Джумпа Лахири - Низина
Она узнала большинство людей на тех фотографиях. Все они были партийными товарищами Удаяна из окрестных кварталов. Некоторых она помнила по митингу, на который ходила однажды, когда еще не было так опасно. Она узнала Чандру — женщину, работавшую в швейном ателье, и еще узнала мужчину с бензоколонки. Но сделала вид, что не узнала.
Среди людей, чьи имена назвал ей агент БР, был только один человек, о котором никогда не упоминал Удаян. Только этого человека она и в самом деле не знала. Некоего Нирмала Дея. И все-таки что-то ей подсказывало: не так уж она и не знает этого человека.
— Тебе даже не надо этого делать, — сказала она Субхашу на следующее утро.
— Я делаю это не только ради тебя.
— Он сам этого не хотел бы.
— Я понимаю.
— Нет, я сейчас говорю не о нашей с тобой женитьбе.
— А о чем тогда?
— В самом конце ему уже не нужна была семья. Он сам сказал мне об этом за день до своей гибели. И все же… — Она осеклась на полуслове.
— И все же что?
— Однажды он сказал мне: из-за того, что он женился раньше тебя, он хотел, чтобы у тебя первого появился ребенок.
Часть четвертая
Глава 1
Субхаш стоял за канатным ограждением в аэропорту и ждал ее. Ее деверь, ее муж. Второй мужчина, за которого она вышла замуж в последние два года.
Тот же рост, то же телосложение. Практически двойники. Хотя она никогда не видела их вместе. Субхаш был как бы более мягкой версией Удаяна. Бледной, несколько размытой копией.
Только что в ее паспорт чиновник иммиграционной службы шлепнул печать, чтобы зафиксировать ее въезд, — шлепнул дважды по одному месту, потому что оттиск получился нечетким.
На нем были вельветовые брюки, рубашка в клеточку, куртка на молнии и спортивные туфли. Глаза добрые, но в них угадывалась слабость, именно слабость привела его, как она подозревала, к милосердному поступку — женитьбе на ней.
И вот он стоял сейчас здесь, чтобы встретить ее, принять в свою жизнь и отныне всегда быть рядом с ней. И ничего в нем не изменилось, так что в конце длинного путешествия у нее просто появилось ощущение — осуществилось принятое решение.
Она видела: он заметил откровенные перемены, произошедшие с ней. Сейчас, на пятом месяце беременности, лицо ее и бедра располнели, тело раздалось вширь, ребенок рос в ее животе, скрытом под бирюзовой шалью, в которую она куталась для тепла.
Гори села рядом с ним на переднее сиденье, на заднем сиденье оказались два ее коленкоровых чемодана. Пока разогревался двигатель, Субхаш очистил банан и налил из термоса чаю в крышку-стакан. Когда он предложил ей, она пригубила после него с другой стороны стаканчика горячий безвкусный напиток, отдающий мокрой деревяшкой.
— Как ты себя чувствуешь?
— Устала.
Снова этот голос — в нем тоже Удаян. Его голос. И тембр, и слова произносит так же. Поразительное сходство и поразительное доказательство того, что они братья. Это новое напоминание об Удаяне она жадно впитала в себя.
— Как там мои родители?
— Да все так же.
— В Калькутте уже жарко?
— Более или менее.
— А как там общая обстановка?
— Одни говорят, что лучше, другие — что хуже.
Он объяснил ей: сейчас они находятся в Бостоне, а Род-Айленд южнее. Они выехали из туннеля, проложенного под рекой, проехали гавань, и город начал удаляться. Машина ехала быстрее той скорости, к которой Гори привыкла в Калькутте, которую позволяла загруженность тамошних дорог. От этой быстрой и непрерывной езды ее начало мутить. В самолете и то было лучше — создавалась иллюзия, будто сидишь на одном месте и никуда не движешься.
По обочинам высились деревья со странной серо-белой корой. Как-то не верилось, что они способны дать листву или плоды — много-много тоненьких веток, будто плотная сетка, через нее можно смотреть. Кое-где на деревьях еще оставались отдельные листики. Ей было не понятно, почему они до сих пор тоже не облетели.
На земле островками белел снег. Особенно бросалось в глаза то, какими плоскими здесь были дороги. И машины тоже казались какими-то плоскими и квадратными. Все пространство, похоже, заполонили машины, движущиеся в разных направлениях. И очень мало зданий. Зато много-много голых деревьев.
Он посмотрел на нее:
— Ты такое ожидала увидеть?
— Я не знала, чего ожидать.
Ребенок снова зашевелился, заворочался. Он не знал, что попал теперь в новую обстановку, не знал, какой потрясающе длинный путь проделал вместе с Гори, в ее животе. А Гори не знала, действует ли на него эта перемена, почувствовал ли он холод.
