Джонатан Кэрролл - Страна смеха
Позади что-то звякнуло, и, обернувшись, я увидел Ричарда Ли; одним громким глотком тот прикончил бутылку кока-колы.
– Привет, Мел. Привет, Эбби. Добрый день. – Последнее относилось к Саксони и было сказано так галантно, что я ожидал, уж не тронет ли он козырек своей бейсбольной кепки. Во мне даже шелохнулась ревность.
– Мел, подойди-ка на минутку!
Аптекарь подошел к рецептурной стойке, где к нему присоединился Ли. Мел подлез под прилавок и достал огромную красно-белую коробку презервативов “Троян” без смазки. Ничего не спрашивая, он вручил ее Ричарду.
Не хочу показаться высокомерным, но “трояны” – из тех презервативов, которые по три года таскаешь в бумажнике, когда тебе двенадцать или тринадцать, потому что они очень прочные и толстые. Говорили, что они непрошибаемы никакой эпической силой. И действительно, они очень прочные, но когда настает волшебный момент, такое ощущение – как будто натянул цеппелин.
Ли склонился ближе к Паркеру и что-то долго и тихо шептал ему на ухо. Я старался не обращать внимания, но особого выбора у меня не было – либо эта парочка, либо отражение ресниц Саксони в зеркале над стойкой.
– “Теперь, если только найду эти чертовы ключи, выедем вместе на моем бульдозере!” – Наверно, это была концовка похабного анекдота, поскольку Ли вскинулся, будто в задницу ужаленный.
Они оба вдоволь нагоготались, хотя Ли гоготал натужней, более хрипло и гораздо дольше, чем Паркер.
“Трояны” исчезли в коричневом бумажном пакете, и Ли расплатился грязной двадцатидолларовой банкнотой.
Засунув пакет под мышку, он взял сдачу и повернулся ко мне. У меня дурная привычка судить о людях по первому впечатлению. Увы, я часто ошибаюсь. И вдобавок упрям, так что если уж невзлюбил кого-нибудь сразу – будь это хоть ангел в камуфляже,– то нужна чертова уйма времени, чтобы я осознал ошибку и изменил свое отношение. Ричарда Ли я невзлюбил. Он напоминал человека, который день-деньской расхаживает в подштанниках, а моется каждый второй четверг. В уголках его глаз скопились комочки слизи – когда вижу подобное, меня так и подмывает подойти и вытереть. Это словно крошка на бороде у какого-нибудь невнимательного бородача.
– Я слышал, Анна разрешила тебе писать книгу. Поздравляю!
Мое сердце немного оттаяло, когда он протянул свою ручищу, но потом снова заледенело, когда я заметил его похотливый, искоса, взгляд на Саксони.
– Может, зайдете оба ко мне вечерком? Могу показать мамины фотографии и еще кучу всякого разного. Может, поужинаем вместе? Думаю, нам всем хватит.
Я посмотрел на Сакс в смутной надежде, что она придумает, как выкрутиться. Но я знал, что рано или поздно с этим человеком поговорить придется – уж больно важна была его мать.
– Почему бы и нет. Томас, ты как? Вроде, у нас ничего не было намечено.
– Нет. То есть да. Нет, это здорово. Это будет потрясающе, Ричард. Большое спасибо за приглашение.
– Хорошо. Днем я собираюсь на рыбалку, и если повезет, у нас будет налим прямо с крючка.
– Ух ты, здорово – свежий налим! – Я постарался с воодушевлением кивнуть, и если выражение лица меня выдало, то лишь потому, что я думал о налимьих усиках.
Он вышел, а Саксони решила купить “Макс Фактор”. Я пошел к стойке заплатить. Выбив чек, Мел-Аптекарь покачал головой:
– Честно говоря, терпеть не могу налимов. Жрут что попало, потому и такие жирные. Рыба-мусорщик. Сэр, с вас два доллара семь центов.
Там всюду были крест на кресте, а Иисус кровоточил из пятидесяти углов, и в каждом страдал по-новому. Весь дом пропах жареной рыбой и помидорами. Кроме диванчика, на котором я сидел: диванчик пах мокрой псиной и сигаретами.
У Шарон, жены Ли, было розовое личико, невинное, но в то же время странно непропорциональное, как часто бывает у лилипутов. Она вечно улыбалась, даже когда споткнулась о своего бультерьера Бадди и упала. Дочери, Мидж и Рут-Энн, были совсем не похожи на нее – они еле передвигались, словно воздух слишком тяжело давил на них.
Ричард продемонстрировал свою коллекцию пистолетов, коллекцию ружей, коллекцию удочек, монету с головой индейца64. Шарон продемонстрировала семейный альбом, но по большей части на фотографиях были запечатлены либо собаки, каких Ли держали все эти годы, либо почему-то эпизоды членовредительства. Ричард улыбался своей белой загипсованной ноге, Мидж весело указывала на почерневший подбитый глаз, Рут-Энн лежала, скорее всего, на больничной койке и, видимо, сильно страдала.
