Сара Батлер - Десять вещей, которые я теперь знаю о любви
4. Если тебе что-нибудь понадобится — просто позвони мне, ладно?
5. Помню, когда мой отец умер, я лежала пластом неделю. Похудела на целый стоун[4], представляешь?
6. Тебе надо решить, что теперь делать с домом.
7. Я никогда не видела мужчину счастливее, чем твой отец в день свадьбы.
8. А ты знала, что в молодости он неплохо играл в регби?
9. Ему пришлось нелегко — твоей мамы не стало, у него три дочери на руках. Но такого человека, как твой отец, этим было не сломить. Он гордился вами, девочки, я знаю.
10. Ты — та дочка, что вечно на другом конце земли?
Полечу прямо в Дели, а может, в Токио — куда-нибудь, где много людей, где я смогу затеряться. На этой неделе я купила себе новый рюкзак — красный, с черными лямками, — новые ботинки и дождевик. Потратила деньги, которые мне дал отец, до этого я к ним не притрагивалась.
Дом, по крайней мере, точно будет рад моему отъезду. Я обнажаю его до пустой оболочки — стен, пола и окон. Я перекрашиваю его в цвет якобы лепестков магнолии, со сливочным оттенком, а на самом деле — скорее обезжиренного молока. На следующей неделе красная ковровая дорожка, которая поднимается по лестнице, пересекает пролет и кровавой рекой впадает в кабинет отца, станет бежевой. Чердак из зеленого превратится в кремовый, с кофейным оттенком.
Завтра человек по имени Шон и его помощник займутся кухней. Они вытащат старую мебель, выбросят печку, заполнят освободившееся пространство белыми шкафчиками из ИКЕА, с длинными хромированными ручками, установят варочную панель, встроенную в серую поверхность, и плиту на уровне пояса, чтобы было удобнее.
Си не нравится, что тут всем заправляет не она. Когда она приходит сюда, от нее постоянно разит недовольством. Она буравит все глазами в поисках недоработок, сжимает зубы и складывает руки на груди, когда я рассказываю ей о том, что собираюсь делать дальше. Но дом становится лучше, и она не может с этим не согласиться. Становится светлее.
Вчера я впервые поняла, что и звучит дом теперь иначе. Я шла по коридору, и шаги отражались эхом — глухим, будто звук шел откуда-то издалека.
Майкл теперь наш официальный агент, чем «ужасно взволнован». Фотографии гостиной с новыми, белыми стенами скоро должны появиться на сайте их конторы. Порой в разгар работы мне приходится остановиться, приложить руку к груди и закрыть глаза, настолько я вымотана.
Похоже, отец выбросил не все, что было связано с мамой. Я нашла целый клад: бирюзовое вечернее платье и туфли в тон; открытку с видом на пирс Брайтона, подписанную: «Я собиралась приехать на денек, но без тебя тут все не так. Ж», и еще обрывок конверта с надписью «Обещаю. Ж» тем же уверенным почерком; три сборника стихов — Китс, Шелли, Шекспир; цепочка с бриллиантовой капелькой — мама была в ней на том фото, которое я потеряла; потом еще свитер, подушки и портрет. Все, кроме рисунка, я сложила в коробку и вручила Тилли и Си. Они обе побледнели. Тилли заплакала, Си только закусила губу.
— Не могу поверить, что он нам ничего не сказал, — произнесла Тилли.
Си погладила пальцами цепочку в выцветшей коробочке из коричневого бархата.
— Думаю, мы просто поделим это между собой, — сказала сестра.
— А помнишь, Си, как мама пыталась испечь для тебя именинный пирог? Купила эту жуткую глазурь и соорудила из нее волшебный замок. — Тилли улыбалась, а вот Си явно была не в восторге. — А потом башенки рухнули прямо в разгар вечеринки. — Тилли рассмеялась. — Боже, как же она тогда растерялась.
Могу представить: мама вся красная от смущения, Си обиженно поджимает губы.
— Зато одевалась она со вкусом, — наконец произносит Си, поглаживая бирюзовый шелк, торчащий из коробки. — Выглядела всегда безупречно.
Тилли кивнула. Извинившись, я ушла в ванную и подождала там, пока они закончат предаваться воспоминаниям.
Платье в итоге досталось мне: единственной, кому оно подошло по росту. Когда Тилли и Си ушли, я примерила его в комнате отца, перед зеркалом на шкафу. Волосы я заколола, открыв шею. Платье было чудесное: шелковое, приталенное, с длинными рукавами и глубоким вырезом. Оно сидело на мне как влитое, и даже туфли пришлись точно впору. Я почувствовала себя призраком.
* * *— Я знаю, что еще не все готово, — сказал мне Майкл по телефону, — но давайте поставим табличку, немного подогреем интерес, а через пару недель можно уже приглашать людей на осмотр. Нет ничего плохого в том, чтобы разжечь у покупателей аппетит.