Ей казалось — у нее внутри сидит маленький Удаян. Его другая версия. Он существовал и как бы внутри ее, и как бы удаленно. И ей до конца не верилось, что Удаяна больше нет, не только в Калькутте, а вообще на свете.
Во время приземления самолета в Бостоне ей на мгновение стало страшно, что их ребенок мог исчезнуть из ее живота. Словно он как-то узнал, что его будет встречать ложный, ненастоящий отец, и его возмутил этот факт, и он перестал формироваться дальше.
На территории Род-Айленда она ожидала сразу увидеть море, но моря не было — просто продолжало тянуться шоссе. Они въехали в городок под названием Провиденс. По холмистой местности пролегали улицы, дома стояли вплотную друг к другу, островерхие крыши украшали купола и шпили. Она знала, что слово «провиденс» означало «провидение», то есть предугаданное будущее.
Был полдень, и солнце стояло в зените. Яркое синее небо, прозрачные облака. И казалось — этот яркий день никогда не сменится ночью, никогда не кончится.
В самолете время как будто не чувствовалось, и вместе с тем оно очень много значило — именно время, а не пространство Гори ощущала, пока летела. Вокруг нее сидели другие пассажиры — словно пленники, ожидающие решения своей участи. Большинству из них, как и Гори, предстояло получить свободу в совершенно новой и чужой для них атмосфере.
Субхаш на несколько минут включил радио, чтобы послушать прогноз погоды. Гори, хоть и получила британское образование в Президенси, с трудом понимала услышанное в этом выпуске новостей.
За окном машины стали встречаться пасущиеся лошади и коровы. Дома со стеклянными окнами, наглухо закрытыми от холода. Низкие каменные ограды, через которые можно было запросто перешагнуть.
Они остановились перед смешным светофором, свисавшим прямо с проводов поперек улицы. Субхаш указал налево. Там Гори увидела деревянную башенку, возвышающуюся словно лестница какого-то несуществующего здания. За верхушками сосен вдалеке наконец показалась темная полоса. Море.
— Нам туда, — сказал Субхаш. — Там мой студенческий городок.
Гори смотрела на плоскую серую дорогу с двумя непрерывно тянущимися полосками разметки. Эта дорога вела туда, где ей предстояло оставить за спиной свою прошлую жизнь, где вдалеке от опасностей и треволнений предстояло родиться ее ребенку.
Она полагала — Субхаш повернет налево, но, когда снова зажегся зеленый свет, машина поехала направо.
Квартира располагалась на первом этаже дома, чей фасад выходил на лужайку с дорожкой и полоску асфальта. По другую сторону этой полоски асфальта стоял ряд таких же домов, длинных, приземистых, с кирпичными фасадами. Два из них больше напоминали бараки. В конце дорожки находилась асфальтированная стоянка, где Субхаш оставлял свою машину и куда он выносил мусор. Там же в маленьком строении располагалась прачечная.
Дверь в подъезде была почти всегда распахнута настежь и приткнута камнем, чтобы не закрывалась. Дверь в квартиру запиралась на какой-то хлипкий замок из кнопочек — никаких тебе мощных засовов или висячих замков. Людям в этих краях не надо было чего-то бояться, студенты гуляли напропалую и возвращались в свое общежитие далеко за полночь. Неподалеку, на вершине холма, находился полицейский участок, но здесь не существовало никакого комендантского часа, никаких арестов. Студенты ходили куда хотели и делали что хотели.
По соседству с Субхашем жили другие женатые аспиранты — несколько семей с маленькими детьми. Гори они словно и не замечали. Только иногда она слышала звук хлопнувшей двери, или приглушенный телефонный звонок в чьей-то квартире, или шаги на лестнице.
Субхаш отдал ей свою спальню, а сам устроился спать на раскладном диване в другой комнате. Она слышала из-за двери, как он собирается в лабораторию по утрам. Звонок его будильника, стоны измученного вентилятора в ванной. Когда вентилятор был выключен, до нее долетали тихие всплески воды и жужжание бритвы.
Никто не приходил приготовить чай, заправить постели, вымести сор из комнат. Субхаш сам готовил себе завтрак на электрической плитке, чья спираль начинала краснеть, стоило только нажать кнопку. Варил овсянку на молоке. Потом выкладывал кашу в тарелку, скребя ложкой по дну кастрюльки, и сразу же заливал ее водой, чтобы легче было вымыть. А в это время на другой конфорке варились яйца — Гори было слышно, как они перекатывались в булькающей воде. Приготовив все это, он уходил к себе в комнату завтракать.
