Юрий Азаров - Подозреваемый
В конце занятия Костя сказал мне, когда мы остались втроем: я, он и Шурик:
— А я все-таки не согласен с вами. Таких, как Долинин и Касторский, надо ставить к стенке, а не разрешать им преумножать богатство. Я ненавижу их богатства. Они награблены.
— А я не согласен с Костей, — неожиданно для меня (это было впервые) заявил Шурик. — Таких, как Касторский, еще надо поискать. Он никого не обманывает, никогда никого не принуждает.
— Да он тебя унижает, как последнюю скотину, — вскипел Костя. — А ты ему готов…
— Постойте, — перебил я Рубцова. — Пусть выскажется Шурик.
— А чего тут высказываться. Он никого не унижает. Мы все добровольно к нему идем, и девчонки к нему в очереди стоят — где они еще такое найдут. И Касторский нам объяснил, что в наших представлениях ничего нет удивительного. В театре играют же зверей артисты и никто никого не унижает.
— Дурак, — развел руками Костя, но я снова его перебил:
— Я не знаю всех дел Касторского, но ходят слухи, что он крутой мужик. Всех, кто ему поперек, он пришивает, так ли это?
— Может быть, и так, — нехотя ответил Шурик, — только ко мне он хорошо относится. Классный мужик…
— Да что его слушать, Шурка — холуй до мозга костей! — закричал Костя. — Ненавижу холуйство! Как там у Некрасова: "Люди холопского званья — сущие псы иногда, чем тяжелей наказанье, тем им милей господа!" Ты, Шурик, расскажи лучше, как он тебя хворостиной высек…
— А мне не больно было, — рассмеялся Шурик.
— Дорогие мои, — обратился к нам Попов. — Вы затронули жутко сложный вопрос. Холуйство у нас в крови. В крови у народа, если хотите.
— У меня созрела мысль, — сказал я. — Давайте проведем в нашей школе специальное занятие по этим вопросам.
— По каким вопросам? — уточнил Костя.
— Поговорим о злобности, просветленности, холуйстве и человеческом достоинстве.
Урок нравственных прозрений
Я начал с любви к родине: "Люблю Отчизну я, но странною любовью…" Сказал о том, как любил родину великий ее сын Константин Леонтьев. А вот Бердяев о нем заметил: "Леонтьев не верил в русский народ, как не верил ни в какой народ. Великий народ держится и процветает не собственной автономной стихией, а организующей принудительной силой". Значит, по К. Леонтьеву, главенствуют не свобода и народность, а деспотически-разумная власть. Сравниваю ленинско-сталинское определение: "Диктатура пролетариата опирается на насилие, а не на закон". То есть насилие возводится в культ. Неправовое государство. Без свободы. И леонтьевское: народ наш любит власть больше, чем закон. Хороший "генерал" ему приятнее хорошего параграфа устава. Любая конституция, как и любой парламент в России, приведут к пугачевщине, к голоду и разрухе.
У меня спросили дети: "Вы согласны с этим?" Я ответил: "Нет. Нужны хорошая конституция, хороший парламент и хорошие честные люди во главе реформ. С последним крайне туго. Здесь есть некоторая психологическая закавыка. Особенностью наших, в частности, бесчестных граждан стало убеждение в своей абсолютной честности. Этому способствует рынок, собственнические тенденции: все дозволено. Не случайно и термин сочинен: прихватизация…".
Вторая особенность: каждый бывший "абсолютно честный" гражданин предельно активно гребет под себя. Тот же К. Леонтьев говорил, что в России не может быть честных людей, могут быть святые, но не честные. Предел и беспредел. Святая любовь к Отечеству, к Идее, к Самосожжению и обыденные бунт, воровство, грабеж, безличный коллективизм, клановый деспотизм… Поистине "ты и обильная, ты и бессильная…".
Во многих семьях прочно живет здравый смысл: "Все воруют, поскольку мир устроен несправедливо, а потому и ты гляди в оба". Здравый смысл диктует и такое: "Будь всегда честным и добрым".
Два берега у полноводной реки, именуемой рынком!
Снова и снова наше сердце обращается к библейским заповедям: "Не воруй! Не лги! Не завидуй! Не бери чужого!" В них и только в них истинная правда! Только честный человек может быть хорошим работником, семьянином, гражданином, человеком, любящим свою семью, свою родину.
Вспоминаю мысли Толстого из "Круга чтения": Последнее прибежище негодяя — патриотизм. И далее: "Патриотизм в наше время выставляется поводом оправдания и всякого общественного зла и личной выгоды". И еще: "…самые ужасные злодеяния — шпионства, поборы с народа и ужасные смертоубийства, войны — совершаются людьми ради патриотизма, и совершающие их гордятся этими злодеяниями".