Я спросила его, что мне надо будет делать во время осмотра.
— Просто будьте там, отвечайте на вопросы, — ответил он. — Но можете и не приходить, если не хотите. Некоторым владельцам это дается нелегко, они чувствуют себя чужими в собственном доме. А зачастую и клиенты предпочитают, чтобы хозяева не присутствовали при осмотре.
— Это не мой дом, — сказала я.
* * *На улице снова дождь. Кладу локти на спинку дивана и смотрю в окно.
Подарки прекратились. Последний — нитка жемчуга — был неделю назад. С тех пор ничего. «Это все дети, точно дети, — твержу я себе. — Просто игра, безо всякого умысла». Но я все же открываю дверь и проверяю, на всякий случай.
К дому подъезжает белый фургончик. Привезли табличку. Смотрю на рабочих: молодой парень и женщина чуть постарше. Парень держит пластиковый прямоугольник над головой, а женщина вбивает деревянный шест в землю. Они не звонят в дверь. Не смотрят на меня.
Скоро здесь будет жить кто-то другой. Кто-то повесит свой брелок на связку ключей, которая лежит сейчас в моей куртке, или в сумочке Тилли, или в шкафчике Си с пастушком на дверце. Этот кто-то вставит ключ в замок, войдет, крикнет «Дорогая, я дома!», а кто-то в доме рассмеется, поставит на стол чашку чая или положит газету и выбежит в прихожую. Они посмотрят на стены и спросят друг друга, не добавить ли немного цвета. И накупят красок на пробу — красных, синих, зеленых. Нарисуют на стенах квадраты и станут спорить, какой оттенок лучше, спрашивать совета друзей и знакомых.
В два часа в дверь звонят. Я никого не жду, копаюсь в комнате Си. Из ее вещей там осталась только пара ракушек на верхней полке да свернутый плакат с мужчиной, держащим ребенка на руках. Наверно, она еще много лет назад все собрала, сложила в коробки и отнесла к себе на чердак или выбросила. И книги о балете, и Барби в полосатой футболке и красном плаще, и деревянный кукольный домик с деревянной мебелью и крошечной корзинкой с фруктами — она мне нравилась так, что однажды я ее даже украла, а потом подралась с Тилли, когда та велела вернуть ее на место. В дверь звонят далеко внизу, но звук очень громкий, он разносится настойчивым эхом по всему дому. Я на минутку присаживаюсь на корточки. Кэл. Его имя всплывает в голове невольно, и вот я уже быстро спускаюсь по лестнице, почти бегу. Еще по теням за стеклом я понимаю, что это не он, но сердце все равно разочарованно сжимается, когда я открываю дверь и вижу мужчину и женщину лет пятидесяти.
— Прошу простить нас за беспокойство.
Мужчина делает шаг навстречу. Его лысый череп поблескивает от дождя. Женщина стоит позади, ее глаза возбужденно горят. В руках она держит зонтик, полузакрытый, похожий на сломанные птичьи крылья.
— Мы просто увидели вывеску, — продолжает мужчина. — Мы пытаемся купить дом в этих краях вот уже…
Он бросает взгляд на женщину, и они оба смеются.
Потом он снова поворачивается ко мне:
— Уже и не вспомнишь сколько. Я знаю, что надо было сначала позвонить в агентство, но мы проходили мимо и подумали: раз уж мы здесь, может, вы разрешите нам посмотреть дом?
— Всего одним глазком, — добавляет женщина, расплываясь в улыбке. — Мы будем вам ужасно признательны.
— Вы хозяйка? — спрашивает мужчина.
Я опускаю глаза. На мне пыльные джинсы и дешевая зеленая майка, купленная на прошлой неделе.
— Он принадлежит… принадлежал моему отцу.
Мужчина изображает на лице сочувствие. Оба ждут, что я еще скажу. Я смотрю на дождь у них за спиной, слушаю, как он гремит по водостоку. Конечно, надо бы позвонить Майклу. Он скажет, чтобы я направила их к нему, вытащит меня из ловушки. Но мысль о его приторном голосе невыносима.
— Проходите, пожалуйста, — говорю я.
Радостно улыбаясь, они спешно переступают порог, пока я не передумала. Женщина держит зонтик перед собой. С него капает на пол.
— Ничего страшного, — говорю я. — Просто поставьте его где-нибудь в уголке.
Мужчина вертит головой, смотрит на потолок, на лестницу. Наверно, думает, что прихожая всегда была цвета магнолии. Очень хочется рассказать ему о том, что раньше вот здесь, над столом, висел портрет моих сестер. Я подолгу стояла перед картиной, щурилась, пока краски не расплывались, тогда можно было представить, что я там тоже есть.
— Мы еще не совсем готовы к осмотру, — говорю я. — Надо еще постелить новые ковры, переделать кухню. Все будет готово где-то на следующей неделе.
