Павел Загребельный - Разгон
- Коварство или скрытые действия. Семь букв? Знаете?
Пронченко и профессор, оказывается, ломали голову над журнальным кроссвордом. Самое примитивное занятие из всех, какие только мог вообразить себе Карналь.
- Ну, что же вы молчите? - торопил его профессор.
- Интриги? - подсказал Пронченко.
- Минуточку. Линейка - ложится. Шторм - сходится. Мотив - точно. Так и записываем: интриги.
Пронченко встал, подал Карналю руку.
- Садитесь пить с нами чай. С Рэмом Ивановичем, надеюсь, вы знакомы.
- В общих чертах, - буркнул профессор, - в очень общих чертах. Без приближений. В науке, знаете ли, приближение - процесс длительный и, как вам известно, бесконечный.
- Среди людей несколько иначе? - спросил Пронченко, и Карналь никак не мог взять в толк, спорят они или шутят, а может, просто дают отдых мозгу, так же как с этим нелепым кроссвордом.
- Кстати, студент Карналь подает надежды, - неожиданно сказал Рэм Иванович. - Его научная работа получила первую премию Министерства высшего образования.
- Знаю, - кивнул головой Пронченко.
- И как вы думаете использовать его после университета?
- А вот этого не знаю.
- Тогда кто же знает?
- Его научные руководители, воспитатели.
- Он жалуется, что его...
- Я не жаловался, - вырвалось у Карналя.
Верико Нодаровна принесла еще стакан чаю, Пронченко стал знакомить Карналя с женой. Карналь дернулся, чтобы встать навстречу женщине, но почувствовал, что его что-то удерживает снизу. Это "что-то" не было для него тайной. Все университетские стулья вместо фанерного круга имели плетеные сиденья - тоненькие палочки прибиты к каркасу маленькими гвоздочками. Гвоздочки, как известно, имеют головки с закраинами - прекрасный инструмент для продырявливания студенческих юбок и брюк. У Карналя единственные его брюки имели уже несколько таких "ранений", но сейчас речь шла уж не о целости брюк, а о его воспитанности, уважительном отношении к женщине. Карналь рванулся что было силы, но стул вцепился ему в брюки. Пришлось тянуть за собой и стул. Студент выглядел так комично, что Рэм Иванович не выдержал и захохотал. Пронченко тоже не удержался от смеха, только Верико Нодаровна укоризненно взглянула на мужа и, помогая Карналю освободиться от стула, сказала:
- Ты опять перепутал стулья, Володя. Я же просила тебя никогда не давать этот поломанный гостям, самому садиться на него.
- Студент - это не гость! - закричал Рэм Иванович. - Студент - человек для приключений. Когда же и не испытать всяческие приключения, если не в студенческие годы?
- Вы у нас впервые? - спросила Верико Нодаровна. Она говорила с приятным грузинским акцентом. - Правда, Володя, впервые? - обратилась она к мужу.
- Не приглашали, потому и впервые, - добродушно буркнул Пронченко. Потому и жалуется аж в Ленинград, а нам не сказал ничего.
- Я не жаловался, - снова стал было оправдываться Карналь.
Но его перебил профессор:
- Я страдаю склонностью к неточности. Constitutionally inaccurate! как говорят англичане. Жалоб не было. Я не встретил таких слов в письме нашего молодого друга. Так?
- Так, - согласился Карналь, пока еще не понимая, куда клонит профессор.
- Но разве истинное положение вещей зависит от того или другого сочетания слов? Мир для того, чтобы существовать, не нуждается ни в каких описаниях и постановлениях.
- Простите, профессор, - спокойно вмешался Пронченко, - но ведь мы знаем, что постановления в государстве с плановым хозяйством могут направлять целые участки жизни. А декартовская энумерация? Вы же математик, а математики спят и видят мир не то что описанный и прорегистрированный, но формализованный до таких пределов, что даже для поцелуев они мечтают вывести точные формулы.
Профессор вскочил со стула, хотел пробежать по комнате, беспомощно развел руками.
- У вас тут не разгонишься! Вы что - играете в скромность? Почему вам не дадут квартиру? Ведь тот, кто нес бремя войны, имеет право пользоваться плодами победы!
- Мы с Верико и пользуемся! - заметил Пронченко. - У нас целых две комнаты на двоих. По комнате на каждого! Это же целое богатство, профессор!
- Вы называете это комнатой? - профессор натолкнулся на стул, ударившись, запрыгал на одной ноге. - Могли бы хоть сократить до минимума меблировку. В моей ленинградской квартире, например, просторно, как на стадионе. В блокаду я сжег всю мебель, чтобы согревать свое старое тело. Пришлось даже зацепить кое-что из библиотеки. Пытался выбирать малоценное. Но разве ж для ученого книги могут быть малоценными? Теперь страшно подумать...
