Алексей Колышевский - МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе
– Так ты мент, что ли? – наконец вымолвил он после трехминутной паузы.
– Да какой мент? Ты с ума сошел?! Я пошутить хотел, а ты давай сразу бросок через пупок отрабатывать.
– Извини, что твою шутку не оценил, – усмехнулся Султан, – пойдем отсюда, а то мы с тобой здесь стоим, как два рональда-макдональда, вон уже дети пальцами показывают.
Мы вышли на автостоянку – мент и чеченец. Прохожие прятали глаза, некоторые злобно скалились исподлобья, кто-то замирал, что-то старательно рассматривая в тележке с покупками. Нас боялись и ненавидели, считая живым воплощением сращивания милицейской коррупции и кавказского криминала.
– Так ты чего эту форму напялил? – Султан подошел к своей машине, пискнула сигнализация. – Садись, расскажешь.
– Ты понимаешь… – Я вдруг замялся. Как ему сказать, как объяснить? – Я вроде как на работе, вернее, при деле.
– Или на задании? – все не унимался Султан, подозревая меня в связях с правоохранителями.
– Да нет, ты понимаешь, у меня друга убили! – выпалил я.
– Понятно…
– Вместе со всей семьей. Я отомстить хочу. Можешь помочь?
– Не вопрос! – встрепенулся Султан. – Месть – дело, угодное Аллаху! Дам тебе пару ребят, они все сделают. Профессионалы, – выразительно пояснил он.
– Да нет, я сам хочу. Я форму для отвода глаз надел, чтобы везде доступ иметь.
– Да ты красавчик! – восхитился Султан. – А ты сильно на мента похож! Вылитый! У тебя ухватка чеченская, дерзость. Вот что значит наша школа!
Я сдержался и промолчал. Какая там на хрен «школа»? Я на диване жопу грел, а волчонком с вами не бегал, сам до многих вещей своим умом допер. Черт, хоть бы у него было то, что мне нужно. Вернее, я уверен, что у него это есть, только бы он помог.
– Слушай, Султан, у меня к тебе просьба огромная. Мне нужна пара надежных дудок: подлинней и покороче, и таких, чтобы потише играли.
– Брат мой, откуда такое чудо? Я же не в музыкальном магазине работаю, – изобразив удивление, воскликнул Султан, – нету у меня ничего. Нету!
– Но я же не бесплатно прошу, – решил не сдаваться я, – назначь цену, поговорим. Все в этом мире чего-то стоит.
Султан подумал немного, пожал плечами:
– Знаешь, когда ни с того ни с сего появляется еврей в милицейской форме и просит меня, мусульманина, достать оружие для того, чтобы он смог делать кровную месть, я понимаю, что этот мир сошел с ума.
– Это факт. Мир тяжко и почти неизлечимо болен. Но я хочу попробовать хоть что-то исправить. Те, кто убил семью моего друга, – они черти, Султан. Они шайтаны. Я должен отомстить, и, кроме тебя, мне надеяться не на кого. Они маленькую девочку стамесками закололи. У тебя что, детей нет?
Султан раздумывал. На виске его пульсировала вена, пальцы нервно барабанили по рулю. Он еще раз с сомнением покосился на мою форму и ответил:
– Двадцать штук. Деньги при тебе?
Лора и Нимостор
Москва, 1993–2006 г
1
Генерал Петя сидел на столе в гостиной берлоги, дергал ногой в такт песни «Металлики» «Умри, умри, моя дорогая», курил сигару, пил зеленый чай с жасмином и рассказывал нечто совершенно занимательное. Он, по его выражению, давал мне вводные, а уж решать, как мне дальше поступать с этой информацией, было исключительно моей преро… Ненавижу я такие слова. Короче, и так все ясно. Рассказчиком Сеченов был превосходным, и, слушая его, я попал в совершенно особый, трехмерный мир оживших образов. Мир кошмаров Ховринской больницы. Я перескажу рассказ генерала своими словами и сделаю это так, каким он мне запомнился. Не обессудьте за качество передачи материала, но я, поверьте, очень старался. К тому же, увы, кое с чем и кое с кем из этого рассказа мне довелось весьма тесно познакомиться. Знакомства эти впоследствии самым драматическим образом изменили всю мою жизнь. Я помню, что был вечер и в воздухе от сигарного дыма пахло Кубой, а «Металлика», моя любимая «Металлика» озвучивала страшный рассказ генерала вещим рефреном:
Die, die, die my darling
Don’t utter a single word
Die, die, die my darling
Just shut your pretty eyes
Сдохни, сдохни, моя детка,
Ничего не говори,
Сдохни, сдохни, моя детка,
Просто глазки затвори.
