Патрик Несс - Жена журавля
— Ты изменился, — говорит она.
— И да, — вроде бы соглашается вулкан. — И нет.
Она облетает, как всегда, по кругу небеса над его фабриками.
— Ты теперь — миротворец.
— Просто сейчас я не воюю, госпожа. А это не одно и то же.
— Но ты создаешь. Ты строишь, добавляешь что-то новое в этот мир…
— Этим и занимаются вулканы. Пока нас не приручат до состояния гор.
— Ты дразнишь меня.
— А ты насмехаешься, госпожа.
Она приземляется на заостренную крышу его фабрики. Черный дым, валящий из труб, не пачкает ей ни одежды, ни кожи. Просто облетает ее, не касаясь.
— Насмехаюсь? — переспрашивает она. — Разве?
— Мои мысли полны тобой, — говорит он. — Ты проникаешь в мои сны, но остаешься там, где до тебя не дотянуться.
— Ты проникаешь в мои сны, — говорит она твердо. — Но тебя там нет.
Вулкан улыбается, и она снова видит злобную радость в его сияющих глазах.
— Госпожа видит сны обо мне? — уточняет он.
Она опять улетает.
14 из 32— Постой, госпожа! — кричит он вдогонку. — Мой дар для тебя!
Она подлетает к нему со спины — со стороны пригородных фабрик и шахт, вытеснивших народы, с которыми он когда-то воевал.
— Какой же дар я могла бы принять от тебя? — спрашивает она. — Ты — вулкан. Ты разрушаешь.
— И создаю.
— И разрушаешь снова.
— И снова создаю, госпожа. Ты знаешь, что это правда.
— Но в чем же твой дар?
— Спустись еще раз, и ты получишь его.
— Ты опасен для меня.
— Как и ты для меня, госпожа. Если я обижу тебя, ты превратишь меня в гору. Мы оба рискуем. Оба либо выживем, либо погибнем. А я хочу выжить.
Она задумывается над его словами. И спускается ниже.
— Так в чем же твой дар?
— В нежданной истине, госпожа.
Он протягивает ей руку длиной в континент, предлагая туда спуститься.
И она делает это — на долю секунды быстрее, чем хотелось бы ей самой.
15 из 32Вулкан извергается, заставляя мир расколоться надвое. Фабрики, города, деревни, народы проваливаются в трещины, расползшиеся по Земле. Небеса наполняются пеплом и пламенем. Реки лавы заставляют моря вскипать. Все погружается во мрак, пожар и хаос.
— Но ты, госпожа, — говорит он ей, стоящей у него на ладони, — остаешься цела. Я не способен обидеть тебя, видишь?
Он насылает на нее волну раскаленной лавы, но та расступается и оставляет ее невредимой. Он взмахивает рукой и закручивает вокруг нее огненный вихрь, но пламя даже не касается ее кожи. Он пытается прихлопнуть ее на ладони огненным кулаком, но тот останавливается прежде, чем задевает хоть прядь на ее голове.
— Я хочу уничтожить тебя, госпожа, — говорит он, — чтобы создать тебя заново. Но не могу, несмотря на все, во что мы с тобой поверили. — Он поднимает ее выше и выше над разрушенным миром к своим зеленым-презеленым глазам. — Ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю, — отвечает она. — И мой ответ — «да», я буду твоей.
На ладони вулкана у нее под ногами прорастает трава.
16 из 32Они решают создать мир заново. И назвать его их детищем — шутка, которая не нравится ни ей, ни ему, особенно когда их слова воплощаются в реальность. Он поднимает лаву, возводя новые равнины. Она посылает времена года, чтобы эти равнины остудить, засеять и озеленить.
Спариваются они яростно, но никак не могут насытиться. Его ладони хотят превратить ее в пепел и пар, а ее руки желают превратить его в груду камней, чтобы рассеять их по Земле. Но ни один из них не может причинить вреда другому. Он вынужден беспрестанно кипеть от ярости, она — столь же яростно прощать, но все усилия их бесплодны.
И все же они остаются вместе. На какое-то время.
17 из 32Никто из них не перестает быть тем, кем был раньше.
Она подозревает, что он виноват в тех войнах, что портят лицо их детища, и каждый раз, когда он возвращается после отсутствия, от его лошадей пахнет огнем и кровью так, словно они доскакали до конца времен и повернули обратно.
Он же подозревает, что она дарует свое прощение другим, ибо, когда возвращается она, в ее застывших глазах читается удовлетворение, от которого она не спешит избавляться.
Он считает себя слишком могучим, чтобы ее ревновать. Она же считает себя слишком свободной, чтобы кто-либо ревновал ее.
Они оба не правы.
