Мария Свешникова - Небо № 7
— Давай я позвоню друзьям и попрошу тебя куда-нибудь устроить.
— Нет, давай я как-нибудь сама!
— Почему ты не можешь принять помощь? Что значит «я сама»? К чему приведет это «я сама»? Кроме как к разбитому корыту — ни к чему хорошему! — МММ перешел на почти крик.
Повышения на меня голоса я не терпела — мне было проще, чтобы человек спокойным и сухим тоном объяснил свою точку зрения — как отец.
В данной ситуации я списала тональность поучительной беседы на усталость и решила спокойно обосновать и свою позицию:
— Потому что мне проще самой — чтобы не получилось, как в ситуации с Нонной Брушевской.
— Я надеюсь, тебя хоть чему-то научила эта ситуация?
— Да, не принимать помощь от близких и сохранить тем самым с ними хорошие отношения.
— Как же ты не права.
— Хорошо. Но я останусь при своем мнении!
Я резко встала и вышла из беседки первая.
МММ был во мне разочарован, я чувствовала это кожей, шелестом осенних листьев и чуть разряженным воздухом наших отношений, которым я продолжала дышать.
Для меня конфликт был исчерпан. А для МММ конфликта и вовсе не было — скорее оживленная дискуссия.
Столько раз, слыша скандалы родителей, я наматывала на ус: выяснение отношений — вещь бессмысленная, ты просто берешь и спускаешь свои душевные силы в унитаз.
А я столько этих сил спускаю в Интернет, что мне не до унитазов.
— Я не хочу, чтобы моя женщина носила кофе, — сказал он, ложась в постель!
— Хорошо, тебе я не буду носить кофе!
— Перестань елозить словами, мы не в институтской курилке.
— Я очень соскучилась по собаке, — сказала я, отвернувшись в сторону окна.
— Ты меня не изменишь, меня ни жалостью, ни просьбами не возьмешь. Я упертый.
— Я и не пыталась. Просто попыталась рассказать о том, что чувствую, а ты сразу все воспринял как упрек.
Закончилось все тем, что мы еще пару часов разговаривали на повышенных тонах, проснулась Ника, Макс спустился делать ей чай и объяснять, что все отлично, а я курила в щелку окна в спальне, что положило основу новой крикотерапии. МММ на протяжении часа пытался заставить меня почувствовать себя говном, которое разбудило Нику, сорвало ему утреннюю встречу.
Мы никак не могли остановиться в борьбе за правообладание последним словом.
В результате я взяла подушку, кинув в сторону Макса свой кусок одеяла, и, вальяжно открыв дверь, крикнула:
— Я ухожу… — тут я задумалась, к кому я ухожу, и поскольку к маме я могла только уехать, ответ пришел сам по себе мне на кончик языка, — спать к Нике!
Я хлопнула дверью и пошла вниз.
Ника поворчала, что ее снова разбудили, но поделилась со мной куском одеяла.
Мы проспали уход МММ.
Но я отчетливо рисую себе картину, как он, выпивая свою утреннюю чашку остывшего какао, смотрел на двух женщин в его кровати — ЕГО женщин. Думаю, что пара эрогенных мыслей пощекотали нервы, от этой щекотки он еще более поспешно сбежал на работу.
Такое бегство от прошлых вин.
Светка приехала около двенадцати, дав нам с Никой выспаться после бурной ночи.
Она светилась как лампочка, только ввернутая в люстру — на все двести двадцать вольт.
— Светк, а что случилось, что ты такая радостная?
— Мне визу дали! До последнего все неясно было! Я через три дня уезжаю!
— Ух ты!
— Да здравствует Канада! — Она прыгала по всей гостиной.
После этих слов я сразу почувствовала неладное — если Светка решила поехать в Торонто, значит, в лесах на канадской границе точно прошла серьезная травля медведей. Просто-таки и мор.
— И надолго ты? Только не говори, что ты серьезно собралась замуж за Андрея! Господи, слетайте в Вегас и успокойтесь.
— Машка, у нас уже кольца куплены, мы двадцать третьего сочетаемся браком на Ниагарском водопаде.
— Это так банально.
— Да мне по фигу, у нас будет два свидетеля — и больше никого. Мы не будем обязаны никому — мы просто поженимся. И я останусь там жить!
— Это же та свадьба, о которой все мечтают, — ничего лишнего. А какой он, твой Андрей?
— Очень хороший, фотограф, он не из богатых, не из тех моих канадцев, которые на «кайеннах» в университет ездят, он работает на трех работах — фотографирует туристов, когда те на каноэ катаются, снимает свадьбы и работает джуниор-копирайтером в рекламном агентстве. Снимает небольшую квартиру. У него нет золотых гор.
