Сара Батлер - Десять вещей, которые я теперь знаю о любви
— А ты мне нравишься, Даниэль, — говорит наконец Охотник, аккуратно кладя ложку поверх миски. — У меня хорошее чувство насчет тебя. Так, что нам нужно? Ножницы. Бритва. Пиджак и немного воска для ботинок. Доедай. Я скоро.
Я ковыряю бобы и смотрю, как Охотник обрабатывает комнату. К тому времени, как я закончил ужинать, он уже успел обзавестись поржавевшей бритвой, расческой, кухонными ножницами, мятой газетой и рулоном бумажных полотенец.
— Босс велит не сорить, — подмигивает он мне, улыбаясь. — Ну что. Ты мне веришь?
— Мы едва знакомы.
— Да разве в этом дело? — Охотник берет ножницы. — Я думаю, укоротим сзади и по бокам. Ты как?
Я вздыхаю.
— Ну что, погнали.
Он отодвигает мой стул от стола, расстилает на полу газеты, накидывает мне на плечи бумажное полотенце. Кто-то приносит из кухни стакан воды. Леди Грейс улыбается мне, покачивая свою коляску. Двое ребят отпускают шуточки про Охотника-педика, а он грозит им ножницами, смеясь.
Плеснув воды мне на волосы, он начинает яростно драть их расческой. Я стараюсь держать голову прямо. Постепенно делать это становится все легче.
— Раньше меня стригла мама, — говорю я.
— Только не надейся, что я уложу тебя в кроватку и почитаю сказку на ночь.
Охотник берется за прядь волос, и я слышу, как ножницы чикают по ней.
— Ты уже делал это раньше? — спрашиваю я.
— Это всего лишь волосы.
— Просто…
— Я знаю.
Теперь он работает быстро. Чувствую, как его пальцы трогают мою голову, шею, чуть заворачивают ухо. Это напоминает мне о маме. Она всегда кашляла, когда нервничала, а я старался не издать ни звука. У нее были тонкие серебристые ножницы. Помню прикосновения холодных лезвий к голове.
Охотник прекращает стрижку и обходит меня кругом:
— Можно было бы пройтись машинкой, но и так сойдет.
Я ощупываю голову рукой. Когда пальцы скользят по стриженым волосам, я понимаю, что давно уже не притрагивался к голове.
— Заглянешь в ванную? Или дождешься, пока я тебя побрею?
— Я могу сам побриться, — отвечаю я.
— Конечно можешь. Но я сейчас в ударе, Даниэль. Так что наслаждайся. Представь, что ты в каком-нибудь роскошном салоне…
Он похлопывает себя по щекам.
— Бритье, увлажнение. Эй, ты только посмотри на эту леди, — ухмыляется он.
Оборачиваюсь и вижу девушку со стойки регистрации. Она держит в руках пену для бритья и одноразовую бритву.
— Мне сказали, у вас завтра важная встреча, — произносит она с улыбкой.
— Это правда.
Охотник подходит к ней, пританцовывая, забирает пену с бритвой.
Он уже нарочно паясничает. Это его звездный час.
— Миска! — кричит он, взмахивая рукой. — Подайте мне миску с теплой водой!
Моя кожа так загрубела и пересохла, что даже пена и новенькая бритва не спасают: процедура все равно не из приятных.
Закончив работу, Охотник ведет меня в ванную. Мы стоим рядом, и я вдруг понимаю, что он младше меня, причем прилично. Седина обманчива.
— Пойдет? — спрашивает он.
Я провожу рукой по щеке, по подбородку:
— Ты отлично потрудился. Спасибо.
— Мы скинули тебе лет десять.
Смотрю на себя, и на ум приходят овцы после стрижки — бледные и беспомощные.
Ловлю в зеркале взгляд Охотника.
— У тебя есть дети? — спрашиваю.
Отводит глаза.
— Надо добыть для тебя чистый пиджак, — говорит он. — А еще тебе пора помыться. Могу покараулить у двери, если хочешь.
— А почему ты мне помогаешь? — спрашиваю я. — В смысле, спасибо, конечно, я очень благодарен.
Охотник склоняет голову набок:
— Благодарность. Разве этого мало?
Он делает упор на каждом слоге этого слова, темно-фиолетового, как синяк.
Я медленно раздеваюсь. Не привык быть голым, ощущения какие-то странные. Вода льется очень долго, никак не становится горячей. Наконец набираю полную раковину и натираю руки мылом. Оно пахнет яблоками. Стараюсь вымыться как можно быстрее, избегая своего отражения в зеркале. Потом извожу целую пачку зеленых бумажных полотенец, чтобы вытереться насухо, и еще одну — на то, чтобы отскрести грязь с рубашки и брюк. Когда я наконец одеваюсь, от влажной ткани холодок пробегает по телу.
Едва я появляюсь на пороге ванной, Охотник хватает меня за плечи и одобрительно поводит носом.
