Ионел Теодоряну - Меделень
— Богу!
Герр Директор атеистически улыбнулся звездочке в небе.
— Или аисту.
— Аисту!
— А кому же еще? — осторожно спросил и сам себя переспросил Герр Директор.
— Маме, Герр Директор. Я совершенно уверена.
— Ну, стало быть, так угодно было маме и папе, — скрупулезно уточнил Герр Директор.
— Нет. Только маме.
— Но почему именно маме?
— Чтобы преследовать меня.
— Ну уж!
— Да, да. Почему она не сделала Плюшку девочкой?
— Оставь его в покое, чертенок! Что тебе еще нужно? Ты у нас теперь мальчик: у тебя есть брюки.
Ольгуца горестно вздохнула.
— Я не мальчик.
— Почему, Ольгуца? Чего же ты еще хочешь?
— Не знаю!.. Но я знаю…
— Разве ты не гордишься тем, что будешь как мама?
— Мама совсем другое дело, Герр Директор. Маме это нравится.
— А тебе?
— А мне нет.
— Тебе нравятся мальчики, Ольгуца?
— Мне?! Я их не выношу.
— Тогда почему тебе хочется быть мальчиком?
— Я не хочу быть девочкой.
— Тогда кем же ты хочешь быть?
— …Вот видишь, Герр Директор! Я говорю глупости, потому что я девочка.
— А ты, Моника? — спросил Герр Директор, взвешивая на ладони ее косы.
— …Я бы хотела быть, как tante Алис.
— Ты ее любишь, Моника?
— Да.
— А меня?
— Еще бы, Герр Директор, — уверила его Ольгуца, — ведь Моника мой друг.
Они проходили мимо стогов сена, которые выстроились в ряд, словно горделивые куличи, только что вынутые из печки жаркого лета.
— Моника, ведь ты устала, правда? — тоном, не допускающим возражений, сказала Ольгуца, замедляя шаг.
— Немножко!
— А ты, Герр Директор?!
— Мы ведь уже почти пришли.
— Герр Директор, милый, нам еще далеко… и я хочу тебя кое о чем попросить.
— Я в твоем распоряжении.
— Но обещай, что сделаешь.
— Не уверен.
— Скажи, что да, Герр Директор.
— Скажи, что ты хочешь.
— Скажу, если пообещаешь сделать.
— Говори.
— Значит, обещаешь?
— Ну, предположим!
— Давай отдохнем, Герр Директор. Смотри, Моника уже выбилась из сил.
— А что скажет мама?
— Она будет нас ждать.
— С хворостиной.
— Напротив, с горячей и вкусной едой, потому что мы выиграли пари.
— Так и скажи ей!
— Конечно. Я ей скажу.
— Сядем посидим… Но где же Дэнуц?.. Дэнуц… Дэнуц! Ками-Мура, стоп!
«У-ууу… тра-раа… оо-оооп», — протяжно откликнулось эхо.
— Дядя Пуйу, я пойду поищу его, — вызвалась Моника, испугавшись того, что Дэнуц, возможно, заблудился.
— А тебе не будет страшно?
— Не-ет, — солгали губы Моники, и тут же опровергли эту ложь ее вспыхнувшие щеки.
Стиснув зубы и сжав кулаки, Моника помчалась на поиски. Кромешная тьма ослепила ее. Чем дальше уходила она, тем быстрее бежала. И страх черным сверчком пронзительно кричал в ее душе: Дэнуц, Дэнуц, Дэнуц…
Сердца обоих беглецов, столкнувшись, замерли на миг и вновь упруго забились.
Еле держась на ногах, Моника остановилась на дороге, закрыла глаза и, задыхаясь, крикнула: «На помощь, Дэнуц!..»
У Дэнуца от быстрого бега выпало из рук ружье прямо у ног Моники. Крик Моники остановил его. Он поднял ружье и хмуро спросил:
— Зачем ты меня звала?
Он стоял, держа ружье за ствол, опираясь прикладом о землю. Он казался спокойным, но его слова были безжизненны, как крылья бабочки, сжатые грубыми пальцами.
Моника молча взяла его за руку, глубоко вдыхая прохладу вечера.
— Пусти. Разве ты не видишь, что я держу ружье?
— Это ты, Дэнуц?
— Конечно, я, — гордо ответил его голос, к которому вернулась былая сила. — Ты что, не видишь? Что ты здесь делаешь?
— Меня послал за тобой дядя Пуйу.
— Ты бежала?
— Мне было страшно, Дэнуц.
— Ага!
— Только, пожалуйста, не говори Ольгуце. Она рассердится.
— И я тоже сержусь!
— Не сердись, Дэнуц. Я ведь трусиха.
— Я это знал!
— Но с тобой мне не страшно.
— Еще бы!
— Ты мальчик; ты смелый.
— Чего же ты хочешь?
— Пойдем назад.
— А если я не хочу?
— Тогда пошли домой. Но ведь ты шел назад…
— Я просто гулял.
— Я пойду с тобой, куда хочешь.
— Ты знаешь, что там? — спросил Дэнуц, указывая стволом ружья.