Возникает ряд проблем. Первая: "Как же учить любить Отечество? Какое? Рассказывать людям о сегодняшних злодеяниях сегодняшних правителей — значит взращивать ненависть, злобу!"
Вторая проблема обозначилась в диалоге с учеником. "В России законы не действуют", — сказал старшеклассник. Я спросил: "Почему?" Он ответил: "Круговая порука беззакония". Другой пояснил: "Воровское государство". — "И как же быть? Бороться или смириться?" — "Вы уже ответили на этот вопрос, — сказали дети. — Смирение — тоже борьба".
По третьей проблеме Катя-большая сделала такой вывод: "Сейчас трудно удержаться от злобности. Но надо, иначе погубим страну".
Загадки организованной преступности
От всех моих бед, напряжений и горестных ожиданий что-то произошло с моей головой. Я как бы перестал управлять своим разумом. Какая-то иная сила наставляла мой ум, делала скоропалительные выводы и диктовала мне свою волю. Например, однажды ночью я вдруг вскочил, быстро оделся и покинул свое жилище. Никаких поводов к моему уходу из дома не было. Я направился к Косте, зная, что его родители куда-то уехали и он жил один. Честно признался, что меня мучают дурные предчувствия, и попросился у него переночевать.
— У меня полдома пустует. Рад буду, а заодно поможете мне разобраться в некоторых философских вопросах.
Я вошел в дом, и первое, что меня поразило, так это обилие литературы, разбросанной по всей комнате. Создавалось впечатление, будто хозяин читал сразу всё одновременно: газеты, сборники, какие-то вырезки из журналов. Костя приобрел пишущую машинку и вдобавок что-то перепечатывал. Я обратил внимание на заголовок: "Организованная преступность: взгляд из-за рубежа".
— Это мне Геннадий Михайлович дал на пару дней, — пояснил Костя и добавил: — А я познакомился с Назаровым Сергеем Васильевичем. Он мне такое порассказал про нашего Долинина да и Касторского. Скоро будут опубликованы кое-какие материалы про их делишки. Шурка вон говорил, Касторский — добрый человек. А я как чувствовал: более жестокого человека нет на свете. Он не сам казнил людей. У него для этого целое заведение имеется в Петровском районе. Конечно, все это до конца не доказано, но такое заведение существует и поныне. Заканчивается расследование этого уголовного дела…
— Постой, постой, какого дела? — спросил я.
— Ну, начнем по порядку. У Касторского была команда, которой руководил бандит по кличке Харя. Эта команда занималась "крышевыми" услугами и выколачивала долги у провинившихся коммерсантов. Харя отлавливал этих коммерсантов и привозил в этот самый Петровский район — прямо в лесу, на берегу Сели располагалось это заведение. Коммерсанту показывали утюги, паяльники, щипцы, наковальни и говорили, что если он не отдаст положенные, скажем, триста тысяч баксов, то им займутся надежные специалисты. Ко всему прочему, они были не просто жестокими людьми, но и садистами. Заставляли свою жертву давать представление: изображать собак, зверей, Пугачеву, Киркорова. Если жертва не знала слов хитов, ей давали тексты, и она перед смертью зубрила слова наизусть, а потом с микрофоном в руке изображала знаменитых певцов. Как правило, их раздевали догола, и было очень смешно, когда те, танцуя "Яблочко", елозили по полу своими гениталиями…
— Это все Тарасов рассказал?
— Нет, это рассказал мне Денис Журба, он пишет очерк про эту команду под названием "Смертельные танцы".
— А где ты с этим Журбой познакомился?
— Военная тайна, — улыбнулся Костя. — Я ему оказал по просьбе Тарасова одну услугу, и он мне такое выдал.
— И что же, связь Хари с Касторским доказана?
— Вот этого как раз доказать не удалось, но если Харя расколется, то Касторский будет зимовать на нарах…
— Послушай, а что это у тебя круги под глазами?
— А я сплю по четыре часа в сутки. Вы знаете, я выполнил задание Попова про смуту и воспитание в современных условиях. Ему понравилось, хотя он обвинил меня в плагиатстве: я еще не умею закавычивать чужие тексты. Говорят, в древности никто ничего не закавычивал, а тут надо ссылаться на источники, а с этим у меня трудности большие…
— Покажешь работу свою?
— Конечно. Только это пока черновик. Я и вашу статью использовал, и Шилова, и Попова, и некоторые документы Министерства внутренних дел. А вы знаете, я додумался, как справиться в стране с организованной преступностью. У меня есть план. Я об этом еще никому не говорил…