I’ll be seeing you again
I’ll be seeing you in Hell
Я тебя увижу вновь,
Я в аду тебя увижу, хей!
Don’t cry to me oh baby
Your future’s in an oblong box, yeah
Don’t cry to me oh baby
Should have seen it a-comin’ on
Don’t cry to me oh baby
I don’t know it was in your power
Don’t cry to me oh baby
Dead-end girl for a dead-end guy
Don’t cry to me oh baby
Now your life drains on the floor
Don’t cry to me oh baby
Ты по мне не плачь, родная,
Скоро будешь спать в гробу,
Не горюй, слезу роняя,
Надо было думать наяву.
Слез не надо, моя крошка,
Я не знал, что ты владеешь мной,
Слез не надо, моя крошка,
Ты мертва, и я иду с тобой.
Не роняй слезу, малышка,
Жизнь по полу, как вода, течет.
Слезы, милая, не в счет.
Die, die, die my darling
Don’t utter a single word
Die, die, die my darling
Just shut your pretty eyes
Сдохни, сдохни, моя детка,
Ничего не говори.
Сдохни, сдохни моя детка,
Просто глазки затвори.
I’ll be seeing you again
I’ll be seeing you in Hell
Я тебя увижу вновь,
Я в аду тебя увижу, хей!
Don’t cry to me oh baby
Die, die, die my darling
Don’t cry to me oh baby
Die, die, die my darling
Die, die, die my darling
Die, die, die my darling
Die, die, die, die, die, die….
Не реви, моя малышка,
А умри, моя родная.
Слез не лей по мне, малышка.
Умри, умри, умри, дорогая.
Умри, умри, умри, дорогая.
Умри, умри, умри, дорогая.
Умри, умри, умри, умри, умри…
ААААААААААААААААААА![1]
Вам мой прогон про обед с Шекспиром как вообще? Думаете, я того? Совсем того? Нет, дело в другом. Просто я чувствую в себе силу большого и скучного драматического поэта. Поэта, на которого будут плевать все представители так называемого творческого сообщества потому, что мой дар был бы востребован во времена Шекспира. Тогда бы он никому не казался скучным. Поэтому старина Shake, как я панибратски называю его, живет со мной, живет во мне, и я, понимая, что это никому не нужно, занимаюсь песенным переводом, что для меня, признаться, just a cup of tea.
2
По рассказам генерала Пети выходило, что у Ефима Самойловича Масионжика было все, о чем только может мечтать человек в современном мире: достаток, общественное положение, свобода передвижения по миру на всех видах транспорта, словом, все самое-самое лучшее. Ефим Самойлович родился в конце блокады и при любом удобном случае упоминал об этом. Любил он, подпустив в голосе немного трогательной дрожи, продекламировать: «Я петербуржец, я наследник века, я человек с блокадною душой…» У короткой части его блокадного детства была, правда, и другая сторона, но о ней Ефим Самойлович никогда не рассказывал. На самом деле маленький Фима был рожден в семье ответственного партработника из Смольного, и в семье этой в течение всех долгих холодных и голодных блокадных дней не переводились куриные яйца, белый пушистый хлебушек, маслице, рыба и колбаска, консервированные и свежие овощи, сгущенка и ветчина, а также водка, которую весьма уважал папа Фимы, тот самый партийный работник. В их большой квартире было жарко натоплено: подвоз дров осуществлялся ежедневно. Дом, в котором квартировала семья Масионжиков, охранялся войсками НКВД, и простым ленинградцам подходить к нему ближе чем на версту подрасстрельно запрещалось. Во дворе дома дежурил собственный зенитный расчет, и за всю скорбную историю ленинградской блокады ни одна бомба на этот дом, снабженный к тому же и собственным бомбоубежищем, так и не упала. И по сей день стоит в Петербурге этот дом, и по сей день увидеть его вблизи невероятно трудно и даже невозможно, так как на смену войскам НКВД пришли сотрудники ФСО и заворачивают восвояси всех, кто без пропуска.
