Мария Свешникова - Небо № 7
— А что ты ему подарила?
— Часы за несколько тысяч долларов — так долго выбирала, пыталась найти что-то особенное, гравировку делала. А его это обидело, оказалось, что я задела его самолюбие. И нельзя откупаться от любимых подарками. Такой он принципиальный.
— Но он же сам делает подарки!
— Какие? Он делает покупки и никогда никому ничего не дарит!
— А ноутбук, который он оставил? — спросила я, искренне удивляясь узнанному.
— Он его купил, потому что тот нужен. Макс считает, что единственный подарок, который может сделать женщина, — это ребенок, а он сам по себе подарок. Знаешь, я к этому привыкла — да, мне тоже иногда не хватало коробок под елкой, но потом смирилась — потому что имела все это без красочной упаковки. Тем более что логика в словах Макса, что «Я не хочу ждать праздника, чтобы купить нужную вещь любимой женщине» присутствует.
— А почему у вас не было детей, вы же так долго жили вместе?
— Обещай, что ты никогда не будешь обсуждать это с ним!
— Ладно, а ты сохрани секрет о завтрашней поездке.
— Когда еще в самом начале наших отношений я забеременела — оказалось, что рано. Квартиру он тогда снимал, а не купил, как говорил в начале, с работой у него было все хорошо, но гарантий никаких не было, да и не нужен ему был тогда ребенок. Он тогда сказал просто: «Хочешь — рожай. Я приму любое твое решение». Только потом я узнала, что в тот день убили его лучшего друга — он молчал как партизан, чтобы мне плохо не сделать, но наутро после этих слов я поехала к врачу. Я решила, что рожать нужно только в случае двусторонней заинтересованности.
Я слушала Нику с сюжетным упоением и жизненным ужасом, понимая, что это далеко не конец истории, и она продолжала свой рассказ:
— Прошло почти пять лет, и как раз в период моих гастролей я понимаю, что беременна. Меня бросило в холодный ужас — я поняла, что это в любом случае выбор: или обрывать карьеру на самом пике, я же не Анастасия Во-лочкова, чтобы подобное выкидывать, или обрывать жизнь ребенка. Помню, что уехала с гастролей — на два дня отпросилась, прилетаю из Бишкека, я там соло танцевала на дне рождения одного киргизского политика, а Макса нет дома. Телефон выключен. А дома женские сережки — причем по одной из разных комплектов, не моих естественно, в середине ночи приезжает домой. Слава Богу, один, но чувствуется, что выпил не одну бутылку вина — он даже не заметил, что я дома, и лег спать. Я просидела всю ночь в соседней комнате от спальни. Я теперь поняла, что дом он снимал в Абрамцево для того, чтобы жить, а в свою квартиру водил кого попало или друзьям ключи давал — мне это не важно. Так ты представь, я сидела в соседней комнате до утра. Когда услышала, что он там шебуршит, видимо, сушняк с утреца возымел действие, набрала ему sms: «А что бы ты сказал, если бы я была беременна?», и знаешь, что он ответил: «Я бы обрадовался, но сверился бы по срокам, мой ли это ребенок. А то с твоими разъездами…» Я кинула пару тарелок в сторону спальни и ушла. Решила сделать аборт, и когда уже заходила в кабинет, он мне позвонил со словами, что «ответил мне так с бодуна» и что «надеется, что я говорила несерьезно, а если серьезно, то уже давно пора!», но было уже поздно, я для себя все решила. От Макса я тогда ушла, сославшись, что выбираю работу и не могу делить себя напополам, и не сказав ему, что была беременна.
— Он до сих пор не знает?
— Нет, потом ему рассказала одна моя, — Ника показала пальцами кавычки, — «Приятельница». И он был в ярости. Он плакал, он орал, он кричал, что убьет меня… Я извинялась… И только в тот момент я поняла, что глупость совершила и было уже поздно. И мы простили друг друга. Потому что несмотря на постоянную занятость, такую, что времени не было думать, Макса мне очень не хватало…
— А почему ты к нему не вернулась?
— Я собиралась. Просто появилась ты. Может, если бы ты тогда не спустилась с дня рождения матери покурить на этаж ниже — я уже была бы беременна и готовилась стать матерью!
Я понимала, что Ника абсолютно не винит меня, — но адвоката хотелось подыскать и спрятать за ангелом на правом плече.
— Если Макс скажет тебе, что хочет детей, — ты способна сейчас родить ребенка? — она без спроса закурила последнюю сигарету, из тех, что у нас остались.
— Я не знаю.
