателен — под личиной уступчивости и пеленой торазина. Знакомый видок. Наш друг, как я погляжу, провел здесь немалое время. Во всяком случае, не рисковать по пустякам он научился. Но почему они держали его отдельно от нас? В чем состоит его большой секрет? — вот что нам интересно. И форму поддерживает самостоятельно, это тоже видно. Физические упражнения по полной программе. И кстати, о физических упражнениях, Мартин, сальная скотина, наверняка уже к нему подъезжал. Ничего ему не обломилось, судя по тому, как сердито стискивает его лапа плечо молодого человека. Ну-ну. Хоть будет о чем поразмыслить.
Бэйб опустил глаза к доске и заныл-загудел на высоких тонах:
— А, так вон что ты задумал, свинья распутная? Ну, с этим-то я управлюсь, есть у меня пара приемчиков…
«А здорово ты наловчился нести невразумительную чушь, Бэйб», — прибавил он про себя.
— Ты сидеть здесь, — сказал молодому человеку Мартин.
Иисус Христос, английский! Благословенный Господом английский язык. Искалеченный Мартином до смерти, согласен, но все же английский.
Бэйб едва не выдал любопытства, распрямившись и взглянув через стол на вошедших.
Спокойнее, Бэйб, спокойнее. Существует масса причин, по которым Мартин заговорил по-английски. Мальчишка все равно может оказаться финном, фламандцем или голландцем. Ниоткуда не следует, что он самый что ни на есть бритт из Бритландии. Не надо спешить с выводами. Английский — лингва франка всех шикарных международных заведений. На нем говорят в любом классном банке, борделе и сумасшедшем доме — отсюда и до Балкан.
Молодой человек, уже севший, попытался теперь встать.
— Я говорю — сидеть. — Мартин сердито придавил его плечи. — Ты сидеть, оставаться.
А ты-то почему ни слова не говоришь, мальчик?
Глаза Бэйба перебегали с одной шахматной фигуры на другую, пальцы подергивали за нижнюю губу. Никто бы и не подумал, будто он осознает существование мира за пределами лежащих перед ним шестидесяти четырех клеток, и уж совсем невозможно было догадаться, что все его внимание сосредоточено на нескладном госте, заявившемся в солнечную галерею.
Мартин прошелся по ней, оглядывая других пациентов, пока его собственный беспокойно ерзал на пластмассовом стуле.
— Пожалуйста, можно я уйду? — в конце концов проскулил молодой человек.
Да охранят нас ангелы Господни! [50] Не просто бритт. Англичанин! Такой же английский, как майское дерево! Английский, как пытка! Английский, как ханжество, педерастия и парламент. Четыре коротеньких слова, но я могу провести их грамматический разбор, разложить их на части так же легко, как простое «спасибо».
«Пожалуйста, можно я уйду?» Частная школа. И хорошая к тому же, не какая-нибудь дыра. Одна из трех первоклассных — или я полный дурак, а таковым, свидетель мне Бог [51], я никогда не был.
«F3, слон g2, ладья отходит…»
Уинчестер, Итон, Харроу?
«Пешку с „с“ вперед, потом жертвуем ею, чтобы расчистить место на ферзевом фланге…»
Не Уинчестер, полагаю. Слишком вежлив.
«Меняем слона на коня и все черные квадраты мои…»
Итон? Не думаю. Не та осанка. Осанки у итонца не отнять, даже здесь. Остается Харроу. Semper floreat herba [52].
— Бэйб, я хочу с тобой кое-кого познакомить.
Это Мартин, подойдя, заговорил уже по-шведски.
— Не хочу я ни с кем знакомиться, — на том же языке пробурчал Бэйб и так неуклюже произвел размен, что фигуры посыпались с доски. — Оставь меня в покое.
— Мало ли чего ты не хочешь, старик. Его зовут Томас. Можешь научить его играть в шахматы.
Нед наклонился и поднял с пола черную ладью. Бэйб, даже не взглянув на него, вырвал фигуру из руки Неда и хлопнул ею по доске.
— Сидеть и играть шахматы, — приказал Неду Мартин. — Это Бэйб. Наш самый старый гость. Здесь даже перед доктор Малло, так, Бэйб?
— Я попал сюда еще до того, как ты был капелькой семени, стекавшей по греховной ноге твоего папаши, ничтожный ты, извращенный, обгаженный пидер.
— Что? Что он говорит?
— Он говорит, что действительно провел здесь долгое время, — ответил Нед. — Послушай, Мартин, мне обязательно нужно с ним разговаривать? Нельзя ли мне вернуться в мою комнату? Пожалуйста. Или хотя бы побыть одному?
