Жильбер Сесброн - Елисейские поля
— Никто не умер, если тебя это интересует. Парень немного помедлил. Он ненавидел сейчас старика, который упорно не смотрел на него.
— Ну, всего доброго!
Он ушел широкими шагами, ему хотелось плакать, а еще больше — свернуть кому-нибудь шею, вот только кому? В деревне остались одни женщины и старики.
Он увидел, что навстречу ему идет мамаша Шеню, она тащила на веревке козу, которая была хоть и сильнее ее, но куда менее упрямой. Старуха стала такой скрюченной, что не могла оторвать взгляда от земли. «Хоть она меня не увидит», — подумал он и бросился в заросли слева от дороги, чтобы отсидеться там, пока старуха не пройдет мимо. Поступок этот, да и сама мысль были под стать провинившемуся школьнику, и он снова разозлился на себя.
Мамаша Шеню надолго задержалась возле виноградаря. «Обо мне говорят», — подумал парень, и лицо его запылало, но уже не от гнева. Он вдруг вспомнил, что у старухи два сына погибли на войне. «На большой войне, естественно». Он ловко влез на дерево, добрался до толстых веток и осмотрел оттуда деревню. Он поискал взглядом и нашел справа свой домишко с закрытыми ставнями, похожий на большой закрытый глаз, тогда как другие дома глядели прямо на него. Он без труда узнал всех черных муравьев на улице и в окнах. Вот старая госпожа Беррио выходит из церкви, вот отец Деталль, прихрамывая, бредет по дороге к своей кузнице, а братья Вильрон, шагая в ногу, возвращаются из сада. Ему даже показалось, что он видит отсюда, издалека, на пиджаке мэра ленточку военного ордена в палец шириной. И каждый раз, узнавая кого-то, сидящий на дереве мальчик с пальчик испытывал детскую радость, оттого что он видит людей, а они его нет. Посреди деревни, высокий и прямой, возвышался памятник павшим солдатам.
— Мертвые, — вслух подумал парень, — они все мертвые. — Он пытался убедить себя, что именно в этом причина его неприязни к ним и страха перед ними. Покинув свой наблюдательный пост, он пошел той же дорогой, но на этот раз прочь от деревни.
Проходя мимо Теруана, он не замедлил шага, но старик сам его остановил.
— Слушай, парень, — сказал он не так спокойно, — ты никак уезжать собрался?
— Вот именно.
— Как? Ты нас покидаешь?
— Я решил работать в городе, если вы об этом.
— Но ведь здесь все по-старому!
— И да, и нет.
Он повторил слова старика, вновь обретая человеческое достоинство, маленькое достоинство выжившего. Проходя мимо покосившегося столбика, который был для него как бы последней границей, он бросил в него свою пилотку побежденного солдата.
Красноносый
переводчик А. Бахмутская
«Состоятельная» — это слово теперь почти не употребляется. Однако в нем есть весомость, благопристойность, пусть и с легким налетом лицемерия. По смыслу оно противоположно скорее слову «расточительная», чем слову «бедная». Так вот, у нее был вид состоятельной женщины. Он наблюдал за ней сквозь запотевшее оконное стекло: одна в этом бистро, за дальним столиком, явно смущенная тем, что находится в подобном месте, но и слегка бравирующая своей смелостью… Он не спускал с нее глаз, не замечая, что его толкают прохожие. «Должно быть, она очень одинока, если решилась прийти сюда, — подумал он. — И видимо, истосковалась по мужскому обществу: ведь в других кафе много женщин, здесь же можно быть уверенной, что встретишь только мужчин».
Он еще долго не спускал внимательного взгляда с дамы в лиловом: да, она, безусловно, не из бедных, да к тому же еще довольно привлекательна. Тогда он сгорбился и вошел в зал с видом скромного просителя, который вполне соответствовал его строгому костюму вдовца.
Она видела, как вошел этот человек, одетый во все черное и «преждевременно постаревший от горя» (она любила романтичные выражения). Перенесенным страданиям она приписала и его красный нос, который на самом деле был обязан своим цветом лишь зимним холодам, а быть может, и злоупотреблением горячительными напитками, в которых он искал утешения. Но сейчас этот господин с блуждающим взглядом вовсе не был похож на человека, который ищет утешения в бистро. Дама в лиловом почувствовала, что их роднит порядочность и одиночество — только их одних в этом ужасно шумном и прокуренном зале. Подробность заставила особенно сжаться ее сердце: на пиджаке незнакомца не хватало одной пуговицы. Это говорило о многом: об одиночестве, беспомощности, заброшенности. Она поняла, что она могла бы стать утешительницей, а если Богу будет угодно (она была очень религиозна), то и матерью, сестрой, а может — кто знает? — и чем-то бо́льшим для этого незнакомца, и тогда ее жизнь, разбитая смертью Эдгара, наконец обретет смысл.