— Ты подумай над этим. Я думаю, этот разговор с ним тебе предстоит. Он не стал бы привозить тебя в свой дом, если бы не был уверен, что сможет слепить из тебя хорошую жену.
— Слепить? Что значит слепить? Я же человек, а не кусок глины!
— Да что ты все в штыки воспринимаешь — он же не в гарем тебя привез! И он может сделать тебя счастливой, если ты просто научишься на что-то закрывать глаза и иногда пропускать некоторые слова мимо ушей.
Я последовала ее совету и проигнорировала Никины просьбы отвести ее в душ и налить чай. Ничего, через пару часов привезут костыли — не развалится до этого времени.
Когда замок спальни был повернут на «не беспокоить» и отказывался отворять дверь всем кому ни попадя, я включила музыку на полную громкость (то есть на ту тишину с примесями дребезжания, которую позволял организовать ноутбук) и первый раз поставила статус «Moscow» в аське, разрешив моему городу поприветствовать меня и сознавшись, что я снова гуляю постзакатными улицами и дышу правосторонним движением, я обнажила одну из сторон моей правды. Посыпались вопросы и приветствия, больше вопросы, многие хотели встретиться, чтобы хвастаться новостями.
Я решила пока ограничиться только Светкой. Рыжая, чуть полноватая, вся в веснушках, безумно фотогеничная — от нее сходило с ума пол-Интернета, однако встречаться с ними Светка не спешила — в жизни у нее была харизма и лишние килограммы, но ее фотографии… Они были великолепны. Не могу сказать, что, встретив ее, люди разочаровывались — скорее отсеивался всякий шлак (которого, надо сказать, девяносто процентов) и оставались стоящие. Был у Светки один пунктик — она любила все, связанное с Канадой, кроме красно-белого флага и кленового сиропа. Еще в шестнадцать лет она познакомилась с Владом через Интернет — ну да, такова болезнь нашего поколения, почти два года они жили вэб-камерами и фотографировали каждую минутку жизни — он жил по грин-карте в ожидании гражданства и не мог вернуться в Россию даже на две недели, Светке не давали визу, потому что ей не было восемнадцати, и как казалось посольству — веских поводов для поездки. Любовь на расстоянии возможна, но не без измен. Влад отказался прощать Светке временное распутство — а она устала ждать визы и вестей из посольства.
За время общения с Владом Интернет подарил Светке канадских друзей, которые, уже получив гражданство, с периодичностью в две недели приезжали в Москву — то один, то другой. Кому нужно было перезаключить договор на сдачу квартиры, кому забрать диплом или очередной важный документ, Светка многих из них брала жить к себе на это время — она вела свой быт вдвоем с сестрой с шестнадцати лет — родители переехали в загородный дом и слышать не хотели про московскую квартиру.
Светка была родом из семьи не олигархов, но людей, в средствах не стесненных — машины, квартиры, образование в любой точке мира — все было позволено, и работать Светка не спешила — успеется, думала она, потому и тренировалась выдавать подруг замуж. Ее советов слушаться со временем приходилось — потому что она оказывалась права: хочешь быть счастливой — умей просчитывать, чтобы получить большой куш, нужно сначала себя ужать.
Как только их роман с Владом закончился — а прервался он весьма прозаично — после получения им гражданства: когда он с чистой совестью смог покинуть пределы родины клена, они встретились на Бали, посмотрели друг на друга, переспали для вида и порядка, и наутро она съехала в другой отель. Тот придуманный на тысячах километров образ растворился как утренняя дымка, оставив неприятное послевкусие ночи и раздражение от небритой щетины. Светка поминала его не просто лихом, а лихим дурным словом. Много-много раз.
Она вернулась в Москву и решила найти себе нового Влада — как так? Светка не могла признаться подругам, что несколько лет любила неудачника. Так она, живя в Москве, перезнакомилась с половиной населения Торонто и была легендой канадских русских.
Даже в Москве ее подруги, вернувшиеся из Канады после развода девчонки, одним словом, те, кто прекрасно знал дорогу в Староконюшенный переулок, дом двадцать три, где собственно и начиналась раздача слонов, то есть порча паспортов с красочными наклейками.
Я рассказала за вечер по аське Светке, как опростоволосилась по жизни.
Она посочувствовала. Констатировала тот факт, что я дура. Но и похвалила за совместное жительство с мужчиной, которое по ее расчету не должно было так скоро со мной приключиться.
Светка была категорически против моего общения с Никой — она считала недопустимым даже обсуждать прогноз погоды, не то что обмениваться мнениями об МММ.
