Мюррей Бейл - Ностальгия
— Похоже на современную американскую живопись. Луиза, глянь вот на этот — в точности Олицки,[61] которого мы упустили, ты не находишь?
Гид откашлялся.
— В Оксфордском словаре слово corrosive, «коррозийный», идет непосредственно перед corrugated, «рифленый». Простое совпадение? Нам так не кажется. Ассоциация эта отражает саму правду жизни.
Вот — образцы, взятые в городе и в деревне; на море и под снегом, в тропическом лесу и ниже уровня моря; и — гордость музея! — из насквозь пропесоченного, блеклого буша. На каждом — аккуратные ярлычки с датами.
Саша задала вопрос.
Гид покачал головой.
— Нет, пока еще не был. Разумеется, хм, это — один из моих честолюбивых замыслов: съездить в Австрию и, как ни странно, в Югославию. — И, указав на нужный экспонат другим, улыбнулся: — По-прежнему на кровельную тематику.
На столе, под углом в сорок пять градусов, стоял грубо вырезанный прямоугольник выгоревшего красного цвета. Рядом аккуратными буквами значилось: «ПОЖАЛУЙСТА, ПОТРОГАЙТЕ».
— Бррр! — взвизгнула Саша.
Гид, улыбаясь, оглядел собравшихся.
Гэрри и прочие, отсмеявшись, столпились вокруг.
«ПРИВЕЗЕНО ИЗ КАЛГУРЛИ, ЛЕТО 1932 ГОДА, — пояснял ярлычок. — ТИПИЧНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ КРЫША. ПОСТОЯННАЯ ТЕМПЕРАТУРА ПОДДЕРЖИВАЕТСЯ С МОМЕНТА ПЕРЕМЕЩЕНИЯ И ПО СЕЙ ДЕНЬ (ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА В СУТКИ) ПОСРЕДСТВОМ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА И ТЕРМОСТАТА. ЭКСПОНАТ ДАЕТ НЕКОТОРОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОБ УСЛОВИЯХ, В КОТОРЫХ ЖИВУТ ДРУГИЕ ЛЮДИ».
— Дотроньтесь, ну дотроньтесь же! — восклицала Саша, посасывая мизинец. — Точно раскаленное железо! — Обиженно глянув на Филипа Норта, который улыбался краем губ, она ухватила его за руку.
— Сесил Лэнг в таких условиях работал, — откомментировал гид. — Сущий ад, что и говорить.
— Да ладно заливать-то!
— Чистая правда.
— Когда я родила Гленис, жара стояла под сто семь градусов.[62] Помнишь, Дуг?
— Это не железо, — внезапно поправил Кэддок: он снова слегка недопонял. — Если быть совсем точными, это — малоуглеродистая сталь.
— Думаю, вы правы, — обернулся к нему гид. — Уже само название заключает в себе очаровательный элемент абсурда.
— Сразу видно: у парня котелок варит, — откомментировал Гэрри. — Да вы на него только гляньте.
— Шш, — одернула его Вайолет.
Здесь висели крупноформатные фотографии знакомых зданий. Гид деликатно отступил в сторону. При всей широте спектра архитектурных стилей, каждое строение венчала крыша из рифленого железа. Здесь было все — фабрики и сараи, склады, украшенные цитатами Общества архитекторов («Нечасто материал используется столь…»), трамвайные депо, тракторный гараж, трибуна провинциального ипподрома, скотобойни (в прошлом — арены массовых убийств). И снова — ключевая мысль заключалась в том, чтобы подчеркнуть исключительную приспособляемость металла: «шоб дело делалось». Господи, а вот и собор — с великолепной звонницей, и башенками, и множеством стрельчатых витражных окон — и тоже крыт рифленым железом. Бракосочетание старого мира с прагматичным новым; и однако ж ржавеющее железо отчего-то неважно сочеталось с идеей божественности. Аборигенские хижины, разлетевшиеся по окраинам городов под воздействием некоей центробежной силы, использовали его же — в сочетании с расплющенными банками из-под керосина. («Бедняжки!» — вздохнула Саша.) Несколько видов правительственных зданий штатов: сперва — величавый гранитный фасад, а рядом — снимок с высоты птичьего полета: железная крыша! Университетские библиотеки и консерватории — таковы же. Туристы молча разглядывали фотографии.
Другое дело — дома, приветные, старинные, просторные усадьбы: здесь железо было на своем месте. Убывающие прямые линии рифления как бы заостряли перспективу крыши, порою даже искажали: сглаживали ее, выравнивали, придавали четкости; выгибаясь, они образовывали протяженные веранды — а в каменных стенах французские окна открывались навстречу западному ветру. Что за веранды: сплошные охи и ахи.
— Я вам что скажу: в сравнении с ними английские особняки, что мы повидали, — воистину жалкое зрелище!
Джеральд фыркнул.
— Я лучше помолчу, — шепнул он Норту.
