Марк Барроуклифф - Говорящая собака
Я поднял руку и сделал знак «Стоп!», чтобы он, не дай бог, не проиллюстрировал свои слова.
— Приглашаю вас сесть рядом, — произнес Кот. — Или мне лучше просто сказать «сидеть!»?
Все рассмеялись, но Пучок только покрутил головой.
— Две совершенно разные команды! — заметил он авторитетным тоном, словно заметив простейшую ученическую ошибку.
Я сел, а пес примостился у моих ног.
— Приступим, — сказал Кот. Неписаное правило покера состоит в том, что каждый строит из себя крутого.
Дворецкий прошелся между гостями, предлагая сигары. Я взял большую «кохибу», однако у меня возникли некоторые затруднения при вытаскивании ее из сигарного ящика, так как она была плотно спрессована в ряд с остальными.
Кот нагнулся и мастерски извлек ее одним движением пальца.
Ну что ж, ведь у него было больше практики в этом деле, разве не так? Дворецкий срезал кончик «кохибы» и поднес огонь. Я затянулся, чувствуя себя словно авантюрист, случайно попавший на телешоу и оказавшийся среди настоящих звезд, — радуйся, пока можешь, обратного пути нет.
Затем в комнату вошел другой человек, одетый во что-то вроде формы коридорного. Он толкал перед собой элегантный деревянный столик на колесиках с игорными фишками различного достоинства. Прежде я играл исключительно на деньги, и при одном взгляде на фишки меня охватила дрожь.
Красные, синие, фиолетовые, золотые; были тут и большие, пугающе черные, и дружественно-полосатые, напоминающие гальку. Фишки казались мистическими знаками, за которыми скрывалось нечто более чарующее и пленительное, чем деньги, а вместе с тем и нечто более опасное.
Фишки были изобретены по двум причинам: во-первых, чтобы слишком большие горы банкнот не сползали с игорного стола и, во-вторых, что куда более важно, чтобы игрок мог психологически отстраниться от того, что на самом деле представляли собой эти пластмассовые кружочки, заменявшие полновесные монеты.
Можно впасть в сентиментальность и сказать, что, например, каждая из черных стофунтовых фишек могла спасти зрение пятидесяти африканским детям или что за каждой за них высятся стопки бесплатных учебников для бедных английских детей, но реально они представляли собой, естественно, другое: пот на твоем взмокшем лбу, честно отработанный день в конторе, агентской или адвокатской, щепка твоего гроба из красного дерева, ради которого ты заложил свою юность в экзаменационных комнатах, офисах и рабочих кабинетах.
А в комнате для игры фишка — это магический знак, прекрасная жемчужина, которая скользит по сукну, точно корабль, который олимпийские боги ведут по Эгейскому морю к Трое. Это не деньги, и деньгами от них уже и не пахнет, и все же, и все же…
— Сколько возьмете, Дэвид? — шепнул мне Кот.
— Выставьте мне две «косых», — сказал я, осматривая столик.
Кот деликатно кашлянул:
— Минимальная ставка за этим столом сто фунтов.
— Тогда лучше три, — сказал я. — Три будет в самый раз, крупными.
— Берите четыре, — щедро предложил Кот. — Считайте этот заем небольшим подарком в честь нашего знакомства.
— Отлично! — воскликнул я.
Дилер раздал первые карты, и все игроки стали распоряжаться ставками. Я действовал весьма осмотрительно — так мне, во всяком случае, казалось. Покер не настолько злая игра, чтобы тебя разули и раздели за несколько секунд, если соблюдать осторожность. Ну, положим, остричь все-таки могут, но для этого вас должно преследовать катастрофическое невезение или должен иметь место сговор со стороны других игроков.
Наверное, я должен был чувствовать себя польщенным, что нахожусь в такой компании, являюсь объектом их внимания. Мне следовало быть готовым к этому, но в тот момент, когда мой внутренний страж забеспокоился, я немедленно унял его, засунув подальше. Ведь мне предоставлен неограниченный кредит, а значит, проблем быть не могло — так, во всяком случае, подсказывал мне инстинкт игрока.
Азартный игрок во многом напоминает собаку в мясной лавке. Собака полностью не отдает себе отчета в своих действиях. Уши ее стоят торчком, когда она думает, что мясник, отлучившийся на минуту, вот-вот вернется. Но стоит только ее зубам впиться в оставленный на виду кусок мяса, и собачье сознание уже целиком захвачено одной мыслью: «О, что за плоть, какая мягкая, поразительный запах, какой нежный жир и сочное мясо, и хрустящая косточка на зубах, о, о, о!», между тем как подошва сорок пятого размера уже приближается к ее заднице.
Я заметил, как игроки загадочно переглядываются за столом, чего никогда не бывает, когда каждый ведет игру за себя. По одним сигналам бровями можно было догадаться, что здесь все не просто так.
Это еще не было жульничеством. В правилах ничего не говорится о том, что игрокам запрещено подыгрывать друг другу, но любой здравомыслящий человек, заметив это, тут же с возмущением покинул бы игру.
Я видел все, но продолжал играть. Почему? Потому что для картежника это еще одна игра, дополнительный риск, а риск записному игроку необходим как воздух, ради риска он и садится играть. И запах мяса дразнит пса тем больше, чем хитрее мясник.
Я держал несколько посредственных карт против двух оставшихся игроков и уже помышлял их сбросить, когда Кот тихо сказал мне на ухо:
— Слышал, у вас недавно наклюнулось одно интересное дельце.
Тут пошла следующая раздача, и момент был упущен. Теперь я чувствовал себя точно толстяк в ресторане, ожидающий десерта.
— Очень мрачная и определенно враждебная атмосфера, — предупредил забившийся мне под ноги Пучок.
— До меня дошел слух, — уже более уверенным тоном продолжал Кот, — что вы недавно взялись за одно любопытное дельце.
Карты заскользили по сукну рубашками вверх, а что под ними: бесполезные пустышки или украшенные драгоценностями валеты, дамы и короли?
Ура, две десятки. Теперь посмотрим, кто захочет продолжать игру.
На столе появляется «флоп», и — есть Бог на небе! — десятка бубен сворачивается, твердая и холодная, как кинжал, в моей ладони. Три десятки. Что мне светит? Ну, допустим, если бы у Саддама Хуссейна были три десятки в Багдаде, он бы до сих пор сидел там же.
Трое спасовали, пятеро остались в игре.
— Я ухожу! — заявил пес.
— Сиди и не рыпайся, животное!
Последняя моя реплика вызывает легкое смятение за столом. Я добиваю присутствующих своей лучшей заискивающей ухмылкой.
— Я слышал, — продолжает Кот, — что вы взялись продать Чартерстаун.
Четыре карты на столе сложились в забавное и привлекательное оригами, которое теперь с вожделением рассматривали мы со Свиньей.
