Виктор Караваев - ЗАПИСКИ НЕПУТЕВОГО ОПЕРА
Опытный майор некоторым пузырям кивал как старым знакомым, на другие смотрел удивленно, третьи вызывали мрачные воспоминания. Он почти физически осязал всю мерзость содержимого, скрытого под нарядной наклейкой.
Одна бутылка вызвала в нем бурю негодования.
– Кто хозяин? Сертификат качества есть? – толстый палец уперся в стекло.
– Какой сертификат, зачем сертификат?
Здоровый кавказец в кожаной куртке пытался косить под дурачка. Его глаза стали расширяться от ужаса, когда опер одним движением выхватил из-за витрины бутылку и элегантно разбил ее об урну.
– Пр-р-родаешь отраву! – прорычал Бажанов, морщась от резкого запаха сивухи с привкусом аромата ДДТ.
Та же участь постигла вторую бутылку. И снова дух запрещенного Женевской конвенцией отравляющего вещества поплыл над урной.
– Прекрати! – поморщился Караваев. – Позвони в торговую инспекцию, пусть приедут, разберутся, пока мы здесь. Народ потравишь…
– Лады, Борисыч.
Майор всегда ценил конструктивность и, главное, законность при решении подобных проблем. Сам он больше полагался на классовое чутье, подбирая под свою интуицию статью Уголовного кодекса.
Чутье его подводило редко. Но когда подводило, ошибка оставляла неизгладимый след в личном деле. Если бы кадровики обладали литературным даром, синие корочки с золотым тиснением "КГБ СССР" и надписью на машинке "Бажанов Александр Михайлович " можно было бы читать как роман.
К сожалению, люди, связанные с оформлением дел, лишены чувства вечности. заваленные горой бумаг, живя одним днем и сиюминутными заботами, они только оставляют штрихи в личных делах сотрудников. Характеристики унылы и однообразны, аттестации можно было бы разделить на три категории, квалифицирующие офицеров: отличный, хороший и не очень хороший.
Но дело Бажанова имело не штрихи, а шрамы, достойные настоящего бойца. По этим шрамам можно было, как по кольцам могучего дерева, не только определить возраст, но и открыть целую эпоху в жизни поколения оперов. Эта эпоха изобиловала множеством пикантных фактов, ставших легендами. И мало кто знал, передавая их молодым, что многие из них связаны с его именем.
В органы государственной безопасности Бажанов пришел в середине восьмидесятых, когда уходили мамонты оперработы, оставившие после себя вполне зрелую поросль. Опыт и азарт создали уникальную породу опера, сутью которой был не только долг, но и то, что называется кураж. Без куража нельзя решать оперативные задачи, кураж будит воображение и рождает нетрадиционные идеи. Без куража нет настоящего опера, как не может быть испытателя, каскадера, исследователя.
Оперативная хватка, как утверждают настоящие бойцы, знающие майора, родилась раньше его самого. Она была всегда нацелена на конкретный результат, что вызывало уважение руководства и зависть недоброжелателей. В прошлые годы, "при коммунистах", ему было работать легко и комфортно. Он знал, что сзади надежный тыл, и если он ошибется, его накажут, но не сдадут. Он знал, что специальная служба работает там, где существует один из главных принципов: "не попадайся", то есть в узкой щели между правом и бесправием, на грани фола. А потому спецслужба должна работать четко, жестко, выверено и спокойно.
По части жесткости Бажанов лукавил. Охоту к ней ему отбили быстро и навсегда.
Еще будучи лейтенантом, он принимал участие в задержании крупного валютчика – бестии хитрой и опасной. Выстроенная система дала трещину, в которую тот и ушел, поставив карьеру основного разработчика на край пропасти.
Не одна группа наружки моталась по адресам, пытаясь взять объекта. Но провидение пало на Бажанова, который его вычислил.
Валютчик был действительно крупный, но внешне маленький и тщедушный: плюнь – и развалится.
Этакий бальзаковский Гобсек. Однако будущее светило оперативного сыска в чине младшего оперуполномоченного жестко взял его на улице Стромынка, скрутил и швырнул в машину. А потом, въезжая во двор, не рассчитав траекторию, так разбил две конфискованные машины, что крупнейшая фигура в мире фарцовки в буквальном смысле наложила в штаны и лишилась дара речи.
Наибольший эффект на него произвели разбитые машины во дворе территориального отдела КГБ. Заговорив после часа нервного молчания, он сдал всех "своих" изумленному следователю, сформулировав свое признание коротко и емко: "Я видел, что вы сделали со своими машинами… Если вы свои машины не бережете, то что бы вы сделали со мной?" Его слова стали пророческими: валютчик получил на полную катушку – тогда с ними не церемонились. Бажанов же стал объектом для критики надолго.
