Выдумщик - Попов Валерий Георгиевич
С волнением шел звонить. Последняя двушка. Последний патрон… как говорится, для друга берег.
– Алло!
Сам голос свой не узнал. Охрип. Полгода не разговаривал.
– Алле-е! – именно через «е». Старуха! Соседка? А может – это его мать? И скажет сейчас страшную правду? Пусть. Все равно страшнее реальности ничего нет.
– Феоктиста можно?
– А кто это?
«Кто это» – это про меня или про него? Не знает такого?
– Шашерин Феоктист… жилец ваш!
– А его нет.
– А когда будет?
– А какая разница? – разговорилась она. – Если придет – то пьяный. Баба его не любит его!
Нелька! Он!..
– Запишите адрес… Да не его, а мой! Улица Верности, дом 16… Квартира? Семь. Жду! Приколите это на его дверь… Чем? Шилом!
Короткие гудки. Интересно – в каком образе явится? Неужели так опустился… как я? Скоро будем шамкать. Сердце ожило! Аж даже слышно его.
– Валерий! Ты жив? – мама появилась раньше, чем я думал. Быстро добралась.
– Жив, жив… – растроганно повторял я. – Ну… проходи в свою комнату!
Там дверь, к счастью, есть. Огорченная мама прошла прямо в пальто!.. И долго не выходила.
– Вот, учитесь, Нелли Викторовна, как надо жить! – услышал я наглый говорок.
Фека! Я выскочил в прихожую. Но он словно не видел меня. Может, я невидимка? Или он ослеп? Обращался исключительно к ней… Нелька! Но моего восторга никто не разделил, даже и не заметили!
– Вы всё тянетесь к роскоши, а интеллигентные люди без дверей живут, подобные мелочи их не колышут!
Сколько он еще должен куражиться? Может быть, мне уйти? Но тут открылась дверь в мамину комнату, и появилась мама, как Афина Паллада.
– Ну здравствуй, Феоктист!
– О, Алевтина Васильевна! – воскликнул он в восхищении.
Сразу прозрел, увидев фигуру… равную себе. А я так, под ногами! Но настал вдруг и мой черед.
– Так-то ты заботишься о своем друге!
– Да художественная натура, Алевтина Васильевна! – по-прежнему на меня не глядя, все-таки оценил.
– Но ты-то нормальный!
Теперь у нас такая градация: художественная натура – и нормальный. И он, конечно, лидирует. Фека базлал в яркой блатной манере, когда, стирая кого-то, о человеке говорят как об отсутствующем в его присутствии.
– Да забился куда-то ваш сынок! Все люди на виду! А его еле отыскал – не слышно, не видно!
Где это, интересно, меня не слышно, не видно?
– Где трудишься, Фека? – дружелюбно мама спросила. – Вижу – не бедствуешь.
– Бросил пить и приоделся, Алевтина Васильевна.
– А где числишься?
И меня, видимо, надеялась пристроить.
– Есть такое смешное госучреждение – называется Худфонд.
И взмахнул артистической гривой. Так я и знал… что культуру грабит!
– Художник? – усмехнулась мама. – Маринист? Баталист? По следам службы в армии?
– Берите выше! Благодетель… шантрапы этой! – и на меня глянул покровительственно. На колени рухнуть? Для меня – не проблема. Самолюбие мое не в коленях находится.
– Можешь поставить дверь… другу? – мама сразу взяла бычка за рога.
– Дверьми как-то не приходилось, Алевтина Васильевна… Но ради вас!
Ручку чмокнул. Банкует!
– А что это за дама с тобой? – мама решила ответить любезностью на любезность. – …Познакомь!
– Да это так! – Фека махнул рукой.
Что его и погубило. Нелька резко вышла.
– Ну хорошо, Фека! Я тебя больше не задерживаю! – проговорила мама и ушла к себе.
Когда я выскочил во двор, Фека уже стоял, закинув голову, и жадно пил свою кровь из носа. А Нелли водила своим остреньким кулачком возле его задранного подбородка.
– Еще?
Фека отрицательно замычал, но, увидев меня, снова загоношился, захлебываясь кровью.
– С тебя семьсот за дверь!
– Отлично! – я захохотал; узнаю друга. – А я думал – подарок по случаю нашей долгожданной встречи!
– Подарки знаешь где у тебя будут? В другой жизни!