— О! — небрежно обронила Шейла. — Да тут и наш дом есть.
Все разом остановились.
Шейла указала на нужную фотографию: просторный, приземистый особняк — каменный, затененный, величественный. Роскошнее всех прочих, вместе взятых.
— Ка-а-ак кла-а-асно! — присвистнул Гэрри.
— Шейла, право, что за чудесная усадьба!
Все разом обернулись к гиду; все наперебой хотели показать ему фотографию. Пусть своими глазами посмотрит! Но он уже подошел и сам — словно инстинктивно что-то почувствовал.
— Как вам оно? — осведомился Гэрри, выдвигая челюсть.
Юнец внимательно изучил фотографию — и кивнул.
— Значит, вы — дочь скотовода? Миленькое местечко. Вы их вроде бы дворами называете, если не ошибаюсь? Прекрасный образчик кровельного материала!
— Госсссподи! — простонал Гэрри.
— Это ведь фамильное достояние? — полюбопытствовал Уэйн.
— У меня есть управляющий. И еще я с дядей договорилась; он теперь там живет.
— Как мило, — вздохнула Саша.
Гэрри обернулся к собеседникам, демонстрируя изрядную осведомленность.
— Вообще-то она там почитай что не бывает. Правда, Шейла?
Не следовало ему так говорить. Шейла замялась.
— Я очень люблю старый дом, но там так тихо.
— Могу забрать, — хищно заявила Вайолет.
Все засмеялись. Шейла, как это для нее свойственно, испуганно заозиралась по сторонам.
— Пройдемте же дальше.
Посетители стронулись с места, но что-то неуловимо изменилось. Они расслабились, заговорили промеж себя. Приятно было думать, что Шейла — из их группы. Гэрри держался с развязной фамильярностью доброго старого друга семьи. Прочим тоже хотелось задать ей вопрос-другой. Гиду несколько раз приходилось умолкнуть на полуслове, чтобы привлечь их внимание.
— Хм-хм. Так вот. А теперь посмотрим, как этот металл, удивительное произведение рук человеческих, направлял и обуздывал исторические силы своего времени.
— Боже, — вклинилась миссис Каткарт, не большая любительница новомодных идей, — о чем это он?
Благодаря рифленому железу все почувствовали себя раскованнее, более того — испытали своеобразное чувство превосходства. Юный Уэйн вынужден был «закрутить гайки».
— Я, разумеется, имею в виду Вторую мировую войну, — громко, едва ли не срываясь на крик, объявил гид и указал на стол. — Как благодаря железу фашизм не захлестнул всего мира?
Хороший вопрос. На то, чтобы осмыслить представленный на столе экспонат, потребовалась от силы секунда.
— Рифленое железо сыграло ключевую роль в обороне Австралии. Тысячи квадратных ярдов кровельного железа были раскрашены в маскировочные тона — вот так, — расписаны ведущими художниками того времени. Многие крыши — даже с автографами. Вот такой лист, — гид ткнул пальцем в угол гигантского оливково-зеленого и бурого произведения абстрактного искусства, — сам по себе стоит бешеных денег. Все они, разумеется, составляют часть искусственного пейзажа. Коллекционеры и беспринципные дельцы посрывали крыши со старинных зданий — главным образом, в окрестностях Дарвина — и оправили их в золоченые рамы. Вот на этом — инициалы «Р. Д., 1943». Хранитель музея считает, что это либо Драйсдейл, либо Рой Далгарно.[63]
— Не знаю никакого Далгарно, — заинтересованно вклинился Хофманн. — Драйсдейл — это тот, который написал «Жену гуртовщика».
— Именно, — улыбнулся молоденький гид.
Внезапно он подался вперед — и выругался.
— Ради всего святого! Кто это сделал? Здесь побывал какой-то вандал.
— На нас не смотрите! — Гэрри поднял вверх руки.
— Причем сегодня, — объявил Уэйн, проводя пальцами по оскверненному фрагменту. — Я уж вижу.
В глаза туристам бросилась свежая надпись: теперь, когда гид привлек к ней внимание. По левому краю кто-то процарапал заглавными буквами: «ВНР[64] — НАДЕЖНЫ КАК ГВОЗДИ!»
Борелли расхохотался.
Когда Гвен зачитала надпись мужу, тот не задержался с комментарием:
— Ах да, это наша компания по производству стали, третья по значимости в Южном полушарии. Они и рифленое железо производят.
— Я брал их акции, когда они шли ниже пяти долларов, — сообщил Каткарт Норту, поддергивая шорты. И коротко, самодовольно поджал губы, демонстрируя два ряда зубов. Норт не произнес ни слова.
— Я так скажу: компания чертовски классная, — вмешался Гэрри. — По всем стандартам.
Хофманн, задержавшись напротив раскрашенного листа, серьезно толковал о чем-то с Луизой: верно, решал, а не приобрести ли им этакую диковинку.
