Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
— Я… Понимаешь, мать с отцом хотят, чтобы я пошла с ними сегодня на одно благотворительное мероприятие. Я могу послать то письмо по почте. Со специальной доставкой. Ты получишь его завтра утром.
Так настало утро следующего дня — звено в цепи планов Бруно. И был абзац в его письме к Энн, где он обещал на этом не останавливаться.
Двадцать вторая глава
Гай сидел на краю кровати, закрыв лицо ладонями, затем заставил себя опустить руки. Это была ночь тяжелых раздумий, раздумий во тьме, раздумий бес сна. Но это была и ночь правды. Только ночью правда видится с другой точки зрения, но всё равно это правда. Если он расскажет Энн всю правду, разве не сочтет она его частично виновным? И пойдет ли за него? Как она себя поведет? А он — что же он такое, если может вот так сидеть в комнате, где в нижнем ящике лежит план убийства и пистолет для совершения убийства?
В хрупком предрассветном освещении он придирчиво пригляделся к своему отражению в зеркале. Рот искривлен вниз и влево, пухлая нижняя губа напряжена и оттого стала тоньше. Он постарался остановить бегающий взгляд на одной точке. Из зеркала на него глядели подведенные мертвенной бледнотой глаза, в которых читалось жесткое осуждение, словно они смотрели на своего мучителя.
Одеться и прогуляться или попытаться заснуть? Он легко и бесшумно ступил на ковер, бессознательно обойдя точку возле кресла, где пол скрипел. «Ты должен в целях безопасности перешагнуть эти скрипучие ступеньки, говорилось в письме Бруно. — Дверь отца — как раз справа, как ты знаешь. Я там всё осмотрел, там должно всё пройти предельно гладко. Посмотри на план, обрати внимание на комнату этого дворецкого (Херберта). Это ближайшая комната, где кто-то есть. В холле пол скрипит там, где я пометил крестиком. — Гай упал на кровать. — Ты не должен избавляться от „люгера“, независимо от того, что случится между домом и ж/д станцией». Гай знал всё это наизусть, знал, какой звук издает кухонная дверь, и цвет ковра в холле.
Если Бруно найдет кого-то еще для убийства своего отца, то у Гая будет веское доказательство против Бруно в виде этих писем. Он отомстит Бруно за всё, что он сделал с ним. А Бруно будет противопоставлять этому свои лживые утверждения об участии Гая в планировании убийства Мириам… Для Бруно найти какого-нибудь исполнителя — это вопрос времени. Если он выдержит угрозы Бруно еще некоторое время, то всё будет закончено и он сможет спокойно спать. А если он сделает это, то воспользуется не крупным «люгером», а маленьким револьвером.
Гай заставил себя встать с кровати, чувствуя боль в голове, злой и напуганный словами, которые только что промелькнули у него в мыслях. «Шо риэлти», — сказал он про себя так, словно объявлял следующий концертный номер, словно мог перейти с ночных рельсов на дневные. «Здание „Шо риэлти“… „Почва покрыта травой до ступенек лестницы черного хода, не считая гравия, на который не наступать… Четвертую ступеньку перешагнуть, потом третью… Наверху сделать широкий шаг… Помнить, что двигаться надо в рваном ритме…“
— Мистер Хейнз!
Гай вздрогнул и порезался. Он отложил бритву и подошел к двери.
— Привет, Гай. Ты уже готов? — раздался в трубке развязный голос, от которого после муторной ночи на душе сделалось еще гаже. — Добавить еще чего-нибудь?
— Отвяжись.
Бруно расхохотался. Гай дрожащими руками повесил трубку.
На него целый день временами находила дрожь, его охватывал ужас. Ему отчаянно хотелось увидеть Энн этим вечером, хотелось просто взглянуть на нее издалека, но хотелось и избавить Энн от общения с ним. Он совершил большую прогулку по Риверсайд-драйв, чтобы утомиться, но спал тем не менее скверно, его мучили кошмары. Гай думал, что всё изменится, после того как он получит контракт от „Шо риэлти“, а с ним и возможность уйти с головой в работу.
Дуглас Фриер из „Шо риэлти“, как и обещал, позвонил на следующее утро.
— Мистер Хейнз, — сообщил он своим медленным и хриплым голосом, — мы получили весьма любопытное письмо, которое касается вас.
— Что-о? Что за письмо?
— Касающееся вашей жены. Даже не знаю… Может, прочесть его вам?
— Будьте любезны.
— „Тому, кого это может заинтересовать: Несомненно, вам интересно будет узнать, что Гай Дэниэл Хейнз, жена которого была убита прошлым июнем, играл в действительности в этом убийстве куда большую роль, чем об этом знают судебные инстанции. Это пишет вам тот, кто знает и который знает также и то, что скоро состоится повторный суд, на котором выявится его реальная роль в преступлении“. Я думаю, что это письмо психа, мистер Хейнз. Я просто считал, что вам следует знать о нем.