— Деревня.
— Не деревня, а клад-би-ще, — громко произнес Дэнуц, разделяя на слоги страшное слово.
— Ой, Дэнуц!
— Боишься?
— С тобой нет.
Дэнуц с трудом сдержал вздох облегчения.
— …Хорошо. Пойдем вместе со мной назад.
— Можно, я возьму тебя за руку, Дэнуц?
Две руки крепко сцепились и судорожно сжались возле кладбища. Они двинулись в путь. Шаги Дэнуца все убыстрялись. В нем опять клокотало желание идти как можно быстрее.
— Дэнуц, может быть, пойдем чуть медленнее?
— Тебе придется идти одной!
— Нет, Дэнуц… я хочу с тобой… но я больше не могу. Пойдем помедленнее, Дэнуц…
— Как хочешь! Я спешу.
— Зачем, Дэнуц? Дядя Пуйу нас ждет.
— Я уже сказал тебе однажды!
…Навстречу императору вышла злая колдунья и преградила ему путь. И так как у него кончились пули, императору пришлось вступить с ней в рукопашную схватку. На помощь колдунье с кладбища прилетели злые духи. Но руки императора, как и храбрость его, были крепче железа. Ружье в одной руке, рука колдуньи в другой, и — в путь-дорогу! Император шел вперед, чтобы утопить колдунью в крови поверженного дракона… Честь и хвала такому императору!..
Из великого небесного богатства падали звезды и звездочки, утренние и вечерние, — в ночь и в бесконечность.
— Почему ты остановилась?
Дэнуц оглянулся назад. Моника, не отрывая глаз, смотрела на небо, словно следила за полетом ангела. И с тем же выражением она взглянула на Дэнуца.
— Ох, Дэнуц, как красиво!
Так открылась ее душе первая романтическая лунная ночь…
— Где же они? — крикнул Дэнуц, выпуская теперь уже совсем не нужную ему руку Моники.
— Честное слово, я их оставила здесь! — защищалась Моника, сгибая и разгибая пальцы, онемевшие от пожатия храброго императора.
На месте охотников за лягушками — прямо как в сказке — живописный дед пек кукурузу на душистом костре из вереска и сухих стеблей.
Услышав голоса, дед нагнулся и перевернул подрумянившийся кукурузный початок: на стогах сена и на поле, а может быть, и на небе появилась тень, которая свернула голову дракону с высунутыми наружу языками.
— Дед, а дед!
— …
— Слышишь, дед?
— …
Дэнуц властно стукнул дулом ружья о землю.
— Эй! Дед! Я из Меделень!.. Слышишь?
Дед обернулся. Маленькими глазками с белыми, словно покрытыми снегом, бровями он глядел на Дэнуца, как смотрят на ласточку в небе или на букашку в траве.
— А?
— Может быть, он плохо слышит! — заметила Моника. — Говори громче, Дэнуц.
— Тебя не спрашивают! Де-душ-ка, — рявкнул Дэнуц, покраснев как рак, — ты слышишь или нет?
— Слышу.
— Не видал здесь барина и барышню? — крикнул Дэнуц так, словно беседовал с жителями луны.
Дед покосился на телегу с волами, стоящую на дороге, потом на лицо Дэнуца, мрачное, несмотря на веселый отблеск огня, и опять занялся своим делом. Второй кукурузный початок был перевернут на другой бок не боящейся огня рукой.
— Чертова комедия! — тяжело вздохнул Дэнуц.
Если бы у улыбки была тень, то улыбки деда хватило бы на несколько человек, такой широкой и доброй была она.
— Дед, а дед, слышишь?
— Ничего я не видел!
— Ты уверен?
— …
— Ты подшутила надо мной! — обернулся Дэнуц к Монике.
— Поверь, нет, Дэнуц! Они были здесь…
— Но их нет! — топнул ногой Дэнуц.
— Может быть, они там?
— Ну так пойди и поищи.
— Будто она тебе жена, барин!.. Вот славно!.. Ну-ка, садитесь к огню. Отведайте кукурузы.
— Я пойду поищу их, — сказала со вздохом Моника. — А!..
Дэнуц повернулся к ней спиной.
В тот же миг из телеги, наполовину освещенной пламенем костра, высунулась Ольгуца и сделала Монике знак молчать и подойти к ней. С помощью Герр Директора Моника очутилась в телеге, утонув в мягком и душистом сене; сверху на нее глядели звезды, Ольгуца что-то шептала на ухо, ее одолевал беспричинный смех.
— Ольгуца, я позову Дэнуца.
— Пусть он тебя подождет!
— Один?
— Один. Он же этого хотел!
Ольгуца разломила печеную кукурузу, которую принесла Моника. Все трое впились в нее.
— Герр Директор, ты заметил? Когда ешь печеную кукурузу, то как будто пасешься в поле.
— Merci!
— Хочешь еще?
— Reste![37] А то перебью себе аппетит.
Лежа на спине, Герр Директор созерцал небо в монокль. Млечный Путь широким потоком струился до самого края неба, казалось, что ветер шевелит небесные заросли повилики.