— Она будет любить тебя, — произносит он. — Мне тут надо повидать одного человечка, насчет пиджака. Я мигом.
И он правда скоро возвращается. С коричневым вельветовым пиджаком.
— В тон к твоим брюкам, — подмигивает мне Охотник.
Пиджак немного тесноват в подмышках. Подкладка порвана, но если застегнуться — этого не видно.
— Очень славно, — говорит леди Грейс, краснея.
— Чертовски здорово! — Охотник крутит меня во все стороны. — Чертовски здорово.
— Но у меня нет… — Я запускаю руку в карман. На самом деле у меня есть пара фунтов мелочью, но я не хочу их отдавать — вдруг мне нужно будет купить тебе что-нибудь?
— Даниэль, — Охотник хлопает меня по спине, — это подарок, приятель. На счастье.
* * *Утром, когда я проснулся, Охотника уже не было.
— Он оставил вот это, — говорит девушка на стойке регистрации, протягивая мне почти пустой баллончик дезодоранта. Женского. Розовый мускат.
Я иду в ванную, задираю рубашку и спрыскиваю подмышки. На прощание я отдаю девушке свою старую куртку и прошу передать тому, кому она пригодится, или просто выкинуть.
— Удачи, — говорит мне девушка. — Ни пуха.
* * *Я снова проделываю путь к тебе. Я устал до мозга костей, и желудок снова завязывается узлом. Рисунок как раз уместился в левом кармане пиджака. Баллончик — теперь почти пустой — оттягивает правый. Я весь вспотел и пахну, как женщина.
Подхожу к дому и замечаю, что он изменился. Через несколько секунд до меня доходит, что не так: дерево. Кто-то подстриг его очень коротко, и оно теперь едва достает до подоконника. Перед крыльцом, на небольшом пятачке, усыпанном гравием, стоит большой мешок для мусора, из которого торчат ветки и листья. Дом кажется оголенным. Подойдя к двери, я вижу, что мебель вытащили на середину комнаты и накрыли пленкой. Стены побелели, но из-под новой краски проглядывает прежняя. Ты собираешься уезжать. Или уже уехала. Прислоняюсь к стене, чтобы не упасть.
Вспоминаю Охотника, грозно потрясающего кухонными ножницами. Пытаюсь запомнить прикосновение его рук, когда он натягивал кожу, чтобы побрить меня чище. Это все не должно пропасть даром.
Но я не могу позвонить. Паника сдавливает горло. Я подготовил фундамент. Вымылся, побрился. И времени почти не осталось.
Но мне нечего тебе предложить.
Вспоминаю, как твоя мама жила в моей крошечной квартирке в Хорсни. Зеленый ковер с рисунком из белых и розовых треугольников. Оконные рамы прогнили, вся кухня в подпалинах. Я пригласил Жюлианну к себе где-то за месяц до того разговора в кафе. Одолжил у друга машину и подвез ее от парка Хэмпстед-Хит.
Она не хотела приходить. «Ты — моя отдушина, Даниэль, — твердила она. — Не хочу, чтобы это стало рутиной». Но я настаивал. Надеялся, что она переедет ко мне и мы заживем вместе, будем просыпаться рядом каждое утро до конца своих дней.
Мы пили чай на кухне, занимались любовью на диване, обитом искусственной кожей. Сейчас я понимаю, как твоя мама была добра: она не высмеивала это убранство. После свиданий я подвозил ее до дома. Раньше я его никогда не видел. Наверно, так было задумано: я должен был сам догадаться, как обстоят дела. Но тогда для меня это все не имело значения. Ведь она выбрала меня, отдала мне все лучшее в себе. И только позже я понял, что она хотела сказать. К чему жертвовать этим всем в обмен на жалкую каморку в Хорсни? А мне нечего было ей предложить, помимо того, что у нас уже было.
* * *Но ведь я уже зашел так далеко. Кладу палец на кнопку звонка и заглядываю в окно. Свет меняется, моя тень проникает в комнату — и вдруг я понимаю, что не могу этого сделать. Смотрю на свой палец: кожа все еще грязная, несмотря на все мои усилия. «Я просто старый бродяга, — говорю я себе. — Мне нечего тебе предложить. У меня и доказательств-то нет. Возможно, ты взглянешь на меня с жалостью. Или — не дай бог — полезешь в кошелек за мелочью. На что я только рассчитывал?»
Все было напрасно. Прости меня. Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец. Прости меня.
Десять фраз, которые тебе скажут после смерти отца1. Тебе повезло, что он у тебя был, — не забывай об этом.
2. Малкольм был умный малый. Вроде тихоня, а в голове столько всего вертелось.
3. Смерть второго родителя — дело хлопотное. Сразу столько забот появляется, столько вопросов надо решить.
4. Если тебе что-нибудь понадобится — просто позвони мне, ладно?
5. Помню, когда мой отец умер, я лежала пластом неделю. Похудела на целый стоун[4], представляешь?
