Владимир Гусев - Дни
— Да… пожалуй… — отвечал тот, не поднимая головы и сцепив руки перед собой; очки на конце носа.
— Так вот целый день, — утомленно продолжал старшина. — Гавкаешь-гавкаешь, гавкаешь-гавкаешь, а тебе тут: «Да… пожалуй…» По уставу можете ответить, Любошиц? А? — напер он на последнее: по детсадовски-армейски-милицейской манере.
— Могу, — отвечал Любошиц и глотнул, а затем набрал в себя воздуха, чтоб молодецки ответить по уставу.
— Ну ладно, — не изволил выслушать Казадаев. — Дочистить котел, Любошиц.
— Хорошо.
— Да не хорошо, а слушаюсь! (Тогда не было возврата к «есть».) А вы чего? Чему смеетесь? Видите, товарищ не знает; помогли бы. А то гы-гы да гы-гы.
— Ох-ха-ха! — прорвались мы.
— Ну хватит, — утомленно сказал Казадаев, покидая помещение кухни.
Никто не знает, каким образом загорелись «подсобные службы» штаба полка. Наш взвод отрабатывал функцию разведвзвода. Функция заключалась в том, что мы лежали в кустах на горе над лугом и по очереди глядели в бинокль, есть ли патруль на берегу «озера» (так называл местный пруд старший лейтенант). Вроде не было, но мы не уставали глядеть. Дело в том, что патруль был тоже не лыком шит. Они не ходили средь голых тел в полной форме, а устраивали засады под кустиком или сидели под самым берегом. Сейчас этот кустик у воды и «обрывчик» особо привлекали наше внимание. Вроде нету… Патруль был, да, хитрый. Мы никак не могли понять, каким образом нас тут же находят среди десятков купающихся; весьма смутное в тебе чувство, когда ты лежишь на солнце раздетый, а над тобою возникает фигура в полной амуниции со штыком на поясе — и, ухмыляясь, издает:
— Пошли.
И то, что ты голый, а он так плотно и четко одет в жару, особенно устрашающе и оскорбительно.
Потом, натешившись вволю, они же нам и сказали, что дело простое: они узнавали нас по трусам. Солдатские трусы — с карманом.
— Больше не попадайтесь.
Правда, мы им как-то отомстили тем, что подстерегли их в свою очередь за кустом и с наслаждением выслушали, как их старший, оглядевшись, сказал:
— Нет этих охламонов. Раздевайтесь.
Они разделись и влезли в воду… а тут уж мы их узнали по трусам. Выскочили и встали над их штыками, лежащими на земле в своих ножнах.
Старший вылез из воды и сказал:
— Ладно, не будем ссориться… а все же в будущем не попадайтесь.
Сила была за ними.
Вот мы и старались: не попадаться.
Так вот, не видя патруля и зная, что старший лейтенант в отъезде, в «округе», мы наконец вышли из «укрытия» — и только мы направились по лугу к воде в этот жаркий день. — как кто-то завопил издали, с соседней горы:
— Э-э! Все сюда!
Мы остановились; Любошиц тут же положил в пыль ротный пулемет, который ему поручили нести за очередную провинность.
— Не надо было выходить на луг, на открытое место, — недовольно сказал Вася Мазин; все мы стояли не двигаясь и, прикрыв глаза козырьками ладоней от солнца, недовольно глядели в сторону кричавших.
— Интересно, как бы ты вышел к пруду, минуя луг, — сказал Мишка Гайдай, тоже глядя.
— А тебе бы все в пруд, все нарушить приказ, — лениво сымитировал Мазин интонацию старшего лейтенанта. — Слышал, что сказал старлей? Если узнает, что были на озере, пять раз на Клюкву́ в противогазах. И назад так же. Вот и побегай.
— Да и ты побегаешь, — лениво отвечал Вася.
— Да хватит вам п…ть, — сказал Коля Веремеев. — Неужели стукнул кто? И какого… надо: ведь мы все сделали. Все нашли и определили; и азимут не запутали. Какого…?
— Вот ты это и объясни Казадаеву.
— Да Казадаев, это еще ладно. Казадаев скажет: ваше дело прятаться, наше дело вас ловить.
— А потом на кухню. Дрова пилить.
— Может, и так.
Все мы сонно переругивались, но не трогались с места.
— …ар!
…жар! — донеслось до нас.
— О! Пожар! — подумав, сказал кто-то, оживившись.
— И верно: пожар! — подумав, сказали другие.
Все оживились, взбодрились, обрадовались…
Через двадцать минут наш взвод, который отвечал за противопожарную безопасность в части, вкатывал бочку на грузовик с опущенными бортами. Бочка была в засохшем цементе и такая мятая, будто катилась по скалам с какого-нибудь Эвереста.
— Давай воду! — скомандовал Миша, последним усилием ставя бочку на попа. — А что там горит-то?
