Антун Шолян - Гавань
— Понятия не имею, — сказал инженер.
— Простите, — сказал молодой человек, — мне пора на работу. Наверно, уже ищут в канцелярии.
Он отглиссировал невероятно легко и быстро. Парень рассчитывал лишь малость прихлестнуть, а вовсе не схлестнуться с кем-либо. Катина, не говоря ни слова, забрала его рюмку, демонстративно шлепнула пару раз салфеткой по столу и даже не посмотрела на инженера. Он не обернулся ей вслед, но не исключено, что, удаляясь, она сплюнула у него за спиной. Vox populi[21].
— Ты что, не можешь двух дней выдержать, — сказал инженер, — и не закатывать сцены? Хотя бы пока моя жена здесь?
— Подумать только, кто мне это говорит! — сказала Викица. — Я уж по горло сыта и тобой и твоей женой!
— Дура!
— А ты дерьмо и старый хрыч! Думаешь, буду тебя ждать, как рабыня? Когда я тебе нужна — будьте любезны, когда нет — привет горячий! Мотай отсюда, фрайер!
И она громко разрыдалась. Слезы текли у нее по щекам вместе с краской и пудрой, которых, как всегда, было чересчур много для такого молоденького личика. Она демонстративно, в один глоток, осушила рюмку, в которую с кончика носа тоже капали слезинки.
— Ну ладно, ладно, перестань, — сказал инженер. — Не надо плакать. Все будет в порядке. Магда уезжает. Сегодня. Я ей все объяснил, и она уезжает. Сегодня же.
— Прости, Спотик, я такая глупая, — сказала она, всхлипывая и сморкаясь. — Но мне так страшно, когда ты с ней, а у меня на тебя никаких прав…
— Так она же моя жена! Ты прекрасно знаешь, в каких мы с ней отношениях, и все же, надо бы тебе хоть…
— Но я больше так не могу. — От слез Викица вновь перешла в наступление. — Я не могу больше сидеть будто взаперти в этой развалюхе, среди всей этой рухляди, с этим маразматиком, стирать ему подштанники, мыть как ребенка. Он постоянно кричит, что я шлюха, грозит пристрелить, плюется, а потом распустит нюни, шамкает одно и то же: «Викица, сохранила ли ты нам крышу над головой?» Я так больше не могу, скоро сама покроюсь плесенью, превращусь в истеричку.
— Ну мы все это утрясем. Все будет хорошо. Сегодня я никак не могу… А завтра пойдем вместе, ты подпишешь договор о новой квартире, старик же не в состоянии…
— У тебя вечно завтра да завтра. Ты никогда ничего не можешь, тебе конечно некогда, тебе на все наплевать. Вспоминаешь, когда я тебе нужна физически. Или чтобы пить. А я совсем по-другому жила, пока с тобой не познакомилась. Дружила с мужчинами, ездила и ходила куда захочу, могла сделать карьеру. Я больше так не могу, совсем извелась. Целый день прячемся, забьемся в какую-нибудь дыру, как скоты, переспим, потом лакаем. Или наоборот, сперва налакаемся, а потом переспим. Я хочу жить по-человечески. Тебя вечно нет, когда ты мне нужен.
— Послушай, Викица, будь умной. Все это мы оба прекрасно знаем. Со временем все утрясется. Но у меня же здесь еще работа.
— Да, да, конечно, у тебя или работа, или жена, или просто на тебя нашла дурь. Когда я сюда ехала, я думала, отдохну как все, поразвлекаюсь, накупаюсь, буду танцевать, с людьми встречаться. А в результате превратилась в рабыню у некоего деспота и в няньку при выжившем из ума старике. Я думала, я тебе по-настоящему нравлюсь и ты мне поможешь. Разве это любовь, разве это жизнь?
— Господи боже, Викица, зачем об этом говорить? И тем более сейчас не время…
— Я рассчитывала сбежать с тобой из «Кавказа», а угодила в Сибирь. С меня хватит, я не намерена гнить в этой дыре и с тобой, и без тебя. Сегодня суббота, и я хочу провести ее как положено приличным людям, пойти куда-нибудь, улыбается это тебе или не улыбается.
— Что с тобой происходит? Куда делась твоя богема, твое презрение к обывателям? Впрочем, ладно, мы куда-нибудь сходим именно как приличные люди, подожди только пока…
— Куда сходим? К Катине на коньячок? В отель на ужин в полном одиночестве, где все меня считают последней шлюхой? Где маячат лишь полупьяные самцы?
— Я не в силах изменить для тебя состав здешних обитателей. Я думал, тебе приятно, что все мужчины…
— Так вот знай, я хочу поехать в Сплит или в другой город, где много приезжих, хочу на танцы, в приличный ресторан, в кино, на пикник. Если ты не желаешь, я поеду одна. Найду кого-нибудь для компании. Не бойся.
— Хорошо, я уже тебе сказал, хорошо, только успокойся, поговорим обо всем вечером, когда уедет Магда и я кончу с этими бетонщиками. Они сейчас ждут меня внизу, — угрюмо бормотал инженер.
