Стив Тольц - Части целого
Гарри также обнаружил, что анонимность разочаровывает его коллег. Ощутил нюхом — при помощи ноздрей.
— Ты худший из всех! — Он указал пальцем на Терри.
— Приятель, я и слова не сказал, — отозвался мой брат.
— Этого и не требуется. Я носом все чую.
Не исключено, так оно и было. Ведь однажды Гарри сказал, что если паранойя длится долго, то может привести к развитию телепатических способностей. Может, такое случилось и с ним? Может, он увидел будущее? Или сказал то, что было совершенно очевидно: в голове Терри зашевелились мысли, которые могли погубить и его, и всех, кто был рядом. Сказать по правде, я этого не понял и не почувствовал приближения грозных событий. Не исключено, что Боб Дилан ошибался. Может, все-таки необходимо быть метеорологом, чтобы предсказать, откуда подует ветер.
Второй проектКак правило, всякий человек живет своей жизнью, и если он включает телевизор и там передают новости — не важно, насколько они серьезны, не важно, насколько глубоко мир погряз в дерьме и какое эти новости имеют отношение к бытию человека, — его жизнь — это отдельная область, а информация — отдельная. Даже во время войны приходится стирать исподнее — согласны? И ссориться с близкими, а затем мириться, если ты не прав, хотя в это время на небе отверзлась огненная дыра и испепеляет все до состояния картофельных чипсов. Но дыра обычно не настолько велика, чтобы остановить течение жизни, однако у некоторых особо неудачливых случаются исключения, когда новости в газетах и новости в спальне пересекаются. Уверяю тебя, это пугает и приводит в уныние, если, читая газету, случается узнавать о себе.
Все началось далеко от дома. Утренние газеты поместили кричащие заголовки: главные игроки австралийской команды по крикету попались на том, что брали деньги от букмекеров и во время международных матчей по их заказу играли не в полную силу. Новость раздули, наверное, больше, чем следовало, но, как было сказано, спорт в Австралии — национальная религия и такое событие сродни тому, как если бы христиане узнали, что Господь, задумав сотворить горы и леса, не помыл перед этим руки. Скандал набрал обороты. Поднялся шум, люди были шокированы и возмущены, повсюду только и говорили, что все это безобразно и отвратительно, оказывается, все продается и покупается и пятно со спорта теперь не смыть. Выступающие по радио требовали крови. Они хотели, чтобы с плеч летели головы — головы букмекеров и подлинных предателей, игроков. Политики кричали о справедливости, клялись докопаться до подноготной, и даже премьер-министр пообещал устроить «тщательное и всестороннее расследование коррупции в спорте».
Для меня этот спортивный скандал был просто фоном. Я был слишком занят собственными проблемами: мать прощалась с жизнью и обращалась в ничто, как безумная королева, отец тонул в бутылке, а брат шел по миру с пистолетом в одной руке и топором в другой.
В следующую субботу мы должны были встретиться с Терри на матче Австралии с Пакистаном. Все, памятуя о скандале, задавались вопросом, состоится ли игра, но поскольку действует принцип, согласно которому человек считается невиновным, пока его вина не доказана, расписания никто не отменял. Небо было ярким, воздух полон весной — такие дни убаюкивают, внушая ложное ощущение безопасности, но меня мучили страхи, которые у меня всегда возникают в присутствии тридцати пяти тысяч людей, способных в любой момент выплеснуть наружу свою коллективную ярость.
Когда игроки выбежали на поле, толпа бешено взревела, потому что именно эти спортсмены были вовлечены в скандал. Одни игроки не обращали внимания, другие отвечали зрителям непристойным жестом, тем, который требует одновременного действия обеих рук. На трибунах дружно гикали. Мне нравится улюлюкать на стадионе. А кому не нравится? Некоторые зрители вкладывали в крики всю свою злость, другие больше смеялись. Терри молча сидел подле меня.
Когда капитан вышел для подачи мяча, улюлюканье сменилось свистом и на поле полетели различные предметы, как то: банки из-под пива и ботинки — собственные ботинки зрителей! Один из болельщиков перепрыгнул через ограждение, выскочил на поле и попытался помешать капитану. Другие последовали его примеру и тоже высыпали на поле. Раздался свисток — игра на этом явно была закончена. В это время Терри повернулся ко мне и бросил:
— Пошли! — Я решил, что он имел в виду: «Пошли домой», но прежде чем понял, что происходит, брат бросился вниз, на поле. Я хотел бежать за ним, но он скрылся в толпе, которая прибывала со всех сторон и блокировала командам выход. Ситуация развивалась на нервах, по-дикарски. Ты же знаешь, какой может быть взбунтовавшаяся толпа.
Затем я услышал крик, совершенно отличный от общего рева разъяренных зрителей. И посмотрел туда, куда смотрели все. Эту картину я вижу до сих пор, стоит мне опустить веки: Терри достал пистолет и целится в капитана австралийской команды. Огромные глаза светятся, лицо посвежело, точно он искупался в живительных водах. Выражение непривычное — словно он восхищался собой. Толпа замерла. Люди хотели бежать, но любопытство повелевало остаться. Любопытство победило. Полицейские пытались проложить себе дорогу на поле, когда Терри выстрелил капитану австралийской команды в живот.