— Конечно.
В углу Майерз работал за своей чертежной доской — с тем же спокойствием, как и каждое утро.
— По-моему, я слышал о… прошлогодней трагедии. Вопрос о повторном суде не стоит, верно?
— Конечно нет. Я ничего об этом не слышал.
Гай отругал себя за замешательство. Мистеру Фриеру только и нужно-то было узнать, не будет ли у него помех в работе.
— Извините, мы еще не приняли решения по контракту, мистер Хейнз.
„Шо риэлти“ подождала до следующего утра, когда Гаю было сообщено, что в компании не вполне удовлетворены его проектом и заинтересовались работой другого архитектора.
Гай удивился, откуда Бруно узнал о здании. Впрочем, могло быть несколько вариантов. Об этом могло быть упомянуто в газетах, а Бруно старался держать себя в курсе архитектурных новостей. Или он мог позвонить в офис в отсутствие Гая и случайно получить сведения от Майерза. Гай снова взглянул на Майерза и задался вопросом, не говорил ли тот с Бруно по телефону в отсутствие Гая. Вероятность этого показалась Гаю ничтожной.
Теперь, когда заказ на здание уплыл, Гай стал прикидывать, что он теряет. Теряет он дополнительные деньги, которые рассчитывал получить к лету. Теряет он и престиж — прежде всего в семействе Фолкнеров.
Бруно предупредит следующего клиента, потом следующего, и это будет лишь вопросом времени. Это будет приведением в жизнь его угрозы разрушить карьеру. А его жизнь с Энн? Гай почувствовал приступ боли, подумав об Энн. Ему показалось, что он на длительные интервалы забывает о том, что любит ее. Что-то между ними происходило, но что — он не мог сказать. Он чувствовал, что Бруно убивает в нем смелость любить. Самый незначительный факт усиливал в нем его беспокойство, начиная с того, что он лишился своей лучшей пары обуви, забыв, в какую мастерскую отдал починить их, и кончая домом в Элтоне, про который он стал думать, что они погорячились с масштабами, и сомневаться, удастся ли довести строительство до конца.
Майерз занимался в офисе обычной каждодневной работой. Телефон Гая молчал. Однажды Гай подумал, что даже Бруно не звонит — нагнетает обстановку, с тем чтобы его голос воспринимался с облегчением. Недовольный собой, Гай среди дня вышел на Мэдисон-авеню и выпил в баре мартини. Он должен был за обедом встретиться с Энн, но та позвонила и отменила встречу — Гай забыл почему. Нельзя сказать, чтобы она говорила с ним холодно, но основание для отмены свидания выглядело неубедительным. Она не говорила, что собирается за покупками для дома, это точно, иначе он запомнил бы. А запомнил ли бы? Или она мстила ему за то, что он нарушил свое обещание прийти пообедать к ним в прошлое воскресенье? Но Гай чувствовал себя слишком разбитым и подавленным в прошлое воскресенье, чтобы видеть кого-то. Между ним и Энн началась тихая необъявленная размолвка. В последнее время он чувствовал себя слишком несчастным, чтобы навязывать свое общество Энн, а она притворялась занятой, когда он просил ее о встрече. Чем она была занята — покупками для дома или войной с ним — для него не имело значение. Ничто в мире не имело значения, кроме необходимости освободиться от Бруно. Но разумных путей выхода из положения он не видел. А что случится в суде, не будет иметь значения.
Гай закурил сигарету, но заметил, что уже прикурил одну. Сгорбившись над столиком, он стал курить обе. Его руки с сигаретами казались зеркальным отражением друг друга. Что он тут делает в час пятнадцать дня, вливая в себя третий мартини, делая себя неспособным к работе, даже если бы она у него была? И это Гай Хейнз, который любит Энн, который построил „Пальмиру“? У него даже нет смелости швырнуть свой стакан с мартини в угол. Размазня. А если предположить, что он полностью опустился, что согласится убить ради Бруно? Это было бы так просто, по рассказам Бруно, дом пуст, в нем только отец Бруно да его слуга, а дом Гай знал в таких подробностях, в каких не знал своего дома в Меткалфе. Он мог бы оставить улики против Бруно например, „люгер“ в комнате. Эта мысль стала единственной, что обрела конкретность. Его кулаки сжались против Бруно, а затем бессилие его сжатых кулаков, положенных на стол, вызвало у него чувство стыда. Нельзя давать своим мыслям такой простор. Этого от него Бруно только и ждет.