Но тут Нелька пихнула его, чуть он не свалился:
– Ид-ди.
…И где дверь? Но это же Фека! Через неделю «заскочил». Еще один такой заскок – и я его зарежу… оконным стеклом!..
– Слушай! – нога на ногу, голова откинута. – Не хочешь маленько погулять?
– С тобой?
– Нет. Один.
– А зачем?
– Нелька сейчас подъедет!
– А-а. Так у меня даже двери нет! – вскользь заметил я.
– А ей это пофиг. На, поешь! – дал мне червонец. – Потом отдашь. И ты мне еще должен семьсот за дверь.
Которая вряд ли когда-то будет. Поскольку всем пофиг. Включая меня. Хотя – в его поведении смысл есть: пока двери нет – я его принимаю. Была бы дверь – я бы его не пустил. И он блатным своим нутром это чует.
И я жадно ел на его грязные деньги в ближайшей забегаловке! Докатился. Содержу притон! Точнее – он меня содержит.
Но вскоре Нелька (золотая моя) в жарких объятьях моего друга стала замерзать и потребовала поставить дверь. Я сам лично подслушал! Вот кто ангел-то мой!
– Понял! – буркнул Фека.
Они ушли. Как раз мама собирается приехать! Жду. И вскоре раздалось какое-то дребезжание на ступеньках. Железную тащит? Ну, Фека! И вот она. На железных колесиках! Зачем колесики-то? Но это и породило идею в неспокойной моей голове.
– О! С колесиками! А зачем они?
– Да это тележка такая. Развозка. Картины возим на ней. Могу, кстати, тебя грузчиком взять. Пол-оклада мне. Как?
– Может быть, позже. А сейчас у меня предложение к тебе. Купи дверь!
Умел и я поразить его.
– Какую дверь?
– Да вот эту!
– Так я ж только что ее прикатил!
Явно не поспевал за стремительностью моей мысли.
– Вот и купи! Ты говорил – семьсот?
– Какие семьсот? Да я ее на помойке нашел!
– Спасибо за откровенность… Тогда – двести.
– Зачем мне она?
– Ну… на выставку поставишь. Продашь!
– Она что… арт-объект?
– Сделаем!
Я выхватил фломастер, которым на портках рисовал, и написал на двери, приговаривая:
– Нил. Нил чинил точило. Но ничего у Нила не получилось. Нил налил чернил. Нил пил чернила и мрачнел. Из чулана выскочила пчела и прикончила Нила. Нил гнил. Пчелу пучило. Вечерело… Расписаться?
– Ну… распишись, – неуверенно проговорил он.
– Расписался… Погнали!
И мы, не снимая объект с развозки, покатили через пустыри. И – вкатили в Худфонд. Выставочный зал. Вышел какой-то тип и покачал головой. Фека пошел за ним и скоро вышел.
– Не признают произведением искусства!
– Жаль!
– Говорят – катись на выставку неформалов!
– Куда?
– К мыловаренному заводу.
– Опоздали! – с сожалением проговорил мильтон. – А то бы и по вашему арт-объекту бульдозером прошлись. Завтра приезжайте пораньше.
– Лады!
И вдруг Фека воскликнул:
– О! Арт-объект!
– О!
Причем – коммерчески успешный! Какой-то лохматый катил тачку. Туалет на колесах: внизу бочка, вверху будка! И этот арт-объект почему-то не преследовали – вернее, преследовали, но совершенно по-другому: за ним бежала толпа, точней, очередь. Ближе к жизни надо!
– Это же… золотое дно! – вскричал Фека.
Смекалка никогда не подводила его.
– Отнимем? – предложил я.
– Давай!
Мы стали рвать арт-объект к себе. Но очередь не одобрила, и нам «вменили». День не очень удачно прошел.
Обливаясь кровью и потом, взбирались с дверью домой… И нас величественно встретила моя мать.
– Где дверь, Валерий?
– Вот, – с достоинством показал ее.
– Раскручивали, Алевтина Васильевна! – Фека вступил.
– Как спутник, что ли? – мама усмехнулась. – Ну – раскрутили? Теперь ставьте сюда!
Поставили. Честно сказать – с огромным облегчением.
– Умойтесь!
И мы умылись. Сначала в переносном смысле, сейчас – в буквальном.
– Теперь поговорим. Куда ты, Валерий, катишься? Фека-то нет, – добавила. – В который раз выручает тебя?
