Анош Ирани - Песня Кахунши
Все молчат.
– Сегодня ночью мы не пойдем в мусульманские кварталы. Для этого нужно больше людей. В Донгри, Маданпуру, Агрипаду, к Главной больнице и Бхенди-базару соваться не будем. Займемся одним семейством. Но прежде чем мы выступим, я хочу представить вам кое-кого.
Фонарик светит Чамди прямо в глаза, и он невольно заслоняется рукой.
– Это мой мальчик, Чамди. Он пойдет с нами. Сегодняшняя ночь станет его посвящением.
– Вот этот хлюпик? – спрашивает кто-то.
– Он маленький, но храбрый. Его друг Сумди погиб при взрыве, который унес жизнь Намдео Гирхе. Теперь Чамди хочет отомстить за друга. Он жаждет мусульманской крови.
Похоже, Мунна потрясен этими словами. Интересно, он не знал о смерти Сумди или его потрясло то, что Ананд-бхаи принимает Чамди в свою банду? Впрочем, это не так уж важно.
– В Шаан-Гали живет семья мусульман. Все знают Абдуллу, хозяина «Аравии»? Здесь, за углом?
– Это тот, у которого курятина всегда перченая? – уточняет человек с железным прутом.
– Он самый. Его племянник живет в Шаан-Гали.
– Ханиф? Таксивала?
– Именно. Таксивала Ханиф с женой и новорожденным ребенком. Этой ночью мы их кремируем в собственном доме. Без молитв.
У Чамди обрывается сердце.
Может, это Ананд-бхаи так шутит? Пошутил же он, когда резанул язык Чамди, чтобы проучить его? «А если я скажу, что уже усвоил урок? Вдруг он меня отпустит? – думает Чамди. – Неужели он заставит меня смотреть на этот ужас?»
Человек с прутом говорит:
– Что-то я бензина не вижу.
– Бензин получим на месте, – отвечает Ананд-бхаи.
– Шаан-Гали вообще-то в индуистском квартале. Зачем нам столько оружия, мы ведь собираемся спалить всего одну семью?
– А вдруг кто-нибудь из наших братьев-индуистов посочувствует Ханифу? Оружие поможет им вспомнить, что долг превыше дружбы. Соседи хорошо относятся к этой семье. Жена Ханифа учит детей читать и писать, сам Ханиф всегда подвозит бесплатно, если что-то случается.
Дверь комнаты Дарзи распахивается, на пороге появляется старуха. Кое-кто почтительно приветствует ее, но издалека. Приблизиться никто не решается. Чамди взглядом умоляет ее помочь. Вот бы она позвала его! Если он сам бросится к ней, Ананд-бхаи придет в бешенство. Чамди закрывает глаза и думает о ящичке с богами. Может быть, хоть они его спасут?
И старуха, кажется, услышала его. Чамди не может поверить своему счастью.
– Ананд, пусть мальчик идет в дом.
Ананд-бхаи не отвечает.
– Пора, – обращается он к своей банде.
– Как будем добираться? – спрашивает кто-то.
– Автобусом первого класса!
Толпа гогочет.
– Ананд! Оставь мальчика дома, я прошу тебя!
– Иди домой, старуха! – рявкает он.
Из темноты возникает силуэт Дарзи. Он кладет руки на плечи старухи и уводит ее.
– Ананд-бхаи, – тихо говорит Чамди, стараясь, чтобы услышал только он. – Ананд-бхаи, я усвоил урок. Я больше никогда не скажу неправду. Простите меня.
– Давно простил. Сейчас нам пора заняться делом. Когда-нибудь тебя будут бояться и уважать не меньше, чем меня. Я знаю, у тебя большое будущее. Ты смелый парень, и сердце у тебя на месте. Ничего, даже мне в первый раз было не по себе. Это пройдет, и ты станешь свободным. Убиваешь, жрешь в свое удовольствие, трахаешь девчонку в свое удовольствие и ложишься спать с легкой душой.
– Но, Ананд-бхаи…
– Это твой долг. Что будет с Гудди, если ты его не исполнишь? Ты ведь не хочешь, чтобы с ней что-нибудь случилось?
В узком проулке Шаан-Гали тишина. Где-то играет музыка. Это радио, слышен треск помех. В окнах нет света. Перед домами стоят большие бочки, в них жильцы держат воду. Некоторые лачуги сколочены из струганых досок и бамбуковых шестов, полы хлипкие. Рядом несколько домов на фундаменте. Кое-где видны зеленые навесы, на веревках сушится белье.
Люди Ананда-бхаи идут быстрым шагом, в руках ножи, прутья и биты. Им наплевать, заметят их или нет. Ананд-бхаи держит Чамди за плечо. Мунна сердито смотрит на Чамди. Футболка у Чамди совсем вылезла из шорт, и он заправляет ее обратно.
Лунный свет отражается от жестяных крыш, от клинков ножей. Чамди хочется рвануться вперед, предупредить семью Ханифа о нападении. У него ведь быстрые ноги, а какой от них толк, если нельзя сделать доброе дело? Вот только Чамди не знает, где дом Ханифа, а если бы и знал, что тогда было бы с Гудди?
