Джумпа Лахири - Низина
За ужином они смотрели выпуск новостей. Новости всегда были только про Америку. Про ее жизнь и ее заботы. Про бомбы, сброшенные на Ханой, про шаттл, готовящийся к запуску в космос. Про президентские выборы, предстоящие в текущем году.
Она постепенно запоминала имена кандидатов — Маски, Мак-Клоски, Мак-Говерн. Две партии — демократы и республиканцы. Визит Ричарда Никсона в Китай, где он на глазах у всего мира обменялся рукопожатиями с Мао. А о Калькутте ни слова. Ни слова о том, чем жил этот город, о том, что там произошло, что так изменило и что разрушило ее жизнь.
Однажды утром, отложив в сторону книгу, она увидела за окном пасмурное тусклое небо, затянутое тучами. Заунывный дождь лил беспросветно целый день, и тогда она впервые за все это время почувствовала себя словно в заточении.
Когда дождь кончился, она надела прямо поверх сари пальто, обулась в сапоги, надела шапочку, перчатки и вышла из дому. Она шла по тротуару в сторону студенческого городка, разглядывая прохожих — мужчин в джинсах и куртках, женщин в темных колготках и в шерстяных коротеньких пальтишках. Они курили на ходу и оживленно разговаривали друг с другом.
Она поняла, что напрасно так укуталась, — перчатки и шапка явно были лишними.
На территории студенческого городка она зашла в продуктовый магазин рядом с почтовым отделением. Среди пачек масла и коробок с яйцами она нашла упаковочку какого-то неведомого продукта, завернутого в серебристую бумагу, напоминавшего по виду кусок мыла и называвшегося «сливочным сыром». Она купила его, решив, что он может быть шоколадным, расплатившись пятидолларовой купюрой и положив сдачу в карман.
Под серебристой бумагой оказалось нечто холодное, твердое и кисловатое на вкус. Она разломила его на кусочки и съела прямо перед магазином. Съела и еще облизала бумажку, даже не подозревая, что этот продукт полагалось намазывать на хлеб или крекер.
* * *Она начала предпринимать такие вылазки и в другие части студенческого городка — заходила в школу фармацевтики, иностранных языков, политологии и истории. У корпусов этих были свои имена — Уошбурн, Рузвельт, Эдвардс. Войти туда мог каждый.
Она заглядывала в аудитории, читала афиши о предстоящих лекциях и конференциях. Ни охранники, вообще никто не останавливал ее, не расспрашивал ни о чем. И здесь не было солдат, постоянно сидящих на мешках с песком, как перед входом в Президенси-колледж.
Когда через год после начала восстания в Наксалбари Роберт Макнамара прилетел с визитом в Калькутту, коммунистические повстанцы в аэропорту вынудили его сесть в вертолет, чтобы добраться до города. Они просто не пропускали его машину. Гори в тот день была на занятиях и видела собственными глазами, как студенты с крыши одного из корпусов швыряли камни в вертолет, когда тот пролетал над Колледж-стрит. Они заперли тогда вице-президента Калькуттского университета в его кабинете. И в тот день она видела горящие трамваи.
Однажды она нашла факультет философии и забрела в огромную аудиторию с поднимающимися рядами сидений. Лекция как раз должна была начаться, и аудитория заполнялась студентами. Гори тоже вошла и села в заднем ряду, на самом верху. Поближе к проходу — чтобы легче было выйти, если понадобится. Но после долгой ходьбы она так устала, что обрадовалась возможности присесть.
Заглянув в конспект сидящего рядом студента, она поняла, что попала на лекцию последнего курса. Введение в античную западную философию. Гераклит, Парменид, Платон, Аристотель. Хотя она и была хорошо знакома с материалом, но все равно просидела там всю лекцию. Она слушала про учение Платона о воспоминаниях, в котором знание представлялось как повторное открытие, как узнавание чего-то, что уже хранится в памяти.
Преподаватель был одет просто — в джинсы и свитер. Во время лекции он курил. У него были густые темные усы, как и у большинства студентов мужского пола. Читая лекцию, он совсем не заглядывал в бумажку.
Студенты в аудитории не отставали от профессора — мальчики курили, девочки вязали. Некоторые вообще сидели с закрытыми глазами. Одна парочка на заднем ряду и вовсе обжималась, доходя чуть ли не до неприличия. Но Гори слушала лектора со всей увлеченностью. Даже полезла в сумочку за бумагой и ручкой. Бумаги, правда, не нашла, поэтому стала делать записи на полях газеты, которую носила с собой в сумке. Потом дома все переписала.