— Уборная. Курили, что ли…
Остроты утонули в шипе воды: Колька открыл кран, тогда как шланг еще не был опущен в бочку; вода вырвалась в блеске солнца, тем временем Любошиц деловито подхватил шланг и направил его на Мишу, думая, что таким образом подает его, шланг, чтоб тот опустил в бочку; чуть не сбитый с ног, Миша как бы бесшумно раскрывал и закрывал рот; лишь по округлениям его губ можно было бы понять, какие слова он произносит, но всем было не до того, а смех мешал слышать.
— Это та самая струя! — прорвался чей-то голос.
— …струя, — отвечал Миша.
Когда воду направили в бочку и она стала наполняться, из ее боков вдруг ударили струи действительно вовсе уж неприличного вида; их затыкали чем попало под глупые остроты постепенно собравшихся кадровых солдат.
Миша начал по лестнице спускаться от верха бочки; лестница была трухлявая, отовсюду из древесного праха торчали кривые ржавые гвозди; ступенька сломалась, Миша упал на подходившего с паклей Любошица, подмял его и его же выругал.
Вот машина тронулась, сопровождаемая кликами радости.
Когда мы приехали, все уж было кончено.
Да и было кому тушить и без нас; но и те прозевали.
Гулко качая помпу, мы облили водою дымящийся черный и серый пепел.
— Опоздали. Сгорел сортир, — решил Казадаев. — А если бы штаб полка? А! То-то и оно. Разгильдяи вы.
Старший лейтенант любил учить снисходительно:
— Ну, как лежите? Выставили, понимаете… ствол. (Смех.) А вы, понимаете, воткните цветочек: приветик, японец! Маскировка. Не сообразительны вы, Гайдай, хотя дерзки. То есть вы сообразительны, но не в ту сторону. Не всегда в ту сторону. У меня вот тут книжечка, в ней все есть.
И он похлопывал себя по груди — по твердому карману.
— Вообще вам, военнослужащим, надо быть умней, — добавлял он. — Проявлять выдержку. Был у нас артист; не шел по этим, повесткам. Звонишь ему, а он: «Его нет дома». Так мы попросили машинистку Машу. Звонит; он: «Да». Она: «Алё-о-о-ошу мо-о-ожно?» — Он изобразил скупо, но в лицах. — Он: «Э-э-это я-а-а-а». Тут наш военком берет трубку: «Ка-аппитан Савостьянов говорит, приказываю явиться…» На два месяца во Владивосток: извольте. Та-а-ак надо. А то вы. Чуть что — выполняете команду: «Ноги вверх — делай».
Этот не любящий нас старший лейтенант скомандовал:
— Рота, с места, с песней — шагом марш.
Топ, топ, топ.
— Рота стой. Рота, с места, с песней, шагом марш.
Топ, топ, топ.
— Рота стой. Рота, с места, с песней, шагом марш.
Как родная меня мать
Провожала,
Как тут вся моя родня
Набежала.
А куда ты, паренек,
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Во солдаты!
— Рота, стой! Это что́ за песня?
— Это Демьяна Бедного.
— Кто сказал в строю? Так. Ро-о-о-ота.
Противогазы надеть!
На станцию Клюква́ — бегом марш!..
Сам он бежал средь нас без противогаза и, забегая вперед, заглядывал снизу (он еще был и мал ростом) в наши противогазные лица: все ли в порядке?
Вскоре он вел за хобот Любошица, у которого этот хобот вынулся из коробки.
Любошиц был виновен, но дышал; а мы через полчаса (до грозной Клюквы — пять километров!) сдирали противогазы и отдышивались: лохматые и красные все, как раки.
Начались боевые стрельбы перед зачетными учениями.
Первое: огонь из гранатомета.
Один за другим выходили мы и, без умысла, а как под общим гипнозом, клали на плечо это орудие длинным концом вперед, а коротким назад. И ведь изучали же и знали, но рефлекс есть рефлекс: длинный вперед, а короткий назад.
А надо сказать для несведущих, что гранатомет — это реактивное оружие, у которого длинная часть — это просто выхлопная труба, а короткая — а в короткую посажена мина.
Мина хоть и не разрывная в данном случае, но увесистая.
Раз за разом выходил на огневой рубеж очередной «разгильдяй» и клал, оружие на плечо («та́к целятся и стреляют из гранатомета»): выхлопная труба — вперед, к цели, мина — острием в сторону стоящей сзади роты.
И начинал целиться, в любую секунду готовый спустить курок.
— Ложись! — как-то одновременно и сонно и надрывно командовал Казадаев.
Рота ложилась под собственный же злорадный смех, а Казадаев, как сокол, кидался сбоку на целившегося и, в свою очередь на миг прицелясь всем телом и округло руками, неким воровским движением бросался и обезоруживал рас…дяя. Любошица он вообще не допустил до гранатомета, выставив за него Гайдая второй раз. Тот, впрочем, тоже был не на высоте.