Улочка кончается тупиком. Люди Ананда-бхаи останавливаются у синей лачуги, стоящей на отшибе. Перед дверью цветочные горшки. В бутылке из-под воды «Бислери» вянет лиана. Дверь крепче, чем у соседей. И окно закрыто ставнями. У стены велосипед со спущенными шинами. Под навесом черное с желтым такси, на крыше блестит багажная решетка. Чамди очень надеется, что Ханиф проснется, посадит семью в машину и умчится подальше отсюда.
Ананд-бхаи поднимает руку. Все останавливаются.
Он идет к соседнему домику и легонько стучится. Дверь сразу открывается, человек в белом лунги выносит большую пластмассовую канистру. В ней что-то плещется, наверное бензин. Ананд-бхаи велит одному из своих людей ее забрать. Человек в лунги выносит вторую, потом протягивает Ананду-бхаи коричневую бутылку, заткнутую белой тряпкой, и бесшумно закрывает за собой дверь. Чамди не верит своим глазам. Разве можно губить своих же соседей?
– Двое за дом, – шепотом приказывает Ананд-бхаи, – дверей там нет, но есть окошко. Смотрите, чтобы никто не сбежал.
Две тени исчезают за домом.
Ананд-бхаи подзывает еще двоих:
– Облить бензином стены. Только аккуратно, а то весь квартал спалим.
Двое хватают по канистре, второпях проливая бензин себе на штаны и сандалии.
– Мунна, запирай! – командует Ананд-бхаи.
Мунна проскальзывает к двери, бесшумно задвигает наружную щеколду, продевает замок, но почему-то не защелкивает его. Наверное, чтобы не разбудить Ханифа.
– Знаешь, почему я выбрал этот дом? – обращается Ананд-бхаи к Чамди.
– Потому что здесь мусульмане живут, – лепечет Чамди.
– Это главная причина. Но из-за одной причины никогда не стоит возиться, запомни. Дело должно быть в радость. Так вот, здесь живет моя первая любовь. Фархана. Она любила меня, я любил ее. Но она мусульманка. Любила меня, а вышла за Ханифа. Сегодня я мщу человеку, который отнял ее у меня. Так что месть эта приятна вдвойне.
Глядя на бандитов, Чамди думает про миссис Садык – хоть она и не мать ему, но такой хороший человек! И про Пушпу. Она могла бы стать ему подругой, когда вырастет. Даже отец, который сбежал от Чамди, все равно гораздо лучше Ананда-бхаи.
Вдруг в одной из лачуг открывается дверь. Раздается старушечий голос:
– Кто это там?
– Скройся! – отвечает Ананд-бхаи.
Но старуха уже разглядела в темноте людей, поливающих бензином соседский дом, может, даже ножи разглядела, и принимается голосить что есть мочи.
– Замок! Замок заприте! – кричит Ананд-бхаи.
Его голос взрывает ночь. Пятеро бросаются к двери синей лачуги. Среди них – человек с железным прутом. Мунна защелкивает замок.
Шаан-Гали просыпается, но налетчиков это не смущает. Ананд-бхаи выхватывает фонарик, направляет луч на старуху, поднявшую тревогу, потом на жителей квартала, выбегающих на улицу. Полуодетые люди протирают заспанные глаза, силясь понять, что происходит.
Их останавливает окрик Ананда-бхаи:
– Убьем каждого, кто сунется!
Ханиф с семьей понимают, что заперты. Они отчаянно колотят в дверь. Люди Ананда-бхаи отгоняют соседей.
– Все по домам! – орет Ананд-бхаи.
– Какого черта, вы кто такие? – кричат из толпы.
Ананд-бхаи освещает фонариком собственное лицо. Луч, направленный снизу вверх, зажигает золотые искорки в его бороде, круги под глазами кажутся черными.
– Здесь почти все знают, кто я такой, – громко говорит он. – Мы пришли с добром. Позапрошлой ночью в Джогешвари сгорела семья индуистов. Мы хотим восстановить справедливость. Этой ночью будут гореть мусульмане. Мы убьем каждого, кто попытается нам помешать. Так что решайте, чья жизнь вам дороже. Скоро весь город запылает, и вашему кварталу потребуется моя защита!
– Огонь и на нас может перекинуться! – говорит кто-то.
– Этот дом… на отшибе. Мы обо всем подумали. А теперь – по домам!
Люди Ананда-бхаи не выглядят богатырями, но оружие в руках добавляет им свирепости. Толпа разбредается по своим хлипким лачугам под жестяными крышами. Ананд-бхаи опускает фонарик.
Вдруг человек с железным прутом, будто услышав что-то, подскакивает к окошку синего домишки.
Ставни открываются.
Он без предупреждения бьет железным прутом по лицу, мелькнувшему в окне. Раздается страшный хруст, и лицо исчезает. «Это и был Ханиф-таксивала», – думает Чамди. Человек с железным прутом ждет у окна, готовый нанести новый удар.
– Помогите! Помогите, кто-нибудь! – рвется из лачуги женский крик и уносится в темноту улочки.
И тут же раздается плач младенца. Чамди цепенеет от ужаса, представляя себе, как корчится на полу Ханиф, как хлещет кровь из разбитого рта, как жена Ханифа в отчаянии бьется о запертую снаружи дверь.