По прошествии нескольких лет молодой партнаправленец, назначенный на должность начальника отдела, все перепутав, как генерал из анекдота, на инструктаже, под дикий чекистский хохот заявил буквально следующее:
– При задержании подозреваемых прошу быть корректными и вежливыми. Делать все тактично и без этого… А то был у нас случай, когда один молодой сотрудник так переусердствовал, что наложил в штаны… Пришлось списывать машину.
От такой интерпретации Бажанов аж взвыл. Несмотря на застенчивость, испытываемую в присутствии большого начальства, он все-таки сделал некоторое вызывающее уточнение.
– Товарищ полковник, вы неточно изложили ситуацию.
Зал замер.
– Дело было не на задержании, а на инструктаже. Конфуз произошел с человеком, который, разъясняя задачи профессионалам, говорил о вещах, в которых ничего не понимает.
Зал взорвался аплодисментами. Ликованию масс не было предела.
Ремарка лейтенанта потрясла моральные основы службы. За нее он чуть не поплатился всем, что у него было (а не было ничего), но приобрел необычайную популярность. Более того, когда полковник хотел его "скушать в партийном порядке", все как один проголосовали против взыскания, за что отдел приобрел репутацию неблагонадежного.
Возможно, возмездие свершилось бы позже, но, к счастью, нелюбимый выдвиженец исчез так же, как появился.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства, тоже не любившего подобные НЛО (неизвестно откуда залетающие объекты), была история с шифровкой, ставшая легендой поколения семидесятых.
Однажды на подпись этому коммунисту-руководителю принесли документ. Любивший поволынить с подписью, исходя из своего правила "документ должен вылежаться", он пытался оставить бумагу у себя. Однако настырный Бажанов, у которого всегда все горит и все сырое, привел, казалось бы, последний аргумент:
"Нельзя оставлять – это срочная шифровка".
Глянув на него отеческим взглядом сквозь очки из цэковской аптеки и всем видом показывая, что уличил мальчишку в непозволительной шалости, он изрек историческую фразу: "Шифровка, говорите? Вот зашифруйте, тогда подпишу!" Остолбеневшему оперу крыть было нечем. Вернувшись в отдел, он передал изумленной публике, уже привыкшей не удивляться тому, что касалось их партайгеноссе, состоявшийся диалог.
Хохот стоял в течение получаса, после чего распоясавшиеся опера сочинили некую абракадабру из набора цифр. Перекрестив своего товарища и боясь самого худшего, они отправили его на доклад, который состоялся необычайно скоро. Еле держась от душившего смеха, гонец положил на стол подписанный бред. Подпись была размашистая и витиеватая.
Бажанов был отомщен.
– А ну, иди сюда, – майор заскорузлыми пальцами зацепил две ноздри продавца и ловко выдернул его через маленькое окошко наружу.
– Фамилия, имя, отчество?
Блестя от негодования зрачками, несчастный на ломаном русском языке стал вполне профессионально давить слезу, уповая на интернациональные чувства. Он рассказал про беженцев, про отсутствие крова и документов, оставленных там, на родине.
– Короче, – Бажанов прервал декламацию ненаписанного тома "Хождения по мукам".
– Если еще раз поймаю тебя за продажей этого пойла, пеняй на себя. Два часа срока, чтобы этого дерьма здесь не было. В противном случае, смею заметить, что ни я, ни мой товарищ шутить в рабочее время не умеем, эта богадельня, – Бажанов обвел глазами стеклянные ларьки, – прекратит свое существование. Слово офицера КГБ.
***
"Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник…" – сказал как-то Иван Андреевич Крылов. И был, безо всякого сомнения, прав.
Началась удивительная история изъятия глубокой осенью 1996 года. В один солнечный осенний денек заявляется в бухгалтерию человек в штатском. По нему было сразу видно, что без погон на плечах ему и передвигаться-то сложно. Будто силы мирового тяготения недостаточно. Так и норовит каким-нибудь тяжелым предметом себя к земле прижать, чтобы не взлететь случайно.
Портфель у мужичка тяжеленный и раскормленный. Вроде не только бумаги в нем находятся, но еще и кирпичи. Человек сразу заворачивает в кабинет главного бухгалтера, решительно и су рово садится на стул и без преамбулы представляется: "Я капитан налоговой полиции… Прибыл к вам для изъятия всех документов, относящихся к производственной деятельности Перовской плодоовощной базы. Извольте мне накладные и счета из архива предоставить ".