Так тайком, дважды в неделю, она стала посещать эти занятия. Брала рекомендуемые тексты в библиотеке по читательскому билету Субхаша.
Она намеревалась так и ходить туда никем не замеченной. Но однажды она так увлеклась, что не заметила, как подняла руку. Преподаватель говорил об Аристотелевых правилах формальной логики, о силлогизмах, используемых для того, чтобы отличить весомую мысль от невесомой.
— А как насчет диалектического обоснования? Признающего изменения и противоречия, а не существующую реальность? Аристотель допускал это? — спросила она.
— Да, допускал. Но до Гегеля никто не брал во внимание этих его рассуждений, — ответил ей профессор.
Он ответил ей как полноправной студентке и, даже сам того не заметив, съехал на заданную ею тему.
Она вскоре привыкла после лекции в общем потоке студентов идти в студенческую столовую и брала себе там жареную картошку, хлеб с маслом и чай, а иногда даже баловала себя мороженым.
В столовой на стене висели огромные часы. На них не было ни чисел, ни секундной стрелки — просто куски металла на поверхности из кирпича, обозначавшие цифры, и стрелки, отмечавшие часы и минуты.
Она старалась сторониться людей. Жена Удаяна, ставшая женой Субхаша. Даже здесь, в Род-Айленде, в этом студенческом городке, где ее никто не знал, она все ждала, что ей будут задавать вопросы, что ее будут презирать за то, что она сделала.
И все же ей нравилось проводить свое время среди этих людей, которые совсем не знали ее, которые выходили «на сачок» покурить и погреться на солнышке или собирались в комнатах отдыха посмотреть телевизор и поиграть в бильярд. Ее снова окружала жизнь.
Дамская туалетная комната вообще казалась оазисом — белые ковры, зеркальные колонны, диванчики, на которых можно было не только сидеть, но и прилечь, а между ними пепельницы. Эта туалетная комната походила на зал ожидания на вокзале или на приемное помещение в отеле и была гораздо просторнее и удобнее, чем квартира, в которой они жили с Субхашем. Здесь она иногда отдыхала, листая университетскую газету и наблюдая за американками, приходившими поправить перед зеркалом макияж или причесаться.
В газете иногда встречался материал на специальные темы — о проблемах чернокожих в Америке, о проблемах женщин, о гомосексуалистах. Длиннющие статьи о различных формах эксплуатации или о проблемах самосознания. Гори пыталась представить себе, как отнесся бы к подобным вещам Удаян, к такому погрязанию в собственных мелких проблемах и равнодушному нежеланию сопереживать судьбам других народов.
— И когда у тебя родится ребеночек? — спросила ее однажды студентка, сидевшая в дамской туалетной комнате с сигаретой во рту.
— Через несколько месяцев.
— Ты со мной на одном потоке учишься, правильно?
Гори кивнула.
— Ой, а мне, наверное, надо бросить эту учебу. Античная философия все-таки слишком мудреная для меня наука.
Девушка чувствовала себя абсолютно раскованно в своих длинных сережках-висюльках, прозрачной блузке и юбке, кончавшейся у колен. На ней не было намотано целого рулона тяжелой шелковой ткани, как на Гори, привыкшей носить сари с пятнадцати лет — с тех пор, как по традиции она вылезла из девичьих платьиц. Она носила сари, когда выходила за Удаяна, и продолжала носить их сейчас.
— Мне нравится твой прикид, — сказала девушка, вставая и направляясь к двери.
— Спасибо.
Но, провожая взглядом эту студентку, Гори почувствовала себя не в своей тарелке. Ей вдруг захотелось тоже выглядеть и одеваться, как другие женщины колледжа, тоже стать такой женщиной, чья внешность удивила бы Удаяна.
Наступил апрель. Студенты радостно грелись на солнышке, собирались во дворе перед корпусами. Деревья уже были в цвету. По пятницам во второй половине дня она наблюдала, как студенты стекались в университетский двор с чемоданчиками, рюкзаками и тюками грязного белья. Они садились на огромные серебристые автобусы, увозившие их на выходные в Бостон, в Хартфорд, в Нью-Йорк. Как догадалась Гори, они ехали навестить родителей или повидаться с друзьями-подружками и возвращались только в воскресенье вечером.
Среди них у Гори не было знакомых, но она все равно любила провожать их, смотрела, как водитель пихал их багаж в огромное чрево автобуса, как студенты рассаживались по своим местам и отправлялись в какие-то места, на которые Гори хотелось бы взглянуть хотя бы глазочком.
