Айрис Мердок - Школа добродетели
— Мы его соткали по рисунку Джесса, — сказала Илона. — Мы сделали четыре разных гобелена. Три других купили какие-то американцы.
— Очень красиво, — отозвался Эдвард, хотя гобелен, как и картина в его комнате, вызывал у него тревожное ощущение.
Постукивая своими сандалиями по плиткам пола, Илона пересекла зал и открыла еще одну дверь.
— Тут в восемнадцатом веке были конюшни, они перпендикулярно примыкают к сараю, снаружи это выглядит ужасно красиво. Джесс сделал готические окна в конце.
— Да тут еще один дворик! — воскликнул Эдвард, выглянув из окна.
— Да, параллельно тому, что соединяет Восточный и Западный Селден. Стена с этой стороны, как ты видишь, совершенно плоская, и Джесс собирался сделать на ней роспись. Очень милый старый мощеный двор. Джесс хотел закрыть его, построив еще одну стилизацию, но так даже лучше — можно видеть болото. Правда, из-за тумана ты его сейчас не разглядишь. Тут была столовая, пока кухню не перенесли в Переход, и теперь здесь наша гостиная. Мы ее называем Затрапезная.
— Странное слово. Ты имеешь в виду — Трапезная?
— Так Джесс ее называет. Мы в ней отдыхаем.
— Очень милая комната, — сказал Эдвард, глядя на вытянутую в длину неопрятную комнату, уставленную книжными шкафами.
Деревянный пол устилали многочисленные истоптанные ковры, на них стояли низкие кресла, обитые красной потертой кожей, выцветшей и скользкой, с удлиненными сиденьями и наклонными спинками, сделанные специально для длинноногих людей, чтобы они могли удобно развалиться. Тут были и два просевших дивана с потрепанной обивкой, и камин с обгоревшими поленьями и рядом высоких почерневших деревянных каминных полок. На верхней неустойчиво держалась длинная резная доска, а на ней между листочков и фруктов читалась надпись: «Я здесь. Не забывайте меня». Комната была бедной и без всяких претензий, стены обиты коричневыми деревянными лакированными панелями, как в старомодном будуаре, курительной комнате или кабинете пожилого преподавателя. Может быть, она воплощала идею комнаты, в которой Джесс жил, будучи школьником, и в определенном смысле принадлежала прошлому. Возможно, всесильный хозяин построил ее в качестве убежища, где он прятался от своего капризного и необычного гения. Эта комната словно опровергала реалии других частей дома.
— Она такая замечательная и необыкновенная.
— Тут, конечно, беспорядок, нужно вытереть пыль. У Джесса столько идей, но нам это нравится.
Картина в темной раме чуть покосилась на выцветших обоях с лиственным рисунком. На холсте были изображены две девушки с широко раскрытыми довольными глазами и маленькими обнаженными грудками; они стояли на коленях в каменной нише, поросшей сырым зеленым мхом, где их обнаружил испуганный мальчик. Эдварду не было нужды разглядывать подпись.
— Я никогда не видел картин Джесса, кроме одной репродукции в какой-то газете, я ее уже не помню. Пожалуй, мне не хочется на это смотреть. Они феи?
— Что?
— Они — феи?
— Не знаю, — ответила Илона нейтральным самодовольным тоном.
Так говорят ученые, когда отказываются отвечать на дурацкий вопрос дилетанта. Она поправила картину, протерла ее пальцем.
— А что за фотография у камина?
Илона сняла фотографию с низко вбитого гвоздя и протянула Эдварду.
— Джесс, конечно же.
— Господи Иисусе!
Высокий, худой, похожий на ястреба молодой человек с темными прямыми волосам, подстриженными под горшок, и челкой до самых бровей стоял, прислонившись к дереву, и внимательно смотрел на Эдварда ироническим взглядом. Тот чуть не уронил фотографию и поспешил вернуть ее Илоне.
— Похож на тебя, — сказала она, — только глаза побольше. — Она повесила фотографию на гвоздь. — Старая кухня — это мастерская Беттины. Она у нас плотник. Давай заглянем туда. Все комнаты смежные, коридора нет, и, если Беттина сейчас не работает, мы пройдем напрямик. Там есть еще помещения.
Илона тихо постучала в дверь в дальнем конце комнаты, потом осторожно открыла ее. Из-за ее спины Эдвард увидел Беттину — та одним коленом опиралась на стул, склонясь над чем-то, что лежало на большом деревянном столе. Беттина не обратила на них внимания, и Илона прикрыла дверь.
— Она не любит, когда ее отрывают от дела. Вон та дверь ведет в башню.
Эдвард направился туда, но Илона остановила его.
— Нет-нет, не сейчас. Мы туда не ходим, когда нет Джесса. Но я думаю, он сам с удовольствием покажет тебе башню. А вот эта дверь ведет во двор. Здесь ужасные сквозняки.
Эдвард прошел за Илоной обратно в зал.
