Антун Шолян - Гавань
— Я слышал, у вас осыпается берег, — иронически сказал Грашо. — Что здесь происходит?
— Ничего страшного, — сказал Слободан. — Видимо, дно в одном месте недостаточно хорошо прозондировано. В каменном пласте, вероятно, оказалось какое-то более мягкое отложение или просто засыпанная дыра.
— И что теперь?
— Сейчас мы временно приостановили оседание. А потом будет видно.
Инженер направился вверх.
— Разве вам не лучше оставаться на месте аварии? — бросил Грашо ему в спину. — Что значит это «потом»? Когда потом?
— Мы уладим это в несколько дней. Я вас уверяю.
— Несколько дней? А вы знаете, во что нам это обойдется? Несколько дней. Кто понесет за все это ответственность? Вы подумали о приглашении комиссии для расследования? Кто будет составлять протокол?
— Послушайте, Грашо, — сказал инженер. — Отстаньте от меня. Тут и без вас запарка. С раннего утра я здесь, да мне хватает и личных проблем. Завтра вы получите полный отчет, тогда и поговорим. Можно в том же тоне.
— Хорошо, товарищ Деспот, хорошо, — сказал Грашо. — Незачем трепать нервы. Все пойдет своим законным путем. Я только хотел вам, между прочим, сообщить, — сказал он, умышленно делая паузу после каждого слова, — прибыл эксперт из Загреба, искусствовед, так сказать, настоящий специалист, о каком вы мечтали.
— А вы уже с ним говорили? — недоверчиво спросил Слободан.
— А что мне оставалось делать? — сказал Грашо. — Вас нигде не нашли, вынужден был я отдуваться.
— И что он сказал?
— Мне — ничего. Что ему со мной говорить? Вы его приглашали. Я только счел своей обязанностью честно его предупредить, что снос часовни и прилегающих домов назначен на завтра, на десять утра. Ибо в случае, если он намерен предпринимать какие-либо меры, я повторяю: если намерен, то должен поторопиться, чтоб не было поздно. А вообще симпатичный малый, Ракек или Макек по фамилии, я точно не разобрал. Я думаю, вы с ним найдете общий язык, кстати, он не прочь пропустить рюмочку.
Вне себя от ярости, едва переводя дыхание, взмокший инженер дотащился до дома тетушек, заранее приготовившись к слезам, упрекам, обвинениям, жалобам, одним словом, к самой классической сцене. Однако тетушек он застал в необычно хорошем расположении духа, и встретили они его весьма благосклонно. Более того, сразу же повели себя так, будто жалеть-то надо не их, а Слободана, потому что именно он не может отсюда никуда уехать.
— Ты только посмотри, кто к нам пришел, Слободан, наш бедный мальчик, — запричитали тетушки и тут же сунули ему в руки какой-то узел, который надо было отнести в машину.
Перед домом стоял серый комби, принадлежавший кантине. Верзила шофер в белой майке помогал старушкам укладывать в автомобиль, громоздя друг на друга, старинные баулы, картонные коробки, матрасы. Несмотря на то что совершалось сенсационное для городка событие, зрителей из соседних домов не было видно. А их-то инженер боялся больше всего. Впрочем, созерцать отъезд старушек было и некому: большинство домиков уже стояли пустые.
Старушки, словно две курицы, растерянно, но вполне весело сновали туда-сюда, вынося из дома в машину всякие мелочи: шкатулки, фотографии в рамочках, корзинки с вязаньем, медные кувшины, косички сухого чеснока.
— Ох, мой Слободан, ну-ка пусти, что стоишь будто статуя, — сказала тетя Нила, — не видишь, спешат люди?
— Спасибо нашему доброму Руде, ты знаешь его, он из кантины, — сказала Бонина, — едет в Сплит за провизией и согласился нас прихватить.
— А я думал, — возразил Слободан, — вы поживете здесь, пока не будет готова новая квартира. Дом сдают осенью, а до тех пор вас отсюда никто…
— А мы туда и не собираемся. Правда, Нила? Крохотная квартирка на третьем этаже или по-ихнему на втором, — сказала Бонина.
— Мы едем к Магдалене, ты знаешь ее? Она приходится родственницей по жене тому Рику, которому еще твой отец отдал землю покойной Антицы, твоей двоюродной бабки. А может, это была земля Франицы, она еще хотела завещать ее монахам, а твой отец не разрешил. Опять я все перепутала! Intanto[22] мы едем в Сплит, дорогой Слободан!
— Я просто слов не нахожу, дорогая моя Нила, как я рада, — подскакивала на месте Бонина. — Хорошо нам там будет, очень хорошо!
— А что нам здесь делать? — объясняла ему Нила. — Из наших уже никого не осталось. А этих денег, что получили за дом, да плюс пенсия — нам хватит до самой смерти. Мы же не вечны. К чему здесь мучиться эти последние несколько лет?
