Чарльз Буковски - Почтамт
– Спасибо, Гектор. Гектор? Что это еще за имя?
– Пива хочешь? – спросил он у меня.
– Конечно.
Гектор сидел на краю кровати. Сходил на кухню и достал три пива. Хорошее пиво, импортное, из Германии. Он открыл бутылку для Мэри-Лу, налил немного в стакан. Потом спросил меня:
– Стакан?
– Нет, спасибо.
Я встал и перехватил у него бутылку. Мы сидели и молча пили пиво. Затем он спросил:
– Ты достаточно мужик, чтоб ее у меня забирать?
– Черт, не знаю. Это ее выбор. Если она хочет остаться с тобой, она останется. Почему у нее самой не спросишь?
– Мэри-Лу, ты останешься со мной?
– Нет, – ответила она, – я еду с ним.
Она показала на меня. Я чувствовал себя важным. Я уступил столько женщин стольким чужим парням, что хорошо мне было уже от того, что все оборачивается другим концом. Я зажег сигару. Затем поискал глазами пепельницу. А, вот она где, на комоде.
В тот момент мне случилось посмотреть в зеркало – проверить, насколько я похмельный, – и я увидел, как Гектор бросается на меня, точно дротик к мишени. У меня в руке по-прежнему была пивная бутылка. Я развернулся, и он вписался прямиком в нее. Я поймал его в челюсть. Весь его рот превратился в кровь и выбитые зубы. Гектор упал на колени, с криком зажимая пасть обеими руками. Я увидел у него в руке стилет и выбил его ногой. Поднял, оглядел. Девять дюймов. Я стукнул по кнопке, и лезвие прыгнуло в рукоятку. Я положил стилет в карман.
Затем подошел к плачущему Гектору и дал ему пинка под зад. Он растянулся на полу, не переставая рыдать. Я шагнул через него и глотнул из его бутылки.
Потом подошел и заехал Мэри-Лу. Та завопила.
– Пизда! Ты ведь это подстроила, правда? Ты ведь хотела, чтоб эта макака меня ухайдакала за паршивые четыре-пять сотен в кошельке!
– Нет, нет! – закричала она. Она плакала. Они оба плакали.
Я еще раз ей съездил.
– Вот так ты это делаешь, пизда? Убиваешь мужиков за пару сотен?
– Нет, нет, я ЛЮБЛЮ тебя, Хэнк, я ЛЮБЛЮ тебя!
Я схватил это ее синее платье за воротник и рванул сбоку до самой талии. Мэри-Лу не носила лифчика. Этой суке он был просто не нужен.
Я вышел оттуда, выбрался наружу и поехал к ипподрому. Две или три недели после этого я то и дело озирался. Нервы. Ничего не случилось. Я никогда больше не видел на бегах Мэри-Лу. И Гектора тоже.
7
После этого деньги как-то растаяли, и вскоре я перестал ездить на бега и сидел в квартире, дожидаясь, когда истекут мои 90 дней отпуска. Нервы были на пределе от всего выпитого и от напряга. Не нова история о том, как бабы налетают на мужика. Только подумал, что можно передохнуть, глядь – еще одна. Через несколько дней после возвращения на работу появилась следующая. Фэй. Седая, носила только черное. Говорила, что протестует против войны. Если хочет, пусть протестует, мне-то что. Она была в некотором роде писательницей и ходила в пару литературных мастерских. У нее водились идеи по поводу Спасения Мира. Если хочет спасти его для меня, я тоже не возражаю. Она жила на алименты от бывшего мужа – у них было трое детей, – и мать время от времени тоже присылала ей деньги. За всю жизнь Фэй работала где-то один-два раза, не больше. А тем временем Дженко загрузился новой кучей дерьма. Из-за него я каждое утро отправлялся домой с головной болью. Меня в то время постоянно останавливала полиция. Казалось, стоило посмотреть в заднее зеркальце, как там возникали красные мигалки. Патрульная машина или мотоцикл.
Однажды ночью я вернулся домой очень поздно. Я был по-настоящему сломлен. Достать ключ и вставить в замок – только на это и хватило сил. Я зашел в спальню: Фэй лежала в постели, читала «Нью-Йоркер» и ела шоколадные конфеты. Она даже не сказала «привет».
Я вышел в кухню и поискал чего-нибудь поесть. В холодильнике голяк. Я решил налить себе воды. Подошел к раковине. Она была забита мусором. Фэй нравилось собирать пустые банки с крышками. Половину раковины забивала грязная посуда, а сверху вместе с бумажными тарелками плавали эти самые банки с крышками.
Я вернулся в спальню в тот момент, когда Фэй отправляла в рот очередную конфету.
– Послушай, Фэй, – сказал я, – я знаю, что ты хочешь спасти мир. Но не могла бы ты начать с кухни?
– Кухня – это не важно, – ответила она.
Трудно давать по физиономии седой женщине, поэтому я просто зашел в ванную и пустил воду. Обжигающая ванна может охладить нервы. Когда она наполнилась, я испугался залезать. Мое больное тело к тому времени настолько окостенело, что я боялся утонуть.
Я вышел в переднюю комнату и через силу умудрился стащить с себя рубашку, штаны, ботинки, носки. Зашел в спальню и влез в постель рядом с Фэй. Я не мог найти себе места. Каждое движение мне чего-то стоило.
Ты бываешь один, Чинаски, подумал я, лишь когда едешь на работу или с работы.
Наконец я улегся на живот. Все болело. Скоро назад на почту. Если удастся уснуть, будет легче. То и дело я слышал шелест страницы, чвак поедаемой конфеты. То был вечер одной из ее писательских мастерских. Если б только она еще свет выключила.
– Как мастерская прошла? – спросил я с живота.
– Меня беспокоит Робби.
– О, – сказал я, – что случилось?
Робби был парнем лет под 40, всю жизнь прожил с мамой. Он писал, как мне сказали, ужасно смешные рассказы о католической церкви – и больше ничего. Робби в натуре отрывался на католиках. Журналы были просто не готовы к Робби, хотя кто-то в Канаде его как-то напечатал в журнале. Я видел Робби в один из своих выходных вечеров. Я отвез Фэй к тому особняку, где они читали друг другу все это барахло.
– О! Вон Робби! – воскликнула Фэй. – Он пишет ужасно смешные рассказы о католической церкви!
Она показала его мне. Робби стоял к нам спиной. Жопа у него была широкой, большой и мягкой; она свисала ему в брючки. Неужели не замечают, подумал я.
– Не хочешь зайти? – спросила Фэй.
– Может, на следующей неделе…
Фэй положила в рот еще одну шоколадку.
– Робби встревожен. Он потерял работу экспедитора на грузовике. Он говорит, что не может писать без работы. Ему нужно ощущение надежности. Он говорит, что не сможет писать, пока не найдет другую работу.
– Ох черт, – сказал я, – я могу найти ему другую работу.
– Где? Как?
– На почте людей берут налево и направо. И платят неплохо.
– НА ПОЧТЕ! РОББИ СЛИШКОМ РАНИМ, ЧТОБЫ РАБОТАТЬ НА ПОЧТЕ!
– Извини, – сказал я. – Я думал, стоит попробовать. Спокойной ночи.
Фэй не ответила. Она рассердилась.
8
Пятницы и субботы у меня были выходными, поэтому по воскресеньям приходилось круче всего. Плюс тот факт, что по воскресеньям меня заставляли приходить на работу в 15.30 вместо обычных 18.18.
