Альфред Андерш - Занзибар, или Последняя причина
Грегор вдруг осознал, что непрерывно пристально смотрит на девушку. Он сидел напротив Юдит, и вместе с движением весел и движением лодки она то поднималась, то опускалась, в то время как ему не нужно было менять положения головы, чтобы видеть ее. Она держала одну руку на весле, другой крепко прижимала к себе сумочку. В ее глазах Грегор мог видеть отражение блуждающего луча маяка: они то вспыхивали, то гасли. Она мерзнет, подумал Грегор, без конца кутается в свой плащ. Потом он вспомнил о несостоявшемся поцелуе, и вдруг его охватила мысль, что это мог быть прекрасный, захватывающий и все меняющий поцелуй, какого в его жизни уже не было много лет. Я упустил что-то очень важное, подумал он, я все неправильно понял и в действительности боялся этого поцелуя. Он заметил, что Юдит слегка повернула голову и взглянула на него, он хотел было отвести глаза, но в ту же секунду поборол чувство, которое, он это знал, было просто страхом, и они посмотрели друг на друга, в их глазах все еще отражался луч маяка, он вспыхивал и гаснул; я не могу разглядеть цвет его глаз, подумала Юдит, мне кажется, они серые, возможно, более светлые, чем его серый костюм, мне хотелось бы увидеть его при свете дня, ведь я даже не знаю его имени. И тут Грегор спросил:
— Как вас, собственно, зовут?
— Левин, — ответила она. — Юдит Левин. А вас?
— Григорий, — сказал он со смехом.
— Григорий? — переспросила она. — Это русское имя.
— Я из России, — ответил Грегор.
— Вы русский?
— Нет. Я никто, направляющийся из России в ничейную землю.
— Я вас не понимаю, — сказала Юдит.
— Я и сам себя не понимаю, — сказал Грегор. — У меня есть фальшивый паспорт, а вообще-то у меня нет ни имени, ни паспорта, я революционер, но ни во что не верю я. Я обругал вас, но жалею, что не поцеловал.
— Да, — ответила она. — Жаль.
— Я все сделал не так, — сказал он.
— Нет, — возразила Юдит. — Ведь вы меня спасаете.
Этого слишком мало, подумал Грегор; можно сделать все правильно и при этом упустить главное.
Они непроизвольно говорили так тихо, что юнга не понимал, о чем речь, а потом они и вовсе замолчали, потому что новый сильный порыв ветра налетел на лодку; несколько капель брызнули Юдит в лицо, она слизнула воду с губ и почувствовала, что она соленая. Юдит неприязненно посмотрела на Грегора и забыла свой страх, а он, по вспыхивающим и исчезающим отблескам маяка в ее глазах понял, что она для него потеряна.
Они вздрогнули, когда юнга взволнованно крикнул: «Круче левый борт!» Юдит рванула штурвал, лодка вздыбилась под продолжительным порывом ветра, словно уже готовая перевернуться, но все же удержалась и теперь шла носом против ветра, в направлении к земле. Грегор внезапно увидел залив и сильный свет, появившийся у входа во внутреннюю бухту, на юге, там, где находился город; это был луч прожектора, блуждающий в направлении маяка.
— Полицейский катер, — объяснил юнга, — мы слишком приблизились к фарватеру, гребите что есть силы!
Грегор налег на весла; задыхаясь, они гребли изо всех сил, но сильнейшие порывы ветра не давали им продвинуться, просто хотя бы сдвинуться с места, и только в короткие перерывы между порывами ветра лодка проплывала несколько метров вперед.
Свет, как на маяке, состоял из невыносимо белого пылающего ядра, керна и пучка лучей, которые почти не расходились, только в конце становились слабее, серые и прозрачные. Грегор прикинул, что радиус действия луча — около пятисот метров, и если фарватер проходил от внутренней бухты к маяку прямо, то их лодка была отдалена от фарватера максимум на триста метров. Значит, им нужно было пройти больше двухсот метров, чтобы надежно выйти из сферы действия луча. При таком ветре, даже пока полицейский катер еще не приблизился, это было невозможно. А катер приближался довольно быстро; когда ветер чуть затихал, отчетливо слышался шум мощного мотора. Прожектор был направлен сначала прямо на фарватер, йотом начал кружить: они искали в заливе контрабандистов.
Юдит скорчилась на корме, вцепившись в штурвал, и все смотрела вперед, словно надеясь увидеть на поверхности воды хоть какую-то возможность спасения, может, тень или дюну, хоть что-то, что могло спрятать их и куда она могла бы повернуть лодку. Но она видела лишь движущуюся водную пустыню и землю, которую они покинули, эту темную массу вдали, и не замечала, что земля приближается, хотя оставалась темной и далекой. Она не могла разглядеть ни одной детали на этой широкой, черной, словно нарисованной тушью полосе береговых лугов.
