Поколение Х - Коупленд Дуглас
ПЛЕБЕЙСКАЯ РАБОТА:
занятие должности, не соответствующей ни образованию, ни профессиональному уровню человека. Способ избежать ответственности и/или возможной неудачи в том, к чему он имеет призвание.
Оба старика сидят, ошарашенные, потом один из них спрашивает третьего:
«Слушай, только один вопрос. Как тебе удалось устроить наводнение?»
Стоны. Мистер М., похоже, доволен. Он проходит вдоль всей стойки, поверхность которой, подобно узкой подковообразной полоске пола вокруг унитаза, похожа на лунный ландшафт в язвах проказы от затушенных пьяницами сигарет. Пересекает фиолетово-оранжевое ковровое покрытие из орлона с узором «Фиеста», благоухающее корицей от дезодоранта «Для бара», и запирает входную дверь. Дег посылает мне взгляд. Что он означает? Надо мне и вправду в будущем быть поосторожней со смешками. Но я-то вижу, что Дег, как и я, разрывается между примитивной привязанностью к нелепым осколкам анекдотов эры Макартура и безотрадностью жизни в грядущей цивилизации, заполненной угрюмыми, лишенными ауры и чувства юмора яппи, где не найдется места даже шуточкам Боба Хоупа.
– Надо радоваться им, пока они живы, Энди, – говорит он. – Ладно. Давай, пошли. Может, у Клэр настроение улучшилось.
«Сааб» не заводится. Он чередует туберкулезное отхаркивание с чихом недоумевающего кролика, производя впечатление ребенка, в которого вселился дьявол, и выкашливающего маленькие кусочки гамбургера. Постоялец мотеля, расположенного рядом с парковочной стоянкой «У Ларри», орет нам из заднего окошка: «Уебывайте отсюда», но его злоба не сумеет испортить эту чудесную ночь; мы возвращаемся домой пешком. Спокойный прохладный воздух обтекает мое лицо, словно сухой гладкий ил; непомерно высокие горы сейчас окрашены в янтарные цвета, как подводные снимки корабля «Андреа Дориа». Воздух так чист, что перспектива искажена; горы готовы врезаться мне в лицо.
Крошечные огоньки мелькают на сторожевых пальмах 111-го хайвея. Их кроны шелестят, пропуская свежий воздух для несметного числа дремлющих на них птичек, крыс и усиков бугенвиллей.
СРЕДСТВО ИНДИВИДУАЛЬНОГО САМОВЫРАЖЕНИЯ:
модные аксессуары, которые носят в сочетании с консервативным костюмом; это должно показывать окружающим, что в человеке все еще тлеет искра индивидуальности: галстуки в стиле ретро или серьги в ушах – для мужчин; феминистские значки, серьги в носу – для женщин; это дополняется и почти полностью исчезнувшей прической «крысиный хвостик» – для обоих полов.
Мы заглядываем в витрины, с флюоресцентными купальными костюмами, электронными записными книжками, жуткими абстрактными картинами, на которых, похоже, изображены усыпанные блестками жертвы дорожно-транспортного происшествия. Я вижу шляпы, драгоценности, туфли – привлекательные вещицы, требующие, чтобы на них обратили внимание, как ребенок, не желающий ложиться спать. Хочется распороть себе живот, вырвать глаза и запихнуть все эти красоты в себя. Увы это Земля.
– Сейчас мы похожи либо на близнецов-идиотов, торгующих подержанными машинами где-нибудь в Индиане, – говорит Дег, намекая на наши суперклевые голубые-как-яйца-дрозда куртки а ля Боб Хоуп «Гольф классик» и белые панамы, – либо на пару бродяг с нечестивыми и кровожадными намерениями в сердцах. На выбор.
– Мне лично кажется, что мы смотримся как шлемазлы, Дег.
Хайвей 111 (известный также как «Палм-каньон-драйв») – главная городская магистраль, сегодня на удивление безлюден. В «Фольксвагенах» с высоким задом бесцельно ездят туда-сюда несколько асексуальных блондинок из округа Оранж; слоняются бритоголовые морские пехотинцы в помятых «эль каминос»; лихачи визжат тормозами, но не останавливаются. В городе сохраняется автомобильный тип культуры, оживленными вечерами это чувствуется; как однажды сострил Дег, «это вроде «Дейтона» – большие груди, меню типа «бургер и шейк», ребята в супермодных ботинках и асбестовых куртках едят хрустящий картофель фри в кабинках из оранжевого винила, повторяющих форму классической черно-белой автопокрышки «Джи-Ти».