— Светка, знаешь, что самое странное, я была уверена, что ты согласишься выйти замуж только за потомственного аристократа, продолжающего потомственный бизнес, с традициями и прочими примочками!
— А он первое время вообще в «Макдоналдсе» работал!
— И ты не стесняешься об этом говорить? — я была тотально шокирована Светкой.
— Я этим даже горжусь. Я другая, я с ним счастливая — не хочу жить в Москве! Терпеть не могу уклад этого города — устала.
— Скажи, а ты бежишь за счастьем или просто убегаешь из Москвы? — Я столько раз сама задавала себе этот вопрос, что, казалось, выучила наизусть варианты ответов.
— А разве это не одно и то же? В Москве сложно быть счастливой! В Москве так редко видно небо.
— Знаете, почему я люблю загород, а не квартиру? Покупая землю, есть иллюзия того, что тебе принадлежит и маленький кусочек неба, можно лечь в мокрую траву и смотреть в никуда, щурясь от закатного солнца, сдувая комаров с носа…
— Хватит философствовать — терпеть не могу это занятие. Ну что? Поехали! — скомандовала Светка.
Мы дотащили Нику до машины, принесли подушки — и она по-королевски разлеглась на заднем сиденье.
На въезде в мой город грез и рухнувших надежд все та же пробка — крупные автострады вроде Ярославки и Ленинградки — мне напоминают бутылки шампанского — чем дальше от дна, тем быстрее и ярче.
— Куда сначала поедем? На рентген или к детективу вашему?
— А что ближе? — спросила Ника.
— Ближе дютюктив, бэйби!
Я всегда представляла себе, что детективное агентство просто обязано находиться в небольшом переулке, а еще лучше тупике, на задворках центра Москвы — люди туда входят исключительно в плащах, на входе употребляя странные комбинации слов и паролей.
Но нет… В Москве все всегда иначе. Этот город — иной, и все происходящее в нем — иначе.
Агентство называлось достаточно бульварно — «Коршун». И жил этот коршун, которого, оказалось, зовут Василий Иванович, на пятом этаже НИИ на задворках Стромынки.
— С тобой сходить? — спросила Светка.
Ника идти отказалась, ссылаясь, что на пятый этаж мы ее можем не доволочь, да и до лифта ей было лень прыгать.
Я пошла одна.
Мне не было страшно — несколько волнительно разве что, хотя я списывала невроз на вегетососудистую дистонию. Мой любимый диагноз.
Из будки охранника доносились «Гости из будущего».
Нет, все-таки есть какие-то атрибуты московской жизни, которые не изменились за время моего отсутствия.
Другое дело — люди.
Я решила скосить под дурочку и пройти без предъявления документов. Раньше мне подобные хитрости удавались не раз. Но Москва не могла так просто простить мне предательства. Злопамятный, сука, город!
— Я в агентство «Коршун»!
— Документы предъявите, пожалуйста.
Мне в последнюю очередь хотелось светить своим паспортом, тем более что этот почитатель «Гостей из будущего» вполне мог вести параллельный бизнес, предлагая за определенную сумму назвать имя и фамилию человека, сделавшего запрос, жертве. И жертвы, я уверена, отстегивали бы неплохие деньги за данный вид возможности свалить вину на другого.
На удивление, в моей сумке были Никины документы, так как мы решили, что брать с собой две сумки — непозволительная роскошь. И нужно хоть что-то оставить для бедных несчастных воров, которые могут в любой момент забраться в дом в наше отсутствие.
Охранник послушно записал в свою тетрадочку: Пескова Вероника.
Мне показался мой поступок условно-подлым — даже если ее накроют с поличным, Друг из Бронкса, как и мама, ни в жизни не догадаются, как связано все это со мной — хотя бы потому, что не смогут провести параллель от Ники к Веронике.
Я поднялась на пятый этаж — поблуждала по коридорам: не запутаться в государственных зданиях — что есть картошку из «Макдоналдса» без сырного соуса. Как минимум странно и очень на любителя.
— Здрасти! — я чуть не сделала реверанс человеку, которого увидела. Он был похож на нэцкэ — если бы его заламинировать или заформалинить, получился бы отличный экземпляр. Хотя нет — еще было что-то от Ленина. Или это уже стереотип — и все седовласые старики с блестящими и лакированными лысинами похожи между собой.
А еще у папы в одной из старых театральных постановок выяснилось, что Ленин — это реинкарнация Чингисхана, как бы долго за поеданием сыра «Хохланд» папа ни пытался мне объяснить, что «Дочка, это фантастика», я все равно написала это в контрольной по истории. А вы думали, почему у меня медаль серебряная, а не золотая? Историк мне так и не смог простить такого позора, и я уверена, до сих пор рассказывает своим ученикам эту притчу-басню, да что там скрывать — легенду.