Не знаю, как мы оттуда выбрались. Помню, что Терри смотрел на меня из толпы и махал рукой. Помню, как мы бежали. Как Терри рассмеялся и предложил разделиться, но, прежде чем раствориться среди людей, сказал:
— Посмотрим, как он сумеет перехитрить собственную смерть!
Ни до, ни после его выстрела в Австралии не поднималось такой шумихи. Даже объединение австралийских колоний в 1901 году не вызвало столько публикаций. Но самым ужасным было то, что газеты поместили фотографии. Кто-то успел снять брата: глаза Терри сияют, руку с пистолетом он тянет вперед, асам мило улыбается, словно дает капитану дружеский совет. Ни одна газета не пропустила этой фотографии, ее показали все телевизионные каналы. С этого момента мой брат находился в розыске. Так началась его скандальная слава.
Наш городок наводнили полицейские и репортеры. Особенно досаждали журналисты. Их не удовлетворял ответ: «Отцепись!» Но и полиция тоже докучала. Мне задавали разнообразные вопросы, и одно время я даже находился под подозрением. Я признался, что ходил на матч с братом, но потерял его, когда он скрылся в толпе. Нет, отвечал я, я не видел, как Терри выстрелил. Нет, с тех пор он не давал о себе знать. Нет, я не знаю, где он живет. Нет, мы с ним не были близки. Нет, я не знаю ни его друзей, ни сообщников. Нет, я не знаю, откуда он взял оружие. Понятия не имел, что у него есть пистолет. Нет, не думаю, что он когда-нибудь попытается со мной связаться. Нет, если он со мной свяжется, я не стану сообщать об этом в полицию, потому что он все-таки остается моим братом. Да, я слышал, что такое препятствование свершению правосудия. Да, я знаю, что грозит соучастнику. Да, я готов отправиться в тюрьму, но не хотел бы этого делать.
Полиция нажимала и на мать, но та отказывалась отвечать даже на простейшие вопросы. Она не сказала бы, сколько времени, если бы ее об этом спросил старший следователь. Терри больше не мог вернуться домой. Это убивало мать. Она безутешно плакала и с тех пор большинство ночей проводила в старой кровати младшего сына. К каждой еде готовила какое-нибудь из его любимых блюд и, наверное, в наказание себе повесила на холодильник фотографию Терри, прижав ее пластмассовым ананасом на магните. Постоянно смотрела на нее и дошла до того, что мерила рулеткой. Однажды утром я сошел вниз и, увидев, что мать снова разглядывает снимок, сказал:
— Дай-ка я его выброшу.
Она не ответила, но, когда я потянулся к фотографии, толкнула меня локтем в живот. Это моя-то мать! В следующий раз я проснулся в четыре утра — она сидела на краешке моей кровати.
— Что случилось?
— Ты помнишь «Уильяма Уилсона» По и «Двойника» Достоевского? — Эти книги она мне читала, когда я был в коме. Я отлично их помнил, почти слово в слово.
— Мне кажется, у Терри есть двойник, — сказала мать.
Я покачал головой:
— Не думаю.
— Послушай: у каждого в мире есть свой двойник. То же самое произошло и у нас. Не Терри стрелял в человека — стрелял его двойник.
— Мама, я там присутствовал. Стрелял Терри.
— Признаю, что он на него похож. Но это свойство двойников. Они обладают внешним сходством. Абсолютным. Похожи не чуть-чуть, а полностью.
— Мам… — Но я не успел ничего сказать — она ушла.
Так где же скрывался Терри? У Гарри? На следующее утро за завтраком я решил это проверить. Покинув дом, обнаружил, что репортеры исчезли. Но когда сел в автобус, мне пришло в голову, что за мной могли следить. Стал присматриваться к машинам и обнаружил хвост — синий «коммодор». Вышел из автобуса на следующей остановке и направился в кино. Показывали комедию о человеке, который умер, но являлся жене привидением каждый раз, когда она пыталась посмотреть на другого мужчину. Все смеялись, кроме меня. Мне кинофильм показался абсурдным и особенно не понравился влюбленный в свою особу покойник. Когда через два часа я вышел на улицу, машина меня поджидала. Я понимал, что мне необходимо оторваться от слежки — «стряхнуть хвост», — и нырнул в магазин. В нем продавали одежду, и я примерил вечерний костюм. Оказалось, что я недурно в нем выгляжу, но рукава были коротковаты. Из окна, сквозь ноги манекенов я видел синюю гончую. Спросил у продавца, нет ли в магазине заднего входа, хотя намеревался воспользоваться им в качестве выхода. Дверь нашлась. С той стороны стоял другой «коммодор» — белый, с кожаными сиденьями, и я почти ощутил запах кожи. Быстро зашагал по улице, ища глазами, в какой бы еще зайти магазин.