– Боже, что тут случилось? – Я указал на фото Рут-Энн.
– Когда это было? Дайте подумать. Рут-Энн, помнишь, когда это я тебя фотографировал?
Рут-Энн прошаркала ко мне и задышала в затылок, рассматривая снимок.
– Это когда у меня вылетел диск, ну, в спортзале. Разве не помнишь, пап?
– Ох, правда, Ричард. Это когда у нее позвоночный диск вылетел.
– Черт! Теперь вспомнил. Мне стоило триста баксов положить ее в больницу. У них там только палата на двоих и была, но все равно я ее положил. Правда, Рут-Энн?
Сплошная какая-то “Табачная дорога”65, право слово; но при всем при том они явно очень любили друг друга. Ричард постоянно обнимал девочек и жену. И им это нравилось – они льнули к нему, повизгивая от восторга. Странно было представить эту компанию вместе в их беленой халупе, как они разглядывают фотографию Рут-Энн на растяжке, но много ли вы знаете семей, которым приятно общество друг друга?
– Ужин готов, прошу всех к столу.
Как почетному гостю, мне выдали самого большого налима, разинувшего пасть в предсмертной гримасе. Вдобавок прилагались тушеные помидоры и салат из одуванчиков. Как бы я ни кромсал налима и ни гонял по тарелке, избавиться от него я не мог. Я понимал, что битва проиграна и что придется сколько-то съесть.
– Как там книга, двигается?
– Да не особо, мы ж еще только начали. Долгое это дело...
Хозяева переглянулись, и на пару секунд возникла пауза.
– Ничего себе, книгу писать... Нет, это не для меня. Вот почитать я еще любил иногда, в школе.
– Неправда, Ричард, ты и сейчас читаешь. Подписок-то сколько всяких,– кивнула нам Шарон, словно подтверждая истинность своих слов. Она не переставала улыбаться, даже когда жевала.
– Маршалл, да, вот уж кто умел писать, так умел. Да в его мизинце было больше чертовых историй, чем у некоторых в... – Он покачал головой и выловил из тарелки слюнявый помидор. – Думаю, нужно быть писателем, когда в голове столько безумных идей и историй. А то лопнешь, если их не запишешь. Как ты думаешь, Том? – Он положил в рот целый помидор и говорил с набитым ртом. – У некоторых тоже куча историй в голове, да еще каких, но им достаточно просто рассказывать, чтобы не взорваться. Расскажешь – и опять как огурчик. Да вот хоть Боб Фьюмо, верно, Шарон? Боб целый вечер может травить обалденные байки, а потом проспится – и по новой. Но он только рассказывает, и все. А у таких, как вы, с этим делом гораздо тяжелее, правда?
– И гораздо медленнее. – Я улыбнулся в тарелку и вилкой еще подвигал рыбу.
– Медленнее – это точно. Сколько, думаешь, тебе понадобится времени, чтобы закончить эту книгу про Маршалла?
– Очень трудно сказать. Я раньше никогда не писал книг, и мне еще нужно многое узнать, прежде чем смогу действительно взяться за дело.
В разговоре снова возникла пауза. Шарон встала и с той же улыбкой принялась убирать со стола. Саксони вызвалась помочь, но ее быстро усадили обратно.
– Вы слышали, что мальчишка Хейденов, которого сбили у вас перед домом, недавно умер? – Лицо Ричарда ничего не выражало, когда он проговорил это. Ни тревоги, ни жалости.
Но я ощутил замирание в желудке – потому что все происходило у меня на глазах и потому что мальчик был таким счастливым, за две секунды до того, как его размазало по асфальту.
– А его родители... как они?
Он потянулся и бросил взгляд на кухонную дверь.
– Они в порядке. Ничего же не поделаешь, верно?
Как люди могут так вести себя? Когда погибает маленький мальчик, ну как не захочется расколошматить что-нибудь или хотя бы погрозить Богу кулаком? В деревне они, конечно, слеплены из другого теста, видят смерть каждый день и т.д., и т. п. – но, черт возьми, человек остается человеком. Как можно не горевать о смерти мальчика? Хотелось бы надеяться, что Ли просто стоик.
– Боже мой, я только что вспомнил! Анна говорила мне, что он умрет. Правда, странно?
Саксони, до последней крошки подъевшая свою рыбу, помидоры и салат из одуванчиков, крутанула ложкой:
– Как это – говорила? Откуда она могла знать, что он умрет?
– Это ты у меня спрашиваешь? Я только помню, как она сказала, что он умрет. Ну то есть она ведь не изображала Свенгали66, ничего такого – мальчик-то был совсем плох, когда его увезли.
– Эй, Том, ты за кого держишь Анну, а? За Удивительного Крескина? Видел когда-нибудь этого парня у “Джонни Карсона”67? Мага? Не поверишь, что он там вытворяет...