- А у меня был случай, когда я своим командирским танком разворотил стену сельской библиотеки. Засели там два фашистских пулеметчика, и мы никак не могли их выкурить. Пришлось идти на таран. Не знали мы, что там библиотека, да если бы и знали, все равно пришлось бы идти. Когда разворотил стены, танк влетел в дом. Улеглась пылища, глянул - книги, растерзанные как люди. А мои хлопцы уже выскочили из танка, собирают то, что уцелело. Один несет "Гаргантюа и Пантагрюэля", знаете, школьное издание, читаное-перечитаное... Я своей Верико до сих пор про этот случай не рассказывал, боюсь даже сейчас. Хотя подумать, что мог ты тогда на фронте...
- А мне пришлось спасать гаубицу, - вмешался в разговор Карналь, выковыривала с башни польского костела фашистского пулеметчика, и на нее насела рота фашистских автоматчиков. Насилу отбили. А костел гаубица разрушила капитально. От пулеметчика одни воспоминания... Когда же мы отбили тот городок, то к командиру пришла делегация граждан с протестом. Мол, повредили костел. Четырнадцатый век.
Профессор между тем сел, взялся за стакан, но чай уже остыл.
- Имея такую очаровательную жену, не грех угостить и грузинским вином, - воскликнул он.
Пронченко заглянул в угол за плетенную из лозы этажерку, набитую книгами и рукописями.
- Грузинского нет, - сказал оттуда, - а портвейн три семерки есть. Хотите?
- Налейте хотя бы нашему молодому другу!
- А почему такая честь? - удивился Пронченко. - Уж коли пить, так всем. За знакомство и за сотрудничество. Или как лучше? Может, за успехи нашей науки?
Он налил вино в стаканы. Пришла Верико Нодаровна. Профессор галантно уступил ей место, но она принесла табурет и села рядом. Пронченко плеснул ей немного из бутылки.
- Символически, - сказал он. - На фронте мы свое отпили. А я добавил еще в Грузии. У меня и сейчас еще такое впечатление от нашей свадьбы с Верико, что мы неделю плавали в вине. Море вина. Недаром поэты когда-то путали вино и море. Как это там у поэтов, Верико?
- Ты имеешь в виду Гомера, который называл море винно-черным?
- Прекрасно! - воскликнул профессор. - С поэтами - это прекрасно! Это возвращает меня к прерванному разговору. Итак, с чего мы начинали? С нашего молодого друга. Он зарекомендовал себя талантливым математиком, и я имел огромное удовольствие... гм... познакомиться... Но я имел также неосторожность посвятить нашего молодого друга в некоторые... Одним словом, я кратко изложил ему суть взглядов Норберта Винера на кибернетику... К сожалению, людей, которые разделяют хотя бы частично идеи Винера, кое-кто из ученых не поддерживает... Лженаука, реакционная идеология, интриги... Ученый уже по своей природе должен жаждать новых знаний, иначе он не оправдывает своего назначения.
- Отметьте еще и то, - спокойно заметил Пронченко, - что ученый прежде всего заботится о самом себе. У него собственные цели, и в случае неудачи он рискует лишь собственным опытом. Политика же всегда направлена на поддержку и защиту большинства. Рискует тоже большинством. Вот и приходится думать, прежде чем...
- Ага! - закричал радостно профессор, вскакивая, чтобы пробежать по комнате, но тут же вспомнил, что тут бегать негде, засмеялся и сел на свое место. - Вы говорите: защищать большинство. А если это большинство ни сном ни духом не знает о том, от чего его защищают?
- Незнание угрозы еще не свидетельствует о том, что эта угроза не существует, - спокойно отразил нападение Пронченко.
- Мы можем выпить? - удивляя Карналя своими неожиданными перепадами настроения, вдруг миролюбиво напомнил профессор. - За ваше здоровье, прекрасная Верико! Знаете, я всю жизнь сожалею, что рано женился. Всякий раз встречаешь таких красивых молодых женщин и невольно думаешь: ах, был бы свободен, как бы мог влюбиться, начать жизнь сначала!..
- Наверное, мой Володя будет думать когда-нибудь так же! - лукаво взглянула на мужа Верико.
- У него не будет для этого времени! Его заест общественная работа! Ученый и общественный деятель - это кошмар! Это забирает все твое время, все твои силы, изнуряет и исчерпывает... Но, дорогие мои друзья, в этом мире для нас нет иного выхода... Однако мы снова потеряли пить. Мы забыли о нашем молодом друге.
- Я не жалуюсь, - подал голос Карналь.