— Ты разговаривать, — приказал Мартин. — Я вернуть к обеду. Сидеть. Разговаривать. Играть шахматы. И не ссорить друг друга.
Почти минута прошла в молчании — Бэйб расставлял фигуры, а Нед сидел, старательно изображая недовольство.
За спиной Бэйба он видел лужайку, полого уходящую вниз, к веренице деревьев, стоявших так тесно, что это наводило на мысль о реке. За окном виднелись другие пациенты, сидящие на скамейках, прогуливающиеся. Нед никак не мог поверить, что все это стало возможным.
Яркий свет, запахи, исходившие от людей и мешавшиеся с кисловатым запашком нагретого солнцем винила, пьянили Неда. Он ощущал спиной подозрительный взгляд Мартина и потому не мог показать, как ему не терпится поговорить, — вместо этого он угрюмо сгорбился и уставился на шахматные фигуры с таким выражением, словно те были его врагами.
То, что этот старик, Бэйб, если Нед правильно расслышал, сказал прямо под носом Мартина, взволновало Неда невообразимо. Старик назвал его ничтожным, извращенным, обгаженным пидером, но говорил невнятно и быстро, чтобы значение сказанного до Мартина не дошло. Он, может быть, и безумен, и нехорош собой, но находиться с ним рядом определенно куда веселее, чем сидеть в пустой комнате.
— Ну вот, сынок, — произнес вдруг старик. Взгляд его был прикован к доске, говорил он себе под нос, но Нед отчетливо слышал каждое слово. — Мартина ты облапошил. Чем более расстроенный у тебя будет вид, тем пуще ему это понравится. Сразу мне не отвечай, обопрись подбородком о ладонь, чтобы прикрыть губы, и сохраняй на лице раздраженное, недовольное выражение. Оно у тебя отлично получается.
Сердце Неда забилось быстрее. Он поставил локоть на стол, уткнулся ртом в ладонь.
— Вы англичанин?
— Черта с два!
— Мартин смотрит на нас?
— Стоит с чашкой кофе в руке и пялится на твой затылок, насупясь, как обозленная навозная оса. Ты отверг его амурные притязания, так, паренек? Нет-нет. Краснеть не надо. Он подъезжает с ними к каждому новому пациенту. Ты ход-то делать собираешься? Или хочешь сказать, что шахматам в Харроу не учат?
Нед ахнул и невольно поднял на старика взгляд.
Бэйб, выпятив губы, уставился на доску с таким видом, словно ничего и не говорил. Затем неторопливо произнес нараспев:
— Зря я так сразу тебя огорошил. Чертовски люблю повыпендриваться, ты уж меня прости. Но если профессор Хиггинс умел проделывать эти штуки, почему не попробовать Бэйбу? Опусти взгляд на доску и сделай ход, ты, изнеженный азиатский нефрит.
Нед двинул вперед пешку и сразу принял прежнюю позу, прикрыв ладонью рот.
— Как вы могли это узнать? Ну, то есть… не кто я такой, не что я здесь делаю. Вы заглядывали в бумаги доктора Малло? Или слышали наши с ним разговоры?
— Да успокойся же ты, юный Томас. Давай не будем спешить, как слоны, завидевшие посудную лавку. Или как любые другие слоны — бегущие к лавке, вбежавшие в лавку или выскакивающие из реки, дабы предаться насилию и разбою. Со временем ты привыкнешь к моему безумному обращению с метафорами и аллюзиями. Пока запомни одно: если сегодня и в следующие несколько дней мы будем вести себя правильно, Мартин оставит нас в покое и будет рад-радешенек. Меня он считает сумасшедшим стариком, стариком странным, безвредным, комичным, отвратительным, но тебе не доверяет, не нравишься ты ему. Он и Рольфи считают своим делом защиту этого заведения от последствий глупой либеральной доверчивости доброго доктора Малло. Если тебя выпустили на люди, так это из-за вчерашней новой девицы. Или я ошибаюсь?
— Нет, все верно! — выдохнул Нед.
— Ну вот… Господи Боже, юная обезьянка, тебе еще много чему предстоит научиться по части шахмат. Ты о «вилке» когда-нибудь слышал?.. Ну вот, я так и думал. Она у нас реформаторша с крепко притороченной к млечно-белым грудям новой метлой. Малло и его команда еще впадут по ее милости в буйство какое не снилось и самым буйным из нас. Если тебе до сих пор не позволяли разговаривать с нами, тому должна быть причина, а нашему начальству отнюдь не по вкусу ходить на поводу у либеральной дамочки с современными доктринами в голове. Кто засунул тебя сюда?