— Так вот знай, — угрожающе заговорила Викица, — мне здесь стало плохо. Я уверена — где-то есть и настоящее лето, и настоящие развлечения, настоящая жизнь, а не эта тягомотина. Где люди хорошо одеваются, где хорошая танцевальная музыка, а не пошлая певичка со своим гармонистом, где люди разговаривают о вещах, которые меня интересуют. Где жизнь проходит не от постели до постели и не от коньяка до коньяка. Я хочу отдыхать по-человечески, среди близких мне людей.
— Кататься на водных лыжах, например?
— А что, и кататься тоже. А ты убирайся в болото со своей работой, со своей женой, со своим пенсионерским слюнтяйством. С меня хватит.
— Ты просто глупая истеричная гусыня, — сказал Слободан, в бешенстве вскочив со стула. — Ты думаешь, мне все это не обрыдло?
Викица вдруг с силой размахнулась, словно на косьбе, и сгребла рукой все, что стояло на столе. Со звоном и скрежетом осколки рассыпались по бетону. Несколько рабочих, спокойно попивавших в дальнем конце под деревом, любопытно обернулись в их сторону. Некоторые привстали, готовые поспешить на помощь или хотя бы собрать с пола осколки. Викица, прикрыв рукой лицо, словно у нее пошла кровь из носа или подступила тошнота (вина за это ложилась, конечно, на инженера), выбежала и скрылась за домом. В дверях появилась Катина, сумрачная, словно ангел возмездия.
— А кто за это заплатит? — бросила Слободану, который уже было собрался исчезнуть. И подчеркнуто нелюбезно изрекла свой суровый приговор: — За каждый преднамеренно разбитый стакан — тысячу сольдино.
Слободан, смущенно улыбаясь, пожал плечами и заплатил не только за разбитую посуду, но и за вино. Таким образом, ему пришлось угостить за свой счет любителя водных лыж. Его поразило количество выпитого ими ликера. Можно было бы запросто кататься по нему на лыжах вместо воды. Катина сунула деньги в карман фартука, продолжая недовольно ворчать.
— Подумать только, — процедила она, — человек бросается тысячами на разных шлюх, а не может по-человечески попрощаться с родными тетками. Несчастным старушкам некому помочь, сами должны собирать свои жалкие пожитки и отправляться бог весть куда, словно уже никого из своих не осталось у них на этом свете.
Инженер остановился.
— Они уезжают? — спросил он. — Нила и Бонина?
— А кто же еще? — огрызнулась Катина и повернулась к нему спиной. — Пока здесь. Уедут с минуты на минуту. Спасибо мне, что сказала. Их мне жалко, не тебя.
Инженер неподвижно стоял, словно пораженный громом. Ведь я действительно последняя свинья, что ни разу к ним после того не за шел. Слышал, что дом они продали, но что уезжают? Куда? И почему я ни разу не зашел? Боялся посмотреть им в глаза. Из-за дома и всего остального — они, конечно, в курсе моей скандальной истории, а может, знают и побольше. Слободан старался отогнать от себя подобные мысли. Вдруг он почувствовал себя ужасно одиноким, будто рушится окружающий его мир. Все куда-то уезжают! А я один в самом центре этого всеобщего краха.
Огромными шагами он помчался вниз, к волнорезу, который тянул его к себе, словно зацепив огромной рукой. Кто пожирает и забирает у меня все по порядку, думал он на бегу: дом, жену, родных, любовницу, мои убеждения, мои мечты? Может, ты, Гавань? Может быть, ты все-таки швырнешь мне, словно кошке, что-нибудь взамен? И мне, и другим кошкам? Гавань, Гавань, давай начистоту! Чтобы оправдать себя, ты должна быть Гаванью небесной! Если б нам не внушили слепую веру в тебя, и ты не томилась бы под грузом такой ответственности! Но обратного пути нет! Ты должна выдержать этот груз!
Он почти бежал. Только на минутку, распоряжусь и наверх — к теткам. Не могут они уехать, не простившись со мной. Не могут они меня бросить. Это бы выглядело как обвинение. Внизу, на молу, не было заметно никакого движения. Люди бессмысленно слонялись, почесывали в голове и сплевывали.
— Самое лучшее, чтобы ударила буря, — сказал один из техников, — разнесет она все к чертовой матери, и тогда можно начинать сначала.
— Нет смысла сейчас приниматься за дело, — сказал один из бригадиров. — Минут через десять обед.
Инженер носился от подводников к бетонщикам, от техников к чиновникам из Дирекции. Только он собрался уходить, сверху сползла машина и из нее вылез Грашо.
— Я слышал, у вас осыпается берег, — иронически сказал Грашо. — Что здесь происходит?
— Ничего страшного, — сказал Слободан. — Видимо, дно в одном месте недостаточно хорошо прозондировано. В каменном пласте, вероятно, оказалось какое-то более мягкое отложение или просто засыпанная дыра.