18 из 32Когда он путешествует по этому новому миру, она следит за ним, держась на расстоянии, чтобы он не заметил, и наблюдая, как он рассылает по всей Земле войска за войсками, как строит фабрики, заволакивающие небеса черным дымом, как связывает все живые существа друг с другом — по их же согласию, — чтобы ими было легче манипулировать.
Он, в свою очередь, прячется в гейзерах и горячих источниках, путешествует по извержениям и землетрясениям, танцует на разломах тектонических плит и швах континентов, чтобы не упускать ее из виду и следить, как она общается с людьми, населяющими их новый мир, как все эти люди пытаются ее использовать, как она своим касанием дарует им прощение, освобождая от бремени в обмен на такую близость, которой они и представить себе не могли.
Этот мир — их детище — чувствует родительскую тревогу, как и любое дитя. Он морщится, истирается, загрязняется под их все менее внимательными взглядами. Иногда ему удается их пристыдить, напомнив о себе и своих нуждах, и тогда они платят ему своей заботой — перемириями, хорошей погодой, ясными лунными ночами и жаркими солнечными днями.
Но уже очень скоро их взгляды вновь обращаются друг на друга, и, как только это случается, мир понимает, что ему пора съежиться и как можно скорее заснуть.
— Мы готовы? — спросил Джордж.
— А даже если нет, так и что? — ответила Кумико, поправляя на нем галстук, который в том не нуждался, отчего ее жест вышел почти ироничным, вроде насмешки над бесчисленными черно-белыми домохозяйками из телерекламы, которые поправляют бесчисленные черно-белые галстуки своим бесчисленным терпеливо их любящим черно-бело-корпоративным мужьям.
Впрочем, это смотрелось еще и мило. Да-да, убедил себя Джордж.
— Представляю, как все удивятся, — сказал он.
— Хорошей вечеринки без сюрпризов не бывает. Так ведь люди говорят?
— Никогда не слышал.
— Значит, ходил не на те вечеринки.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но тут раздался стук в дверь.
— Уже? — вздохнул он.
— Ну, должны же они прийти когда-нибудь, твои друзья.
— Но не твои?
По ее лбу пробежала легкая морщинка.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты…
Стук повторился. Он с сожалением выпустил Кумико из объятий и пошел к парадной двери, чувствуя, как все внутри него продолжает звенеть, точно колокол. Остановившись перед дверью, он глубоко вздохнул.
И затем открыл.
— Дорогая! — поприветствовал он дочь.
Потом наклонился к внуку, который, запыхавшись, выдавал на гора потрясный анализ смены главных героев в стране Вихляшек Завро — и не поверил своим глазам, увидев, кто стоит за спиной у Аманды, несомненно в качестве гостьи, с бутылкой шампанского в руках.
— Ты ведь помнишь Рэйчел? — спросила Аманда тоном невинного младенца.
Вечер обещал быть бурным.
— Кто, скажи на милость, все эти люди? — спросила у Аманды Клэр, пришедшая с Хэнком.
В гостиной яблоку негде было упасть. Всю мебель оттащили к стенам, и, хотя на часах было только 7:40, вечеринка с каждой минутой все больше напоминала шумную дискотеку.
— Понятия не имею! — ответила Аманда, обняла мать и расцеловала Хэнка в обе щеки.
— Ну, как дела? — спросил Хэнк дружелюбно, как говорящий пес. — А Тотошка где?
— Помогает вешать плащи да куртки. В том смысле, что они для него тюлени, а сам он — пингвин.
— Пойду его найду, — сказала Клэр, стянув пиджаки с себя и с Хэнка.
И Аманда осталась один на один с отчимом — который, конечно, был ужасно мил, добр с матерью, приветлив с Джеем-Пи и вообще совершенно вменяем; но она в присутствии Хэнка четко осознавала, что разговаривает с единственным черным человеком в этой комнате. И что, помимо всех прочих проблем, теперь ей придется до конца вечера беспокоиться насчет того, не стоит ли извиниться перед ним за это от имени всей Англии.
— Итак, — сказал он. — Кто здесь наливает парням из Техаса?
— Мехмет, — не задумываясь, выпалила Аманда.
Хэнк уставился на нее:
— Это где?
— Кажется, на кухне.
— А как я узнаю, что он Мехмет?
— Он работает у Джорджа. Он из Турции.
Хэнк понял и положил ей руки на плечи:
— Тогда пойду выпью с ним за дружбу народов. Тебе чего-нибудь налить?
Она вздохнула, но успокоилась:
— Бокальчик белого вина. Ну, может, два.
— Только не за мой счет!
— О, нет! — Она стукнула его по бокалу обручальным кольцом и чуть ли не впервые осознала, что носит его до сих пор. — Странная здесь атмосфера. Только посмотри на них всех… — Наклонившись к Хэнку, она прошептала: — Думаешь, Джордж их всех знает? Или это просто, как их называют, люди искусства?