А человек в черном, казалось готовый вот-вот заплакать, высматривал место подальше от стойки, где царили самодовольные болтуны. Дама в лиловом украдкой наблюдала за ним. Все места были заняты, в этом он убедился заранее, прежде чем войти в кафе. Проходя мимо ее столика, он принял скорбный вид и даже что-то пробормотал. «В каком он глубоком отчаянии, если разговаривает сам с собой, — подумала она. — И со мной так бывает…» Она осмелилась обратиться к нему.
— Сударь, я вижу, вы ищете свободное место, — тихо сказала она. — Если мое присутствие вам не помешает…
— Это было бы неудобно, мадам, — пробормотал он. (Ему даже удалось покраснеть.)
— Сразу видно, с кем имеешь дело, — продолжала она, опустив глаза, — это я должна была бы извиниться за то, что обратилась к вам. Не сочтите это нескромностью, вы были так… так растерянны…
Тут его осенила гениальная идея: он взял ее руку в лиловой перчатке и прикоснулся к ней губами.
Он не переставал благодарить ее за «милость» (слово старомодное, как и слово «состоятельная», и оно тоже внушает доверие). Появился официант, привычным движением вытер мраморный столик.
— Что вам подать, сударь?
— Чашку вербенового отвара, пожалуйста.
«Официант решит, что у нас свидание», — подумала она, и эта мысль вызвала у нее и испуг, и чувство восторга.
Прошло много времени, прежде чем они заговорили о зиме, которая, бесспорно, в этом году была очень ранней, потом об автомобилях — говорят, действительно… и так далее. Они едва осмеливались взглянуть друг на друга. Она уронила сумочку, они одновременно наклонились, чтобы поднять ее, руки их соприкоснулись, и когда оба выпрямились, краска залила их лица.
Они договорились (это он предложил, стесняясь и путаясь в словах) о свидании на завтра, но в другом месте. Он уплатил за обоих, несмотря на протесты дамы в лиловом. «Позвольте мне доставить вам это маленькое удовольствие. Быть может, они у вас так же редки, как и у меня». Оба вздохнули. На следующий день они условились встретиться на воскресной мессе без четверти одиннадцать, ибо, как выяснилось, принадлежали к одному приходу.
— Как же случилось, — неосторожно спросила она, — что я вас никогда раньше не видела?
— Я больше там не бываю, — сказал он, отвернувшись, — с этой церковью у меня связаны слишком грустные воспоминания…
Она ни о чем не спрашивала. Утешительница должна все понимать без слов.
Спустя два года человек в черном стоял у чайного салона и наблюдал через оконное стекло за посетительницами. Он вновь надел костюм вдовца, который теперь был ему тесен, потому что за эти два года он сильно располнел: когда катаешься как сыр в масле, то не похудеешь. Два года жизни с Терезой (дамой в лиловом), изысканные кушанья, а главное, путешествия, так сказать, непрекращающиеся каникулы помогли ему привести в порядок свои дела, однако еще больше этому способствовал ее счет в банке. Взяв на себя управление ее состоянием, действительно довольно значительным, он сумел сделать так, что немалая часть денег потихоньку перекочевала в его карман. Тереза же ничего не замечала, считая единственной причиной своих убытков его затянувшееся невезение. «Несмотря на все ваши старания, мой милый…» — говорила она ему.
«Мой милый» — вот предел нежностей, которые допускались между ними, ибо человек в черном в этом отношении был очень строг и не допускал никаких вольностей. Не то чтобы он не любил женщин, но опыт убедил его, что неутоленное желание способствует прочности отношений, во всяком случае, когда речь идет о людях из хорошего общества. К тому же он не хотел рисковать ситуацией, сложившейся в результате его сложной тактики, ради удовольствия, которое легко можно получить на стороне, тайком. «Любовь, — он хотел сказать — секс, потому что истинную любовь испытывал только к своей матери и к деньгам, — чревата непредвиденными опасностями. Это не для меня…» Он неукоснительно следовал этому правилу. Так, к примеру, в прошлое воскресенье (разрыв с дамой в лиловом произошел накануне: он не позволял себе никакого отпуска, во всяком случае, за свой счет, не соблюдал положенного «траура»!), так вот, в прошлое воскресенье он отказался от весьма выгодной добычи — состоятельной дамы в полутрауре, за которой долго наблюдал в церкви святой Клотильды, — только потому, что почувствовал к этой даме физическое влечение. Нельзя служить сразу двум господам: демону наживы и демону похоти.
