Гарольд Пинтер - Карлики
– И что с того?
– А то, что мы имеем дело с подменой понятий. Вместо общепринятой, так называемой садово-парковой морали – социорелигиозного соглашения, поставленного в зависимость от согласия людей жить вместе друг с другом, – мы имеем простую ситуацию, в которой человек является субъектом непроизвольных суждений и принимаемых решений, поскольку, обладая свободой выбора, он в итоге оказывается вынужден признать необходимость нести ответственность за свои поступки. Если подойти к нему с этой точки зрения, то выяснится, что он вполне моральный поэт.
– Ага. Ну и к чему мы пришли?
– К тому, с чего начали.
– Это к чему же?
– К тому, что во всем виновата выпивка, – сказал Пит. – Был бы я трезвым, я бы тебе все запросто объяснил. А в таком состоянии мысли разбегаются и концы с концами не сходятся. Изжога у меня от всего этого.
– И что же делать?
– Придется повторить.
Пит обвел взглядом переполненный паб, стены которого были оформлены под старое почерневшее дерево и увешаны зеркалами. Поверх головы девушки в красном шарфе он заметил в зеркале свое лицо, но видел он себя не очень отчетливо из-за мелькавших на линии взгляда силуэтов и висевшего в помещении табачного дыма. Безразлично глядя на самого себя, он потянулся за спичками и пачкой сигарет и закурил.
– Ну что ж, – сказал Марк, поставив пивные кружки на стол, – похоже, в этом пабе все уже в курсе, что сегодня тут может появиться особый гость.
– Да, – сказал Пит, – Ангел Смерти уже пролетел над крышей.
– Интересно, ему налили за счет заведения? Твое здоровье.
– Знаешь что, Марк? Твое здоровье. Понимаешь, в чем суть твоих проблем?
– И в чем?
– Тебе хочется при жизни превратиться в миф.
– Это ты меня мифологизируешь.
– Хочешь, расскажу тебе, как нужно с этим бороться?
– Надеюсь, денег за совет не возьмешь?
– Ты меня слушай. Я есмь путь, и я есмь истина. Я есмь воскрешение и жизнь.
– Охотно верю.
– Это из евангелия, – сказал Пит. – Когда я родился, меня уже ждали, на пороге моего дома стояли люди с заполненным заявлением о приеме на работу. Я сказал, что соглашусь при двух условиях.
– Интересно, каких?
– Во-первых, мне нужна полная свобода действий. В том числе, конечно, свободное расписание – я буду посылать свои отчеты, когда мне будет удобно.
– И что они на это сказали?
– Ну, прямого ответа мне не дали. Но с тех пор они повсюду следовали за мной и записывали каждое слово.
– Это подстава, – сказал Марк. – А какое второе условие?
– Я хотел в напарники толкового Иуду.
– Ну и?
– Что – и? Я так и не нашел ни одного нормального предателя, который бы соответствовал условиям заявки; когда все сказано и сделано, они отказываются выполнять условия договора.
– И что было, когда все сказано и сделано?
– Последнее слово осталось за Богом.
– Что, он сказал его тебе? Ушам своим не верю.
– Бог! – сказал Пит. – Послушай! Он сам виноват во всех своих бедах – голову на плечах иметь надо. А если он не может понять, что я – его единственная надежда, что только я могу вытащить его из той задницы, в которой он оказался, то мне остается лишь посочувствовать. Давай стакан.
Он пошел к бару. Настала очередь Марка взглянуть на себя в зеркало сквозь чужие плечи и лица. Приглядевшись повнимательнее, он решил согнать с лица хмурое выражение, для чего постарался разгладить морщины на лбу, помогая себе руками.
– Локти убери.
– Ну как, осыпали тебя почестями в связи с назначением на такую должность? – спросил Марк.
– На должность?
– Адъютанта Бога. Эй, погоди, так ведь ты, значит, и есть Святой Дух.
– Да пошел ты со своим Святым Духом, – сказал Пит, садясь. – Нет, на самом деле, если хочешь знать, я со всем этим покончил. Поприкалывались – и хватит. Ты лучше вот что послушай. Раньше я думал, что я гений. Оказывается – нет. Я посредственность. В этом-то весь секрет. Но в глубине души, старик, я уже готов к тому, чтобы шагнуть вперед. Мое место там, наверху. Не хочу ощущать себя ничтожеством, пылью. Цены на меня падают. Но я готов отказаться от самого себя как человеческой особи. Дело в том, что я хочу жить так, чтобы вознести себя на вершину этой жизни. Да. И еще, раз уж речь зашла об этом. Я, бывало, отзывался о тебе весьма нелицеприятно, а то и срывался на грубости. Брать их обратно я не собираюсь. Но правда вот в чем. Помимо плохого, есть в тебе и много хорошего, и все твои недостатки не умаляют значимости твоих достоинств.