Что мне делать с изваянием, если они накроют нас, подумал Грегор; судя по всему, они своим прожектором выловят нас из ночи и через громкоговоритель потребуют, чтобы мы подошли к их катеру; не подчиниться — бессмысленно, у них есть пулемет. Остается очень слабый шанс, что мое дело осядет в уголовной полиции, поскольку, если меня арестуют, то как контрабандиста, потому что мои документы в порядке; но если они найдут пакет с фигурой, они сейчас же обратятся в политическую полицию. Бесполезно грести из последних сил. Его ладони нестерпимо болели, словно были обожжены. Он принялся размышлять, не выбросить ли пакет со скульптурой за борт. Но он всплывет, подумал Грегор, ведь дерево плавает, и одеяло поплывет тоже, даже если насквозь пропитается водой, дерево достаточно сильно, чтобы удержать и одеяло на поверхности, и они обязательно найдут сверток и выловят его, и уж тогда точно это самое настоящее политическое дело. Товарищ Послушник — политический обвиняемый. Грегор лихорадочно пытался сообразить, нет ли в шлюпке какого-нибудь предмета, с помощью которого он мог бы утопить пакет, но ему ничего не приходило в голову. И кроме того, вспомнил Грегор, у нас на борту девушка, я знаю, как выглядит ее паспорт, и даже если она разорвет его в клочки и выбросит в воду, завтра они выяснят в Рерике, кто она такая, потому что в комнате гостиницы лежит фото ее матери, а хозяин тут же напишет донос. Мы все пропали, в том числе и Кнудсен, потому что они знают его катер и юнгу. Если Кнудсен понапрасну ждет нас сейчас, а нас схватят, то он должен сообразить, что единственный выход для него — быстро сматываться за границу; если ему хватит ума и он всерьез оценит обстановку, он там останется; возможно, Кнудсен единственный, кто вылезет из этого дерьма. Но Кнудсену не хватит хитрости, Кнудсен тупой.
Хотя Юдит сидела спиной к фарватеру, она внезапно увидела луч прожектора, который падал на воду в некотором отдалении, левее сражающейся со стихией шлюпки. Юдит не сразу поняла, что означает этот факт, но увидела, что Грегор и юнга с ужасом поворачивают головы в его сторону. Юнга закричал: «Налегай!», они еще ниже наклонились, выгребая из последних сил, но их лица были устремлены к стрелке луча, который вдруг начал блуждать. Сначала он метнулся левее, но потом медленно двинулся вправо. Он потерял выступающий на запад кусок земли из виду, исчез на какое-то время из поля зрения Юдит, потому что белый приближающийся слепящий пучок света делал все вокруг абсолютно черным. Он приближался нестерпимо медленно, секунд, которые он полз по циферблату из воды и времени, хватило, чтобы парализовать движения гребцов и взгляд Юдит, они уже не слышали бешеный вой ветра. Луч был как взгляд — пристальный, резкий и гипнотизирующий, он покоился на бушующих волнах, которые извивались под ним, как под ударами кнута. Юдит прикусила губы, боясь закричать, ее рука вцепилась в штурвал; потом луч приблизился настолько, что она могла различить мечущиеся капли внутри волн; отдаленный всего метров на десять, луч обнажал структуру бури холодным, белым кинжальным ударом молнии.
И вдруг он погас. В темноте, которая наступила после этого, они находились словно посреди громового раската. Мужчины бросили весла, и лодку тут же начало кружить. Им повезло, потому что в тот миг прекратился ветер, но они все трое не почувствовали этого, они словно оглохли, не слыша наступившей тишины; несколько секунд они не слышали завывания ветра. Юнга был первым, кто несколькими ударами весел выпрямил шлюпку. Он приказал Юдит идти тем же курсом, но сам греб короткими рывками, которых как раз было достаточно, чтобы их не сносило, и Грегор старался делать как он. Молча они ждали нового появления луча, и действительно через минуту он снова ожил, но только уже справа, на значительном расстоянии от их лодки. Он метнулся еще дальше направо, ощупал побережье Лоцманского острова и остановился на фарватере, далеко в заливе. По какой-то причине кто-то на таможенном катере на одну минуту отключил прожектор. Значит, есть нечто, именуемое случаем, случайностью, подумал Грегор, хотя в соответствии с догмой партии никакой случайности не существует — как не существует и свободы воли: за прозрачной видимостью случайности стоит непроницаемая стена законов природы, для каждой случайности необходимо найти объяснение, которое превращает ее в необходимость; стало быть, за отключением прожектора таятся причины, побудившие таможенного полицейского отключить прожектор именно в тот момент, которого хватило, чтобы спасти беглецов, так что их спасение подчиняется закону сочетания причин и следствий, причинности природы, как учит партия, или причинности Бога, как учит церковь, но церковное толкование казалось Грегору в этот момент, когда они следили за удаляющимся полицейским катером, более предпочтительным, чем объяснение партии, потому что оно, хоть и сводило все к воле Божьей, по крайней мере признавало за Богом свободу дать случайности действовать там, где она казалась наиболее уместной в данный момент. Похоже, Юдит представляла себе все сходным образом, потому что он услышал, как она вполне громко произнесла слово «спасибо».