Завернув за угол, мы идем дальше.
– Вообрази, Эндрю: сорок восемь часов назад малыш Дег был еще в Неваде, – продолжает он, усаживаясь на капот чертовски дорогого зеленого гоночного «Астон Мартина» со съемным верхом, и закуривает сигарету с фильтром. – Можешь себе представить?
Теперь мы в стороне от главной магистрали, на неосвещенной боковой улочке, где так глупо припарковано дорогостоящее «детище» Дега. Задняя часть «Астон Мартина» заполнена картонными коробками с бумагами, одеждой, всяким хламом, настоящая свалка. Такое впечатление, что владелец собирался срочно смыться из города. Не так уж это и странно для этой дыры.
– Я провел ночь в маленьком мотеле в самом центре какого-то богом забытого захолустья. Стены, обшиты сосновыми сучковатыми панелями, лампы пятидесятых годов, на стенах эстампы с оленями…
– Дег, слезь с машины. Как-то тут не очень…
– …и пахло розовым гостиничным мылом – это такие маленькие кусочки в симпатичных упаковках. Боже, как я обожаю этот запах. Такой мимолетный.
Я в ужасе: Дег своей горящей сигаретой прожигает дырки в крыше машины.
– Дег! Что ты делаешь, прекрати! Опять ты за свое!
– Эндрю, говори потише. Пожалуйста. Где твое самообладание?
– Дег, с меня хватит. Я ухожу, – я отступаю на несколько шагов.
Дег, как я уже говорил, вандал. Я безуспешно пытаюсь понять его поведение; то, что на прошлой неделе он поцарапал «Катлас Суприм», было лишь одним из звеньев в длинной цепи аналогичных событий. Похоже, он выбирает исключительно автомобили, на бамперах которых красуются наклейки, с его точки зрения отвратительные. Осмотрев заднюю часть машины, я действительно обнаруживаю наклейку с надписью «Вы бы еще меня о внуках спросили».
– Вернись, Палмер. Я заканчиваю. Через секунду. Кроме того, я хотел поведать тебе одну тайну.
Я молчу.
– Тайна касается моего будущего, – произносит он. Ругая себя за бесхребетность, я возвращаюсь.
– Дег, это же полный маразм – прожигать дырки.
– Успокойся, парень. Это всего лишь мелкое хулиганство. Статья 594-я уголовного кодекса штата Калифорния. Просто дадут по рукам. Да никто и не видел.
Он стряхивает щепотку пепла с отверстия, оставленного сигаретой:
– Я хочу открыть гостиницу. Баха-Калифорния. И как мне кажется, я ближе к этому, чем ты думаешь.
– Что?
– Это именно то, чем я хочу заниматься в будущем. Открыть гостиницу.
– Отлично. Теперь пошли.
– Нет, – закуривает он новую сигарету. – Сначала я тебе ее опишу.
– Только быстро.
– Я хочу открыть гостиницу в Сан-Фелипе. Это на восточной стороне полуострова Баха. Малюсенькая деревушка. Кругом пески, заброшенные урановые рудники да еще пеликаны. Я открою этакое небольшое заведение – только для друзей и занятных чудаков, а в обслугу возьму пожилых мексиканок, сногсшибательных красавцев-серфингистов и хипповатых парней и девушек, мозги которых от героина стали как швейцарский сыр. В баре деньги и кредитные карточки посетители будут пришпиливать к стенам, а единственным источником света будут десятиваттовые лампочки, скрытые за подвешенными к потолку скелетами кактусов. Вечерами мы будем вытирать друг другу носы, пить коктейли с ромом и рассказывать истории. Те, что расскажут интересные истории, получат номер бесплатно.
В туалет можно будет попасть только после того, как фломастером изобразишь на стене какой-нибудь прикол. Стены комнат будут обшиты сучковатыми сосновыми панелями, а в качестве сувенира каждый получит кусочек мыла.
Должен признаться, на словах гостиница Дега была что надо, но мне все же хотелось уйти.
– Прекрасно, Дег. Идея действительно великолепна, только давай слиняем отсюда, ладно?
– Похоже, я… – он смотрит на то место, где прожигал дырку, пока я отвернулся. – У-я.