– Нету у меня никаких недостатков, – сказал Марк. – Я состою из свойств и характеристик. Не вздумай навешивать на меня моральные ярлыки. Недостатков у меня нет.
– Ну-ну. Одним таким заявлением ты от меня не отвяжешься, потому что твои недостатки покрывают плотным слоем всю твою наглую рожу. Вот попробуй их отмыть. Я только думаю, что такой парень, как ты, будет делать совсем без лица?
– Ты хоть кости мне не ломай, – сказал Марк. Он удалился к бару и вернулся с двумя двойными порциями виски.
– Ну ничего себе.
– Возражения не принимаются, – сказал Марк.
– Ладно, за кого тогда выпьем?
– Предлагаю тост за Вирджинию.
– Идет.
– Какой будет тост?
– Строгий и аскетичный, – сказал Пит. – Простота – высшая добродетель.
– Вот как? И каков будет порядок слов в этом предложении?
– За Вирджинию.
– Образцовый тост, прямо для учебника.
– Ну не знаю, а ты что думаешь?
– Что думаю?
– Будут уточнения?
– Нет, мне нравится.
– Вот и отлично. Они подняли стаканы.
– По-моему, тост правильный, тебе как кажется?
– Тост для учебника, – сказал Марк.
– Ты прав.
– Надо бы время от времени и за Лена выпивать.
– За него можно и пивка тяпнуть, – сказал Пит.
– Конечно.
– Но сначала виски допьем.
– Идет.
– О'кей.
– Подожди-ка, – сказал Марк. – Чокаться будем?
– Нет. Это было бы отходом от принципа минимализма.
– И не говори.
– Готов?
– Да.
Они подняли стаканы.
– За Вирджинию.
– За Вирджинию.
– Отличное виски, – сказал Пит.
– Теперь за Лена.
– Да.
– Нельзя же просто так сказать: «За Лена».
– Согласен, не следует повторяться.
– Это нехорошо.
– Придумал, – сказал Пит.
– Что?
– За Вайнблатта.
– Отлично.
Они подняли кружки.
– За Вайнблатта.
– За Вайнблатта.
– Интересно, как он там сейчас, – сказал Марк.
– Скорее всего сидит на Триумфальной арке и наяривает на своей флейте.
– Слушай, а ты понимаешь, где ты сейчас находишься?
– И где же это?
– В центре Лондона – в буквальном смысле слова. В очаге культуры.
– А у меня уже никаких чувств к нему не осталось. Так, притворяюсь для виду.
– У меня сейчас пиво из ушей польется.
– А я тебе вот что скажу, – сказал Пит. – Пространство – это чистое восприятие. А время – не что иное, как формальное условие.
– Пит, – сказал Марк, – когда я просыпаюсь по утрам, на меня со всех сторон наваливается столько дребедени. Я могу это прямо сказать.
– Наверно, поэтому, какой вопрос ни задай, ответа «нет» ты не принимаешь.
– «Нет» – это не ответ, потому что это всегда «да». «Нет» – это не «нет». «Нет» – это ничто, а когда ты ничто, то и вопросов нет. «Нет» в качестве «нет» – это «да», и это так. Если бы дело обстояло не так, к тебе бы при рождении никто не пришел, и все их «нет» были бы просто не нужны.
– Ну уж нет, отрицать отрицание – это значит спорить с громовержцем, – сказал Пит. – Это была его большая ошибка.
– Он прокололся именно там, где нужно было проколоться.
– На этом проколе он должен был проколоться, – сказал Пит.
Он взял кружки и встал, вернувшись затем от бара еще с двумя пинтами.
– Знаешь, Марк, а ведь ты прав. На этом проколе он должен был проколоться.
– Мы уже добрались до восемнадцатой лунки?
– Да мы уже у самого берега, осталось только в воду прыгнуть.
– Слушай, – сказал Марк, – аннулируй мою подписку на следующий год, договорились? Я отказываюсь.
– Там у бара был один поэт, – сказал Пит.
– И что он мне о тебе сказал?
– Он спросил меня, знаю ли я, кто он такой.
– Ну?
– Я сказал ему, что он на него не похож.
– Молодец, соображаешь.
– Лежит раввин в постели с любовницей, – сказал Пит, – а тут хозяйка квартиры в дверь стучится. Он вскочил, нырнул под кровать, а шляпа осталась лежать между ног у женщины. Входит хозяйка. «Таки что ж это делается, – вопит она. – Нашего ребе шлимазла совсем туда засосало!»
От смеха оба повалились на стол.
– Как это у тебя так хорошо получается еврейский акцент? – спросил Марк. – Кто тут еврей, я или ты?
– Дело привычки, – сказал Пит. – Ты заметил, что в этом пабе собираются очень красивые женщины?
– А то. А где Вирджиния?
– Дома.
– Дома – где?
– У себя дома.