— Понимаю, понимаю, — говорил Слободан. Его почти раздражало, что они так радуются своему отъезду, что не только обошлись без его помощи, но даже и не укоряют его за это.
— В Сплит! Посмотрим хоть на настоящих людей, — воскликнула Бонина, — не на этих дикарей и варваров!
— А знаешь, если поразмыслить, — вторила ей Нила, — человек застрянет в одном месте и прирастет к нему, будто ничего другого нет на свете. А почему? Только потому, что он случайно здесь родился. А мы ведь раньше живали в разных местах. Чего же снова не переехать? Да и городок теперь совсем не тот, что прежде. Чертово пекло.
— Может, мы и в Сплите не задержимся, — доверительно сообщила ему Бонина. — Мы с Нилой уж об этом говорили. Да и писали, писали.
— Может, махнем в Америку. К дяде Мате. Дети у него уже взрослые, живут богато, а он остался совсем один, и некому по дому управляться, да это и не дом, а целый замок! Видели фотографии! Замок! Так что, если нам надоест в Сплите, мы махнем туда, правда, Бонина?
— Но мы ему обо всем напишем, — пообещала Бонина. — Послушай, а взяла ли я очки? Где мои очки, Нила?
Очки нашлись, и Руде прошелся от кабины до дома, чтобы наметанным глазом прикинуть количество оставшихся вещей, и после этого важно заявил, что все поместится, если уложить как следует, и что он все это уложит, и пусть они не волнуются, все будет о’кей, и даже яйцо не разобьется в пути. Нила еще сказала, что следовало бы закрыть ставни, потому что хоть дом уже и не их, но все же это дом. Могут и бандиты нагрянуть, сказала Бонина. Слободан почувствовал себя лишним и не у дел и искал момент, чтобы поскорее распрощаться и исчезнуть.
— А у нашего Слободана, я слышала, неприятности, — заметила Бонина походя, направляясь к машине. — А мы ему говорили.
— Говорят, завел какую-то девицу, — погрозила ему пальцем Нила, будто озорнику-холостяку. — Ничего, ничего, пускай.
Вместо того чтоб по-родственному прийти в ужас, Слободан едва сдержал улыбку: Магда им не нравилась, и тотчас же традиционные семейные принципы были приспособлены к новой ситуации. Он несколько отогрелся душой у камелька человеческой терпимости: все не так уж страшно!
Тетки снова озабоченно засуетились, снуя от дома до комби, и ему не оставалось ничего иного, как уйти. Он еще раз оглянулся: они даже не глядели ему вслед — и он, и Мурвица для них перестали существовать. Как легко они списали нас со счета! — подумал Слободан. Может быть, воздавая нам должное.
Магда с чемоданом, нервно кусая губы, поджидала его возле их «фольксвагена». За всю дорогу к автобусной остановке они обменялись каким-нибудь десятком слов. Магда время от времени бросала на него тревожные взгляды. Инженер ехал со скоростью, какую только допускали условия подъема: делал вид, что целиком занят ездой.
На остановке, кроме них, никого не оказалось. Они ожидали молча под бетонным навесом у самой кромки шоссе. Когда в облаках пыли появился автобус, Магда неожиданно взяла его за локоть, будто желая увезти с собой.
— Было бы все же весьма разумно, — сказала она своим резким, жестким голосом, которому не умела придать теплоту, даже когда этого хотела, — если б мы с тобой смогли все уладить.
Инженер с готовностью согласился. Это и впрямь было бы разумно, полезно, спасительно. Но не нашел, что бы мог прибавить к ее словам. Глупо улыбаясь, он махал Магде, усевшейся в автобус, и был как на иголках.
Он мгновенно спустился в городок, купил в кантине черствый бутерброд с колбасой, стоя выпил чашку холодного кофе и стакан теплой минеральной воды и помчался в гавань. Там провел всю вторую половину дня с прибывшей комиссией для расследования. Кто-то сообщил ему, что его несколько раз спрашивал некий товарищ Ракек и передал, что вечером, откуда-то возвратившись, будет ждать его у Катины. А где бы еще? — подумал инженер.
Слободан успел лишь переменить взмокшую рубаху, отложив ужин на потом. У Катины он застал Викицу, — кого бы еще? — которая, кажется, проводила здесь без него все время, интенсивно устанавливая общественные контакты, в которых так нуждалась.
Для этого субботнего вечера она тоже отыскала какого-то типа; человек был явно пьян, у него было помятое, потасканное лицо, но выглядел он шикарно в почти белоснежном джинсовом костюме с расширяющимися книзу штанинами. Франт, похоже, приготовился к вечерней прогулке по Копакабане, но вследствие какого-то просчета в пространственном континууме угодил на мурвицкую площадь. Раньше, чем Викица успела выдать его за итальянского кинорежиссера, уговаривающего ее принять ангажемент, выяснилось, что это и есть Ракек, специалист по памятникам культуры. Инженер некоторое время пытался склонить Ракека на ангажемент, связанный с часовней. Ракек отклонил предложение жестом гранд-синьора.