— Кстати, вон твои ботинки.
Она показала на ящик перед дверью, и Эдвард увидел там свою обувь. От грязи не осталось и следа, ботинки сияли чистотой.
— Они чистые!
— Я их почистила. Обувь — одна из моих обязанностей.
— Похоже, тебе достается вся грязная работа!
— Да нет. Тут грязной работы на всех хватает.
— Вы такие предприимчивые и умелые — я буду чувствовать себя бесполезным. Писание стихов может сойти за труд?
— Не думаю! У тебя только одни уличные ботинки?
— Да. Я сглупил?
— Можешь взять что-нибудь у Джесса, я тебе подберу. У вас, кажется, один размер.
— Бога ради, не беспокойся! — Эдвард быстро снял тапочки и надел ботинки. — Давай выйдем из дому. Смотри, солнце!
Они вышли из главной двери на мощеную дорожку. Влажные камни зарастали ползучим тимьяном.
Эдвард посмотрел на сестру при ярком утреннем свете. В своем коричневом платье сейчас она казалась еще красивее. Ее волосы золотисто-рыжего цвета были собраны с помощью множества шпилек в нечто неустойчивое, и эта густая грива уже соскользнула ей на шею почти до плеч. Маленький курносый нос покрывали едва заметные веснушки, подбородок был маленький и круглый, кожа на пухленьких румяных щечках прозрачная, как у ребенка. Темно-серые глаза за светлыми ресницами. Встретив взгляд Эдварда, Илона отвернулась, и ее прикрытая волосами шея вспыхнула румянцем. Она неловко и безуспешно разгладила волосы, отчего одна из шпилек упала на землю. Эдвард подобрал ее и протянул Илоне. Девушка почти неслышно рассмеялась, прикрывая рот рукой.
Он вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь видела мою мать?
Вопрос этот вовсе не обескуражил ее, и она ответила:
— Нет, в моем детстве она была легендой. Матушка Мэй говорила о ней вчера вечером.
— Вот как!
Эдвард представил себе этот разговор — три женщины сидят за столом, допивая вино из бузины. Чтобы закрыть эту тему, он сказал:
— Так что бы полезного я мог сделать?
— Ничего. Матушка Мэй сказала, что это утро у тебя должно быть свободным.
— Тогда я, пожалуй, прогуляюсь. Пойдешь со мной?
— Нет, я должна работать.
— Я дойду до моря. Оно ведь в той стороне?
— Там сейчас топь, тебе не пройти.
— Тогда я мог бы добраться до того леска.
— Тут почва глинистая и заболоченная. Боюсь, это время года не подходит для прогулок. Ты можешь пройтись по тропинке, а потом вдоль дороги, там очень красиво. Обед в два часа, не опаздывай. Мы с утра много работаем. Как ты спал?
— Отлично. Ни сов, ни лис, ни полтергейстов!
Илона, уже повернувшаяся к двери, остановилась.
— Знаешь, а полтергейсты здесь все-таки есть, это не шутка.
— Да ладно!
— Они существуют. Это не призраки, а химическое явление.
— Я слышал разные истории про них. Возможно, это не только игра воображения или обман. Они, кажется, появляются там, где живут юные девушки?
Эдвард не успел договорить, как почувствовал смущение, но Илона ответила спокойно:
— Да, Беттина считает, что я их притягиваю. Они приходят к юным девушкам и девственницам. Беттина тоже девственница, так что неудивительно, что они здесь появляются. Но они совершенно безобидны. Так, досаждают немного, не больше.
— Мне почему-то не нравится эта идея.
Илона открыла дверь, чтобы уйти.
— Конечно, если один из них окажется в твоей постели, мало не покажется.
Илона закрыла дверь, и Эдвард минуту, а то и две прислушивался к тишине, точнее, к неясному птичьему щебету и звуку реки. Он впитывал в себя совершенно новое ощущение одиночества. Он сразу понял, что это новое одиночество, но что здесь нового, осознал далеко не сразу. Возможно, он просто не привык к загородной жизни, а еще к тому, что может жить здесь сам по себе. Он сделал несколько шагов и посмотрел вдоль аллеи, по которой шел вчера. Он уже решил, что не пойдет, как советовала сестра, в сторону шоссе. Вымощенная полоса земли, широкая перед домом, сужалась между деревьями, и на протяжении двухсот ярдов до самой дороги ее окаймляли большие белые кремневые камни. Деревья были посажены беспорядочно, через неравные промежутки, и имели разные формы и размеры: несколько громадных тисов, три изящные удлиненные елки, голые дубы и строгие ясени в завязывающихся почках, а еще множество молодой ясеневой поросли. Несколько пней свидетельствовали о том, что прежде тут стояли вязы. Между деревьями росла трава — стриженная, но давно. Чуть дальше по обеим сторонам виднелись клочковатые кусты вероники вперемежку с тамариском. Все было влажным, и в воздухе стоял пряный запах плесени.
